Это были стихи старшего лейтенанта В. Обновленного, одним дыханием написанные на КП. С большим чувством Правоторов прочитал их вслух:
Когда помчались первые снаряды
Сорвать запоры с вражеских дверей,
Летел за ними пепел Сталинграда
И черный дым горящих Понырей.
Годами закаленная, литая,
Опережая натиск штурмовой,
За мши наша ненависть святая
Летела над проклятою землей.
А где-то там, на пункте, к телефону,
Как никогда, взволнован и устал,
Подходит командир дивизиона,
И ждет его у трубки генерал.
В его глазах тяжелый отблеск стали,
Спокойный голос в трубке не спешит,
Как сталь пружины, сжато в генерале
Суровое величие души.
– Огонь! – Сверкнули грозные зарницы.
– Огонь! – И дым окутывает даль.
– Огонь! – И в сердце вражеской столицы
Вонзается карающая сталь.
– Хорошие стихи! Это как снаряд по врагу! – заключил Правоторов.
– Ну, метких вам выстрелов, Саша! – сказал, прощаясь с земляком, Лысенко.
В ленинские дни войска фронта взломали одерский рубеж вражеской обороны. Правда, генерал Хейнрици с потрепанными частями еще держался на отдельных участках, но влиять на ход событий уже не мог. А 25 апреля произошло знаменательное событие: соединились войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, в результате чего Берлин оказался в кольце. Ликуя, бойцы острили: «Петля на шею Гитлера накинута. Мертвым узлом завязана. Теперь уж не вырвется».
Часть войск должна пойти дальше на запад, к Эльбе, чтобы встретиться с союзниками. Неплохо, конечно, пожать руку американцам и англичанам, хотя они и с большим запозданием открыли второй фронт. Идти на запад от Берлина теперь не трудно: гитлеровцы сняли оттуда почти все свои войска и перебросили их в столицу. Каким армиям выпадет честь быть участниками исторического события – окончательного разгрома врага в его столице? Случилось так, что 3-я ударная армия оказалась в центре событий. В день рождения Ленина она ворвалась на окраины германской столицы с северо-востока.
Советское командование пыталось образумить гитлеровцев. С самолетов сбрасывались листовки, на которых, набранные крупным шрифтом, выделялись два выразительных слова: «Сопротивление – смерть».
Вот что говорилось в одной из них:
«Солдаты дивизии «Берлин»! Ваш фронт прорван на широком участке. Мощные советские части уничтожили ваши укрепления и сейчас продвигаются к Берлину. Ничто вам не поможет… Ваша последняя надежда на одерский фронт рухнула. Знайте, Красная Армия ведет свое последнее решительное наступление со все возрастающей силой… Ваше сопротивление сейчас бессмысленно, так как исход войны предрешен».
Особое обращение адресовалось к населению города. В нем содержалась горькая для берлинцев правда:
«Гитлер и его нацистская клика навлекли на вас и ваши семьи тяжелую беду. Они начали разбойничью войну и оканчивают ее проигрышем. Теперь нацистские лидеры хотят спасти свою шкуру за вашей спиной ценой крови ваших мужей, отцов и сыновей. Но вам, мирному населению Берлина, нечего бояться. Никто вас не тронет, если вы будете лояльны к советским войскам. Вам нужна мирная жизнь. Вам нужен конец ужасов и страданий. Так требуйте от солдат и офицеров капитуляции. Разъясняйте им бессмысленность сопротивления».
И многие берлинцы откликнулись на эти призывы. Немало сдавшихся в плен солдат и лиц из гражданского населения немецкой столицы обращались к своим собратьям, пользуясь громкоговорящими установками советских войск. Ганна Кюммер, например, говорила: «Немецкие женщины, мои сестры! Сегодня к нам пришли русские. То, что нам рассказывали раньше о русских, было ложью… Будьте же благоразумны, солдаты, подумайте о своих женах и детях. Сдавайтесь без колебаний в плен. С вами не случится ничего плохого».
Но фашистские главари, отвергнув советское предложение о безоговорочной капитуляции, продолжали держать значительную часть войск в повиновении. Потеряв чувство реального, рассчитывая запугать советских солдат, фанатичные гитлеровцы над позициями наших войск сбросили свою листовку-угрозу: «В Берлине до 600 тысяч домов, и каждый дом – это крепость, которая будет для вас могилой». Но листовка только развеселила бойцов: «Ишь ты, сами уже в могиле, а еще ерепенятся».
Советское командование решило брать Берлин штурмом. Предстояли упорные уличные бои. Город разделен гитлеровцами на сектора, в каждом по нескольку десятков тысяч солдат. Это лучшие части вермахта, большинство эсэсовцев и членов союза «Гитлерюгенд». Регулярные войска усилены двумястами батальонами фольксштурмовцев.
В эти переломные, исторические дни завершающей битвы Отечественной войны в политотдел 3-й ударной армии непрерывным потоком шли донесения о воинах, совершающих подвиги. Политотдел широко распространял листовки о самых отважных. Материалами о героях заполнялись страницы фронтовых газет.
Майор Субботин занес командиру полка листовки и дивизионную газету «Воин Родины», в которых были напечатаны материалы о подвиге двух парторгов 150-й стрелковой дивизии: Илье Сьянове и Каримджане Исакове.
– И в прозе, и в стихах Каримджан наш воспет, Алексей Дмитриевич!
Положив трубку полевого телефона, Плеходанов взял газету со стихами. Прочел вслух:
Во всех сраженьях и атаках
Его я вижу впереди.
Пусть каждый будет, как Исаков,
С блестящей «Славой» на груди!
– Неплохо написано. Он не только под Нойсдорфом отличился. В боях за Цебень и Кунерсдорф его помню.
Плеходанов поджидал разведчиков, посланных в район Фербиндунгс-канала. Хотя форсировать придется и не первыми, все равно нужно знать условия переправы, силы противника. И потом у комдива ведь только предварительное решение, может еще его изменить. Ко всему нужно быть готовым. Взглянув на часы, командир полка покачал головой. Что-то долго не возвращается группа. Не терпелось пойти взглянуть самому. Ведь за каналом начинаются улицы Берлина!
А тут как раз ординарец лихо подкатил на трофейном фаэтоне. Видно, при отступлении за канал какой-нибудь бюргер бросил. Пожалуй, можно и на фаэтоне махнуть к каналу. Лошади добрые, мигом домчат…
Тем временем разведчики, обследовав берег, вели наблюдение из-за каменного строения, по вспышкам засекали огневые точки противника, разглядывали в бинокль траншеи. Рядом со строением круто поворачивала дорога, по ней только что прошла автомашина, и фашисты тотчас ударили из орудия. Благо, промахнулись.
И вдруг показался фаэтон. Правоторов толкнул локтем Лысенко:
– Смотри, Иван, кто это прет?
Сорокин оторвался от бинокля. Фаэтон остановился, и они увидели подполковника. Во весь голос закричали:
– Сюда! Сюда! В укрытие!
По тревожным голосам Плеходанов догадался о грозящей опасности и бросился к строению. Не отстал от него и ординарец. Едва добежали, невдалеке грохнули снаряды, один разорвался под фаэтоном, разметав его в щепки.
Подполковник с признательностью посмотрел на разведчиков, спасших ему жизнь, выслушал доклад о результатах разведки и вскинул бинокль. Несколько минут водил им, разглядывая южный берег канала, по которому проходила оборона противника.
На обратном пути заглянул к Зинченко, командный пункт которого находился на высотке. «Неплохое место выбрал», – отметил Плеходанов, спускаясь в землянку. Ему хотелось утрясти некоторые вопросы взаимодействия. Командир 756-го полка был занят предстоящим наступлением, но встретил товарища радушно, с улыбкой на круглом лице.
