Около часа просидел, облокотившись на вещмешок, прежде чем стал различать еле уловимый грохот, будто артиллерия стреляла где-то за много километров.
«Значит, глухота пройдет», – обрадованно подумал он и твердо решил возвратиться в рейхстаг, где сражались его друзья-разведчики.
Глава девятая
Знамя победы
1
За войну судьба много раз сводила батальоны Неустроева и Давыдова. Они взаимодействовали в боях, поддерживали, выручали и прикрывали друг друга, менялись ролями, действуя то в первом, то во втором эшелоне. Так и сейчас Давыдову посчастливилось первому идти на штурм. Это большая честь. Неустроев завидовал другу, хотел быстрее включиться в штурм – ведь на долю его батальона выпала почетная задача – водрузить над рейхстагом Знамя Победы.
Командование батальона старалось как можно лучше подготовиться к бою.
В просторном подвале, где собрались на митинг воины батальона, развешаны плакаты. Больше всех привлекает внимание Петра Пятницкого вон тот: «Водрузим над Берлином Знамя Победы!» На переднем плане – солдат. На груди его – автомат, в руках – знамя. Позади арка с надписью: «Германия». Хороший плакат, ко времени появился.
Смотрит на плакат Пятницкий, и кажется ему, что этот солдат зовет именно его смелее идти на штурм, скорее покончить с ненавистным фашизмом. Он твердо решил не сидеть на КП, а пойти на штурм в числе первых. Правда, он еще ничего не говорил комбату, но скажет. Скажет и о красном флаге, который носит на груди.
В одном из коридоров ординарец столкнулся с Егоровым и Кантария. Оба возбужденные, словно награду правительственную получили. А что? По сути дела, оно так и есть – награда, да еще какая: их назначили знаменосцами. Полковник Зинченко, когда вручал Знамя, подчеркнул:
– Почетна эта задача, и вы заслужили ее. Ратными делами своими за все годы войны.
Невдалеке группа солдат окружила капитана Матвеева и нового парторга батальона Петрова, заменившего раненого Шакирова. И тут говорят о самом волнующем – штурме рейхстага. Что в нем, какие силы его обороняют? Кто-то заговорил о страхе, который испытывают гражданские немцы перед нашими воинами.
–. Не удивляйтесь, – пояснил капитан. – Фашисты давно гнусно клевещут на нас, на всех коммунистов земного шара. Еще в тридцать седьмом году Геббельс устроил в рейхстаге выставку картин на тему «Козни коммунистов всего мира». Все тут было: и убийства, и кражи, и насилия, якобы чинимые коммунистами.
Пятницкий не выдержал:
– Фашисты весь народ немецкий сначала запугали, а потом уже повели на нас.
– Это вы верно заметили, товарищ Пятницкий, – подхватил Матвеев. – Поверили немцы фашистскому обману.
Поднялся замполит батальона Берест и открыл собрание.
Сквозь толстые стены слышался приглушенный гул орудий.
Берест сделал паузу, передохнул.
– Наступил час, о котором мы четыре года мечтали. Об этом мы и на Висле говорили, помните?
– Помним, – отозвались ветераны батальона.
– Большое счастье выпало нам. Наши соседи уже штурмуют рейхстаг, но, как видите, враг далеко не сломлен. Поможем боевым друзьям и будем биться отважно до полного разгрома фашистского гарнизона.
Да здравствует наша победа!
На середину вышел капитан Матвеев. Фуражка с красным околышем и блестящим козырьком придавала ему праздничный вид. Заговорил, как всегда, неторопливо. Сообщил, что на имперскую канцелярию, где в подземелье, говорят, скрывается Гитлер со своей сворой, наступает 8-я гвардейская армия. Та армия, слава о которой летит с берегов Волги.
– А мы идем на рейхстаг. Помните: нам доверено.
Знамя Третьей ударной армии! – Он оглядел бойцов и закончил: – На ваши вопросы отвечу в рейхстаге.
Воины поняли, что агитатор политотдела дивизии идет с ними, и зааплодировали.
Слова попросил Пятницкий. Никогда Петр не выступал на митингах, а тут молчать просто не мог.
– Какое дело нам доверили, понимаем. Ждем команду. Мы половину Европы прошли, пройдем и площадь Королевскую. Некоторые припасли красные флажки. У меня тоже есть. Вот здесь, – показал он левой рукой на грудь. – Пускай их будет много: знаменами, флагами украсим рейхстаг. К Первомаю!.. – Он хотел еще что-то сказать, но, видно, не нашел нужных слов, махнул рукой и пошел на место, провожаемый рукоплесканиями.
Еще не отгремели аплодисменты, а к трибуне уже протискивался Бодров.
– Смотрю я вокруг и радуюсь, товарищи, – начал он. – Семнадцатый год перед глазами вижу, те дни, когда мы к штурму Зимнего готовились и брали его. Помню, вечером двадцать четвертого октября командир наш объяснил задачу и спросил: «Ну как, понятно?» Мы в один голос: «Яснее ясного! Товарищ Ленин призвал взять осиное гнездо, – значит, возьмем. Дай только команду!»
В ночь поднялись на штурм. Впереди бежал знаменосец. Прожектор на минуту осветил алое полотнище, живым крылом летело оно перед нами. На нем всего одно слово красовалось, но какое: «Революция»!
И грянули мы «ура», а потом «Интернационал» запели. – Бодров оглядел солдат: – Давайте, братыши мои, и мы споем перед началом штурма «Интернационал».
Сильным басом он запел пролетарский гимн.
Зал словно вздрогнул, когда дружные голоса подхватили припев:
Это есть наш последний
И решительный бой!..
Первая рота выбегала на площадь. Отделение за отделением, взвод за взводом. Воины ныряли в дым и скрывались. Не успел заработать телефон, как осколки перебили провод. Неустроев послал связных – Пятницкого и Щербину. Те вернулись с печальной вестью: порядочно людей выбыло из строя, тяжело ранен командир роты. Надо срочно кого-то поставить на роту.
Остановился на Ярунове. Для начала только осторожно намекнул.
– Какие тут разговоры, Степан Андреевич. Иду, сейчас же иду туда, – ответил Ярунов.
«Самый удобный момент и мне», – подумал Пятницкий.
Комбат выслушал его просьбу, глянул в закопченное лицо ординарца. Как тогда, в Прибалтике, в глазах неудержимая решимость. И он отпустил его с Яруновым, а сам выглянул в окно, пытаясь что-нибудь рассмотреть на площади, но она была скрыта в густом дыму. Что делать? Полковник Зинченко все чаще спрашивает по телефону о делах батальона. Ответить толком трудно. Прибегать к посыльным договорились с Яруновым лишь в крайнем случае: возвращаться к «дому Гиммлера» было так же опасно, как и идти к рейхстагу. В цепях наступающих находился радист Гирский. Но разве под ураганным огнем развернешь рацию? Вся надежда на восстановление телефонной связи – Ярунов обещал добиться восстановления ее, как только доберется до роты.
Неустроев то и дело нетерпеливо поглядывает на телефониста, расположившегося на полу. Тот громко кричит в трубку, часто дует в нее, но все без толку. И вдруг радостно закричал:
– Товарищ капитан, телефон заработал!
Комбат вцепился в трубку. Ярунов что-то кричал, но голос его заглушали взрывы. Все же сумел уловить, что продвижение задерживается у наполненного водой рва; противник ведет плотный многослойный огонь; через ров переброшены бревна и рельсы, по которым только одиночкам удалось перебраться на ту сторону.
– Надо подавлять зенитки в Тиргартене! – кричал Ярунов. – Ходу нет из-за них, к земле прижали. И от Бранденбургских ворот бьют.
– Понял, Василий Иванович! Принимайте все меры к форсированию рва, а мы поднажмем на артиллеристов.
Обрадованный сообщением, Неустроев тут же позвонил командиру полка.
Артиллерийский огонь по парку усилился. Но видимо, вражеские зенитчики были в хороших укрытиях – подавить их оказалось не так-то просто. Сделать это могла только тяжелая артиллерия или авиация, но, опасаясь поразить своих, они бездействовали.
В такой обстановке первому эшелону, похоже, через ров не перебраться. Что же делать? Чем подавить зенитки? Над этим ломал голову не только комбат.
