Неожиданно раздались выстрелы. Твердохлеб покачнулся, сделал несколько шагов и упал на тротуар. Ординарец подскочил к нему, подхватил и внес в подъезд, о ступеньки которого также звякнуло несколько пуль. Но Иванову сейчас не до них, его испугал комбат – тяжело обвисло его тело.

На лестничной площадке припал к груди комбата, но биения сердца не услышал. Прижал ухо еще плотнее и почувствовал теплую влагу на щеке. Поднял голову, провел по щеке ладонью – она в крови. Широко раскрытыми глазами глянул на комбата. Лицо белое, левый бок шинели побурел. Ординарец схватил руку – холодна, отпустил – она безжизненно упала на цементный пол…

Подполковника Плеходанова удивляла задержка Твердохлеба. Два комбата, Давыдов и Логвиненко, уже доложили о состоянии своих батальонов. У Давыдова изрядные потери. Подполковник мысленно прикидывал, за счет чего можно пополнить батальон, но не находил резервов. Комдив тоже ничего не обещал.

«Почему же задерживается Твердохлеб?» Этот вопрос начал всерьез беспокоить Плеходанова, и он, сам того не замечая, произнес его вслух.

– По пути в хозвзвод мог заглянуть, – высказал предположение Давыдов, поняв состояние подполковника.

Плеходанов не возразил, но подумал, что Твердохлеб слишком дисциплинирован, чтобы делать что-то по пути, когда его вызывает командир. Может, позволил себе это, находясь во втором эшелоне?

Тревогу усилил офицер связи лейтенант Ташкентбаев. Вошел, сильно хромая, и, передав пакет от комдива, опустился на пол. На улице его ранило, недалеко от КП. Плеходанов вызвал санинструктора и распечатал пакет. Тянуть больше нельзя. Он начал отдавать приказания комбатам. В это время и вбежал Иванов – бледный и взволнованный, с тремя автоматами на плече.

– Товарищ подполковник, майор Твердохлеб убит, – произнес он.

Командиры вскочили и окружили ординарца, докладывавшего подробности.

Наконец Плеходанов пришел в себя.

– Откуда стреляли, не заметил?

– Выследил я все-таки эту сволочь, отомстил за майора.

Солдат снял с плеча комбатовский и немецкий автоматы, поставил в угол.

Плеходанов отпустил ординарца, поднял на комбатов ставшие сразу печальными глаза, вздохнул и, остановив взгляд на Давыдове, сказал:

– Принимайте первый батальон, Василий Иннокентьевич, и включайте в него остатки своего. Полк будет действовать в двухбатальонном составе. Комдив переводит нас в первый эшелон. Поэтому… В общем, взгляните-ка сюда, – склонился он над планом города. – От швейцарского посольства свернете вправо по набережной, овладеете вот этим зданием. Это министерство внутренних дел. А от него через площадь – рейхстаг.

Давыдов тряхнул своей шевелюрой, с сияющим лицом воскликнул:

– Значит, посчастливилось нам!

Дом швейцарского посольства сразу взять не удалось, На помощь Неустроеву пришел батальон Клименкова, а вслед за ним и батальон Самсонова из дивизии А. П. Негоды. И все-таки положение оставалось напряженным. Все три батальона были ослаблены уличными боями, особенно два последних, и в этом заключалась одна из главных причин задержки. Схватка внутри дома, правда, уже подходила к концу, надо было главным образом отбивать контратаки гитлеровцев, предпринимавшиеся с ближайших улиц. Все это сковывало, не давало возможности устремиться к правительственным зданиям. Неустроев нервно курил. Гусев рассуждал вслух:

– Понятно, этот дом у них вроде обруча, скрепляющего центральный квартал. Потому и держатся за него изо всех сил…

«Так-то оно так, но с чем пойдем дальше?» – думал комбат, то и дело получая сообщения о новых потерях. Вышел во двор. «Уже стемнело, а рассчитывали…» Чей-то топот отвлек его от тяжелых мыслей. Бежали от моста, – значит, свои. Так и есть. Через некоторое время узнал Давыдова.

– Вася! – крикнул радостно. – Наконец-то!

– Чего вы застряли тут? – осуждающе выпалил Давыдов.

– А вы чего отсиживались там? – задетый тоном друга, ответил вопросом Неустроев.

Подбежал капитан Чепелев, и Давыдов, словно не слыша вопроса Неустроева, задал новый:

– Где нам лучше занять позиции?

– Вон в тех крайних подъездах. Оттуда контратакуют, – указал Неустроев на правую часть здания.

– Направляй туда людей, Коля, – сказал он Чепелеву и только после этого ответил на вопрос Неустроева. – На той стороне, Степа, не отсидишься – добивали там гитлеровцев, засевших в домах… Твердохлеб вот погиб, теперь я и за него, и за себя.

Неустроев сдернул пилотку:

– Так мечтал он побывать в рейхстаге…

К утру в здание швейцарского посольства перебрался и батальон Логвиненко. Вскоре сюда перенесли свои КП и командиры полков Зинченко и Плеходанов.

Людям дали отдых, чтобы с утра со свежими силами предпринять штурм здания министерства внутренних дел, уже окрещенного бойцами «домом Гиммлера».

На диване в одной из комнат устроился Петр Греченков. Прошлую ночь ему не пришлось спать и теперь вот, как ни старается, заснуть не может: потрясен гибелью Твердохлеба. Перед ним возникали эпизоды, пережитые вместе с майором за годы войны. «Столько пройти и пасть в каких-нибудь пятистах метрах от рейхстага…» Петр закурил и попытался думать о другом, но погибший комбат не выходил из головы. Временами даже голос его слышался.

С пим ведь вместе до самой Москвы отступали. И не просто отступали, а героически. Да, да. Именно так, наверно, оценит и история, когда будет изучать этот тяжелейший период в истории войны. Только с таких позиций и можно будет верно объяснить, почему мы фашиста в сорок первом от Москвы погнали, хотя он и имел перевес в технике, а теперь вот вышибли за границы родной земли.

Перед затуманенным взором Петра Греченкова живо предстал морозный день января сорок второго года. От станции Асуга, Московской области, полк должен был наступать через рощу. И надо было выяснить, нет ли в ней немцев. Создали группу разведки во главе с сержантом Греченковым. Он к замполиту: «На ответственное задание хочу идти коммунистом». Замполит ответил: «Считай себя коммунистом. Вернешься – оформим».

Задание было выполнено, и с того времени он в партии.

Вспомнил, как однажды с направления сбился. Эта ошибка чуть не стоила жизни и ему и десяткам бойцов. Прошлой осенью это случилось. Твердохлеб, указывая на церковь, спросил: «Видишь?» – «Вижу». – «Вот ее и держись». Но когда Греченков с группой поднялся на горку, открылось три церкви. На какую держать направление? Выбрал крайнюю справа. При подходе к ней в небе появились наши самолеты, которые приняли греченковскую группу за немцев, и стали разворачиваться для бомбежки. «Снимай нательное белье!» – закричал Греченков и сам первым стал раздеваться. В одну минуту выложили букву «Т», оставшись в костюмах Адама, и самолеты удалились, покачав крыльями в знак приветствия. А комбат только улыбнулся, выслушав растерянного Греченкова:

– Молодец! Спасибо за находчивость!

Он же послал его, старшего сержанта, учиться на офицерские курсы, откуда Греченков вернулся лейтенантом.

И как жаль, что тяжелая обстановка не позволила батальону отдать праху своего боевого командира салют воинской почести…

С первого дня войны политработники постоянно разъясняли бойцам звериную сущность фашизма, причины, его породившие, разоблачали расистскую теорию гитлеровцев.

Вступив на территорию Германии, увидев ее людей, наши солдаты и офицеры захотели глубже понять, как Гитлеру и его клике удалось целую нацию сделать орудием своих бредовых планов о завоевании мирового господства.

Все знали, что главным средством фашистской диктатуры был кровавый террор, который осуществлялся с помощью гестапо, возглавлявшегося Гиммлером.

Естественно, когда дивизии поставили задачу 29 апреля взять здание министерства внутренних дел – резиденцию Гиммлера, – воины стали расспрашивать политработников, чем занимался фашистский главарь в прошлом, где находится сейчас. На все вопросы сразу и не ответишь.