— Кошмар! — перебила ее мать. — О чем говорить! Это не люди, а хуже, поверьте мне, самых паршивых арабов!
— Не хуже, положим, — осторожно поправил тещу Нуци, — но не в этом дело. Арабы арабами, и все мы знаем, ка́к они нас и как мы их любим… А соседи наши просто-напросто люди очень отсталые и с предрассудками.
— Только это разве? — не унималась Эттиля. — Что ты говоришь, Нуцилэ?! Они такие же хорошие, как арабы… Ты же сам это не раз говорил?!
Нуци под столом слегка подтолкнул ногой жену, и она замолчала, но сидевшая на другом конце стола теща была недосягаема. К тому же она не принадлежала к категории людей, которые могли промолчать, когда оказывалось задетым их самолюбие.
— Не делайте из меня, пожалуйста, дуру! — вспылила теща. — Я еще пока не выжила из ума! И уж если хотите знать, так я бы не знаю сколько таких «ватиким», как наши соседи, отдала за одного араба… Один наш сосед чего стоит! Его бы только к болячке прикладывать… Такой он хороший!
— Никто не говорит, что он хороший… — заискивающе согласился Нуци и, стараясь замять разговор, объяснил Хаиму: — Это отец того чернявого паренька в коротких штанах с черной кеполэ на голове. Отец собирается отдать его в «йешивэ» — богословскую школу и оттого строго соблюдает все правила «закона предков».
— А чего уже этот выродок хотел от тебя? — насторожилась старуха. — Что ему надо было?
— Что он мог хотеть? Увидел мальчик автомобиль, вот и подошел…
Старуха недоверчиво посмотрела на зятя. Ее не так-то легко было провести.
— Это он так просто подойдет? — ехидно переспросила она. — Тот еще мальчик растет… Кошмар! Такому лучше бы не родиться, поверьте мне. И вообще, семейка у них — не спрашивайте!..
— Мы их знаете как зовем? — не удержалась снова Эттиля. — Сабра!
Нуци опять попытался сгладить резкость тещи и жены, придать разговору шутливый характер. Он рассмеялся:
— Да, да… Здесь есть такое растение — вроде кактуса. Плоды его сладкие, но растение очень колючее. Так вот, коренных жителей так и прозвали — «сабра». Они тоже немножко колючие…
— Немножко! — возмутилась старуха. — Ты слышишь, Эттилэ? А разве не из-за них я держу на огне этой паршивой керосинки готовый ужин и целый обед с пятницы до вечера следующего дня? Мы же не какие-нибудь свиньи, чтоб кушать холодное, — обратилась старуха к Хаиму на румынском языке. — Можно заработать такую боль в животе, что потом всю жизнь не будешь рад!.. Но боже упаси зажечь огонь и разогреть кушанье! Я уже не говорю о том, чтобы приготовить свежее! Пронюхают эти «немножко колючие» и смешают нас с грязью на весь эрец-Исраэль! Они на все способны… Просто кошмар!.. Хотя я, поверьте, не боюсь их. Видала бы их всех на полу под черным покрывалом! Но мои зятек и доченька, дай им бог здоровья, все время твердят, что им, видите ли, неудобно нарушать обычаи… И потому только я не затеваю с ними никаких дел. Иначе бы им тоже было не сладко… Теперь вы уже понимаете, отчего нам приходится в субботу и особенно в праздник кушать застоявшееся, прокисшее и, не за столом будь сказано, провонявшее кушанье?.. Кошмар!
Нуци ерзал на стуле и, не находя лучшего способа прервать поток откровений тещи, раз за разом подливал себе «арак», демонстративно опрокидывая чашечку за чашечкой. Эттиля краснела и осторожно бросала на мать выразительные взгляды. Наконец та уразумела и стала стихать.
— Но от этого еще никто не умер! — произнесла она менее воинственным тоном. — Мы привыкли, привыкнете и вы! Как говорится, только бы эта беда у всех нас осталась и другого горя бы никому не знать… Так что не брезгуйте и кушайте себе на здоровье! Все-таки бульон от очень удачной курочки!
К концу трапезы Нуци заметно осоловел и, когда все встали из-за стола, предложил Хаиму прогуляться.
— Вон там находится флигель, в котором вы будете жить, — сказал он, показывая рукой в глубь двора на едва различимое в темноте небольшое строение. — Сегодня вы как-нибудь устроитесь у меня, а завтра осмотрим его. Симон сказал, что это на первых порах, ведь там нет потолка… Но крыша, Хаймолэ, отличная! И двери… Правда, стекла в окне придется вставить. А на пол раздобудем циновки. В порту у меня их навалом. Будет дешево и сердито! Нет? Зато они приятно пахнут рогожкой, а стоят ерунду, и не жалко их выбросить… Многие из местных стелют их даже в комнатах, честное слово! Но вот хуже тут обстоит дело с удобствами…
— О чем ты говоришь, Нуцик! — воскликнул не без удивления Хаим. — О каких удобствах может идти речь?! Что я, не вижу, как большинство людей здесь живет? Тебе, Нуцик, я очень благодарен, ей-богу! От души говорю…
— Ну нет, Хаймолэ, нет! Удобства, о которых я говорю, нужны всем, будь ты царь или батрак! Ведь ты же не бедуин, которому ничего не нужно. А покамест вы будете жить здесь, неподалеку есть такое место.
— Что ты имеешь в виду? Туалет?!
— А ты думал — ванную и душ с горячей водой?! — рассмеялся Нуци. — Это, мой друг, могут пока иметь только такие, как Симон Соломонзон! Мы сейчас пойдем, и я покажу тебе, куда ходят «ватиким»… Придется и тебе с женой туда прогуливаться. Недалеко это…
Они вышли на улицу, зашагали по сплошь выщербленному, тускло освещенному редкими фонарями тротуару.
— Устроишься на работу, подыщем другое, более благоустроенное жилье, — продолжал Нуци разговор на прежнюю тему, которая, как показалось Хаиму, почему-то его очень беспокоила. — И тогда не надо будет вам совершать малоприятные прогулки… Правда, Симон надумал было построить это «заведеньице» у нас во дворе, но наши сволочи рабочие запросили втридорога!
— Что значит наши? Евреи, что ли?
— Именно! — возмущенно ответил Нуци. — Тогда я нашел двух бедуинов. Эти брались буквально за несколько пиастров выкопать яму. Но тут нашу маму осенило… Зачем, сказала она, делать общую уборную во дворе и, хочешь не хочешь, общаться с этими пачкунами «сабра»? Тогда-то мы и решили отвести уголок на нашей кухне. Конечно, это не шик-модерн. Даже ничем не отгорожено. Кухня такая крохотная, что и без того негде повернуться. И приходится всякий раз выпроваживать всех, и тебя вечно торопят, потому что там что-то может подгореть или пережариться… Словом, это не «кабинет задумчивости»…
Теперь Хаим понял, что именно тревожило друга. Сам факт неблагоустроенности жилья, в котором много лет обитают местные жители, поразил его, пожалуй, не меньше, чем скупость Симона Соломонзона и враждебность тона, каким Нуци говорил о евреях-рабочих, о своих соседях по дому. Да и царившая здесь атмосфера зависти, неуживчивости и даже склочности также удивила его. Он поспешил успокоить Нуци, сказав, что ни сегодня, ни тем более в последующие дни, когда они с женой переселятся во флигель, не будут злоупотреблять его гостеприимством.
Нуци облегченно вздохнул и перевел разговор на другие темы.
— Все здесь только начинается, дорогой Хаймолэ! Работы кругом непочатый край… Куда ни повернешься — все надо: и ремонтировать, и строить, и базу для борьбы с врагами создавать!.. И представь себе, продукты питания нужно ввозить. Земля у нас, скажем прямо, дрянная.
— Обетованная! — съязвил Хаим. — А я-то думал, что земля предков и в самом деле медовая…
— Медовая… Я с тобой говорю откровенно, а ты посмеиваешься… — обиженно произнес Нуци. — Обрабатывать ее — сизифов труд!.. Посмотришь на наших киббуцим и ужаснешься! Это тебе не Европа, где воткнешь в землю палку, оглянешься, а она — уже дерево! Здесь семь потов сойдет, пока вырастишь паршивый кустик. К тому же за всем надо следить! Иначе арабы обчистят в два счета… Да и наши, что думаешь? Эти местные тоже хороши: за ними только поглядывай… Вообще, они нас, пришлых, ненавидят, несмотря на то, что именно мы создаем им все блага. Все, что они имеют здесь, это ведь благодаря нам! Но вместо признательности они твердят, будто мы неженки, отступники и только портим им все. Оттого приезжему человеку порой бывает несладко. И все же здесь, конечно, неплохо…
— В самом деле? — спросил Хаим. — Что же тут хорошего, если арабов надо остерегаться, между своими вражда, всяких трудностей непролазная куча?
