Бойцы сводных батальонов стремительно ворвались во вражеские траншеи. Завязались схватки. Выросший перед Правоторовым немец поднял автомат, но нажать на спусковой крючок не успел. Виктор ударил его прикладом по голове и, когда тот уже падал, для полной гарантии всадил в него нож. Лысенко, в паре с которым действовал Виктор, тронул его за руку: мол, двинули дальше. Только свернули направо – увидели еще одного немца. По фуражке определили: офицер. Немец сделал резкое движение правой рукой. «За пистолетом полез», – определили опытные разведчики, и Лысенко прыгнул на него. В то же мгновение рядом оказались Правоторов и Булатов.

– Гриша! – приказал Лысенко. – Доставь этого подполковнику живым и невредимым.

– Есть, доставить живым и невредимым! – звонко отозвался юноша.

Очистка первой траншеи продолжалась, когда часть бойцов ворвалась уже во вторую. Прибежали туда и разведчики. Положение серьезное: немцев здесь много, очевидно, артиллеристы как следует не накрыли их снарядами.

Чтобы не поразить своих, действовали больше прикладами и финками. В одном месте на Виктора напали двое, сбили с ног. Извернувшись, он, лежа, с размаху чиркнул ножом одного по ноге, да так, что тот, взревев, присел и тут же получил удар под лопатку. А со вторым управился Лысенко.

Бой начал было стихать, как фашисты бросились в контратаку. Поднялась стрельба, стали рваться гранаты, раздались крики и стоны. На отделение разведчиков навалился чуть ли не взвод фашистов.

– Держись, ребята! – кричал Виктор, отбиваясь прикладом.

Положение осложнялось с каждой минутой. Лысенко хотел дать знать о положении Греченкову, но как? Послать бойца из этого пекла невозможно – фашисты наседали со всех сторон. К счастью, Греченков сам вовремя заметил опасность на участке разведчиков. Оставив прикрытие, с группой бойцов он побежал по ходу сообщения и обрушился с тыла на контратаковавших гитлеровцев. Зажатые в клещи, фашисты не выдержали и отступили…

Но враги не примирились с потерей выгодных позиций. К тому же они наверняка уже разобрались, что имеют дело лишь с горсткой русских…

Всю ночь и весь день 15 апреля кипело сражение. И только под большим напором воины разведбатальонов отступили из второй траншеи.

Поставленная задача была выполнена.

Греченков крепко жал руки Правоторову и Лысенко:

– Молодцы, разведчики! Умеете не только «языков» хватать, но и драться.

– Без драки и «языка» не схватишь, – ответил Лысенко.

– Спасибо за выручку, товарищ лейтенант, – добавил Правоторов.

Усилиями наземной и воздушной разведки было установлено, что войскам 1-го Белорусского фронта противостояла группа, состоявшая из двух немецких армий – 3-й танковой и 9-й полевой. Ее по-прежнему именовали «Вислой». Группа располагала большим количеством огневых средств и занимала исключительно выгодные позиции. Местность пересекалась густой сетью рек, каналов.

Превращенные в крепости населенные пункты цементировали оборону противника глубиной более ста километров, включая и Берлинский укрепленный район.

Действиями разведбатальонов противник был введен в заблуждение. Он решил, что советские войска могут начать наступление лишь через несколько дней.

Вышло иначе. В пять часов 16 апреля, когда еще было совсем темно, грохнули разом 22 тысячи советских орудий «Задрожали земля и воздух, вспышки орудийных выстрелов и взрывов разрезали мглу. Эшелон за эшелоном шли в небе ночные бомбардировщики, но их моторов никто не слышал… Даже взрывы бомб утопали в сплошном орудийном гуле. От огненного вала горизонт посветлел. Видно, там, в стане врага, вспыхнули склады горючего.

Трудно было удержаться, чтобы не выразить восхищения артиллеристами и летчиками. Виктор Правоторов что-то кричал, указывая рукой на запад, но ни слов, ни звука его голоса уловить было нельзя.

Вдруг гром оборвался, от резко наступившей тишины на мгновение заломило в ушах. А потом все услышали рокот моторов – это новый эшелон бомбардировщиков нес очередной груз бомб.

– Глядите, глядите, ребята! – воскликнул Правоторов. – Наша авиация и артиллерия сбивают замки с берлинских ворот! Теперь мы откроем их настежь и…

Докончить помешало чудо: внезапно вспыхнул яркий и такой мощный свет, что казалось, сотни солнц взошли над горизонтом и осветили все вокруг. На многие километры стало видно как днем: траншеи немцев, густые ряды проволочных заграждений, рытвины и кусты.

Не сразу поняли бойцы, откуда взялся этот ослепительный свет. Лишь потом узнали, что его дали около по полутораста прожекторов, установленных на передовых позициях и включенных по команде.

Кюстринский плацдарм, на котором укрывалась в заранее отрытых саперами траншеях огромная масса наших войск с боевой техникой, пришел в движение. Загудели танки, послышались команды.

– На Берлин, товарищи, на Берлин! – крикнул Правоторов, когда лейтенант Сорокин скомандовал двигаться в бой.

Во вражеских траншеях перед бойцами открылась картина невиданных доселе разрушений – результат артиллерийского и авиационного наступления. Развороченные блиндажи с торчащими бревнами, опрокинутые, искореженные пулеметы, трупы. Оставшиеся в живых, как кроты, забились в ямы или, дрожа от страха, лежали на дне траншей. Их приходилось вытаскивать силой. Немного придя в себя, пленные откровенно признавались:

– Хуже ада советская артиллерия.

– А лучи – колоссаль! Ослепили нас.

Свет прожекторов немцы приняли зa новое русское оружие. Он потряс их не меньше, чем «катюши» под Смоленском в сорок первом году.

Ошеломленные могучим ударом, гитлеровцы стали отходить. Но по мере нашего продвижения в глубину обороны сопротивление противника все возрастало. Отвоевывать приходилось каждый метр. К этому все были готовы – знали, что многополосную оборону, которая простирается от Одера до самого Берлина, одним налетом огневых средств не сокрушить.

Передний край второй полосы обороны проходил по крутым Зееловским высотам, труднодоступным не только для танков, но и для пехоты. На них были сосредоточены десятки тысяч вражеских солдат, множество орудий и минометов. Подступы к высотам находились под многослойным перекрестным огнем артиллерии и пулеметов.

79-й корпус наступал левее Зееловских высот. Ни одну позицию гитлеровцы не отдавали без боя. Их приходилось буквально выкуривать из каждой щели. То и дело они бросались в яростные контратаки. Только на участке 150-й дивизии за день было отбито пять контратак.

Неширока река Фридландерштром, протекающая перед поселком Кунерсдорф, но заболоченный ее берег очень затруднял переправу. Все же несколько батальонов дивизии, не дожидаясь саперов, ночью на подручных средствах форсировали реку. К утру навели понтонный мост и перебросили пушки.

Батальон Неустроева переправлялся утром. Комбат поспешил в седьмую роту, находившуюся в голове батальонной колонны. К рассвету рота подошла к мосту. Густой молочный туман заметно редел. За мостом шел бой. Слева коротко стучали наши пулеметы, ухали минометы. Ни минуты нельзя было медлить.

– Как только переправится конная артиллерия, – показал Неустроев командиру роты на орудийные упряжки, стоявшие наготове, – двигай за ними! На той стороне сразу поворачивай вправо. Мы атакуем по лесной опушке.

Куксин согласно кивнул, но комбату показалось, что тот слушал его рассеянно, – не отрываясь, он вглядывался в противоположный берег. И вдруг словно застыл, уставившись в одну точку.

– Плоты, плоты! – радостно воскликнул он. – Смотрите, товарищ капитан, вон, где кустарник!

На западной стороне виднелось около десятка самодельных плотов. Повеселевший Куксин отправил за ними солдат. И пока они гуськом бежали по самой кромке моста, остававшейся свободной, пока перегоняли плоты, напряженно следил за ними.

Неустроев считал Селифана Куксина хорошим командиром и любил его. Да и в характере, пожалуй, у них много сходного. Наблюдая за его действиями, комбат как бы со стороны видел самого себя и, как всегда, успокаивался, становился более уравновешенным.