Заморгал зеленый глазок, по мере того как радиоприемник нагревался, комната заполнялась звуками веселой «сырбы».
Ня Георгицэ откупорил вторую бутылку и снова наполнил бокалы. Вики на минуту покинула компанию и вернулась с припудренным лицом и подкрашенными губами. Аурел встретил ее блаженной улыбкой, а Войнягу не упустил случая рассказать о том, как некая девица в трамвае красила губы и при резком торможении привалилась к соседке, основательно разукрасив ей блузку помадой. Рассказ Войнягу завершил тостом:
— Выпьем за девушек, умеющих наводить на себя красоту, не пачкая других!
В пансионе водворялось обычное для такого дня оживление. Однако Вики все еще была сумрачной. Аурел пытался развеселить ее, но сегодня это ему почти не удавалось. Ему было трудно скрыть тревогу.
Ня Георгицэ поднял бокал и приготовился что-то произнести, как в дверях раздался стук. Все снова смолкли, насторожились. Морару побледнел — мелькнула мысль: «Неужели выдал?»
Открывать пошел Войнягу. С порога послышался его голос:
— Ого-о! Господин Лулу?! Какой ветер занес тебя в нашу обитель?
Одетый в помятый, некогда белый плащ и жесткую новую барсолину с круто опущенными впереди полями, Лулу имел весьма жалкий вид, но держался с важностью. Почтительно поклонившись всем и поздравив с наступающим рождеством, он извинился за беспокойство и, как свой человек в доме, направился на кухню. Следом пошла и мадам Филотти.
— Земля треснула, и черт выскочил! — тихо сказал Войнягу.
— Шантрапа паршивая! — пробурчал ня Георгицэ и хотел сказать еще что-то, но Морару одернул его, приложив ко рту палец.
— А я его не боюсь! — задиристо ответил старик. — Плевал я на него и на всю его братию!..
Войнягу шепнул что-то внушительное на ухо ня Георгицэ, тот побагровел и замолчал.
Вошла мадам Филотти. Оказывается, Лулу пришел за своим пальто, оставленным более двух лет назад в залог за койку и обеды.
— Принес только часть долга, — сказала мадам Филотти и вопросительно посмотрела на мужа. — Обещает после Нового года отдать остальное…
Ня Георгицэ вспылил:
— Ну да, отдаст, когда на моей ладони трава вырастет!
Аурел недобро взглянул на дядюшку: сейчас не время затевать конфликт с Лулу. Он встал из-за стола и увлек тетушку в большую комнату.
— Верните ему, пожалуйста, пальто и не связывайтесь! Особенно сейчас это ни к чему, — сказал племянник, намекая на что-то недоброе. — Прошу вас!
— А деньги как?
— Я уплачу за него. Завтра же!
Мадам Филотти от удивления открыла рот.
Аурел растолковал тетушке, что после обыска в пансионе от Лулу можно ожидать всякой пакости.
— Что он мне может сделать?
— Да хотя бы учинит ложный донос, и полиция запретит вам держать квартирантов!..
Через несколько минут Лулу вышел из кухни в элегантном темно-синем пальто с черным бархатным воротником. Теперь ему шла и дорогостоящая барсолина, а сам он вполне мог сойти за весьма состоятельного человека. Собственно, в тот час, когда Лулу Митреску впервые надел на себя это пальто, он был обладателем миллионного состояния, выигранного в течение одной ночи в рулетку… Пальто было последней ставкой вконец проигравшегося помещика, вслед за которой тот пустил себе пулю в лоб. Некоторое время спустя Лулу тем же способом, каким выиграл состояние, промотал его, а пальто отдал под залог хозяйке пансиона, но в отличие от слишком эмоционального помещика он не отчаялся. Душу бывшего младшего лейтенанта королевской артиллерии с двухнедельным стажем пребывания в армии внезапно всколыхнули возвышенные патриотические чувства: он ощутил личную ответственность за судьбы страны, вступил в ряды зеленорубашечников и очень скоро стал видным легионером. Лулу точно и преданно выполнял приказания членов «тайного совета» Думитреску и даже самого Симы. Его не очень огорчало, что сейчас они отсутствовали. Этих «маньяков», как он прозвал обоих вожаков, с успехом заменял непосредственный его шеф — достопочтенный парикмахер Гицэ Заримба. Лулу считал, что этот горбун один стоит всех главарей легионеров, вместе взятых. Правда, ему было гораздо легче безропотно терпеть пощечины самодура Думитреску, ругань и угрозы демагога Симы, чем выслушивать замечания весьма тактичного Заримбы… Улыбка шефа не всегда предвещала хорошее. Лулу Митреску знал об этом. Сколько раз приходилось ему по приказу Заримбы убирать с пути неугодных парикмахеру людей… Им Гицэ тоже улыбался!
Жильцы пансиона терпеливо ждали ухода бывшего квартиранта. Лулу не был расположен задерживаться, но, взглянув на Вики и отметив про себя, как она похорошела, он тотчас же изменил свое решение и завел любезный разговор с Войнягу о его здоровье и делах: не упустил случая похвастаться при этом своей новой службой в «Континен-экспок» крупной английской фирме по закупке зерна за границей. Однако, как Лулу ни изощрялся в стремлении привлечь к себе внимание Вики, это ему не удавалось. Ня Георгицэ демонстративно повернулся к нему спиной. Войнягу отвечал на его вопросы нехотя, односложно, и никто не счел нужным поддержать начатый им разговор, пригласить его за стол.
Лулу не думал, конечно, что здесь его примут с распростертыми объятиями, но не ожидал и такой единодушной почти откровенной неприязни к себе. Он счел за благо удалиться, но, как говорится, с гордо поднятой головой.
— Сожалею, — сказал он, взглянув на часы, — но должен покинуть своих старых знакомых… Приглашен на этот вечер в одну очень почтенную семью. А в таких случаях опаздывать неприлично… Не правда ли?
Получив утвердительный ответ мадам Филотти, Лулу важно раскланялся и шагнул за порог.
Выйдя из пансиона, он направился к углу улиц Лабиринт и Вэкэрешть. Однако здесь он остановился в раздумье: «Махнуть в отель «Национал», к Мими, или, может быть, лучше к лимонадчице с Северного вокзала?» Прикинув, что вряд ли Мими осталась без клиента в рождественский вечер, он направился было к лимонадчице, но вспомнил, как в последний раз столкнулся у нее с одноглазым торговцем подтяжками и корсетами с Липскань, и тотчас передумал… Нащупав в боковом кармане деньги, отложенные на случай, если хозяйка пансиона откажется вернуть пальто до уплаты всего долга, он повеселел. В это время к остановке подкатил со стороны центра девятнадцатый трамвай.
Новый план созрел моментально. Лулу поспешил к трамваю, но перед самым носом подножка вагона задралась кверху и дверь с треском захлопнулась. Через окно заднего тамбура вагона разукрашенная девица показала ему язык… По неосознанной ассоциации это напомнило Лулу холодный прием жильцов пансиона мадам Филотти. Он натянул глубже барсолину и громко выругался…
Было относительно тепло, слякотно и безлюдно. Бодеги, рестораны и прочие подобного рода заведения — здесь в этот час обычно кишмя кишел народ — с окнами и дверьми, затянутыми металлическими гофрированными шторами, придавали улице мрачный вид. Лишь витрины магазинов сверкали световыми рекламами и праздничным убранством. Перед ними Лулу останавливался и любовался своим отражением: «Чисто выбрит, элегантен, строен, как манекен из универсального магазина «Сора»… А шляпе и пальто — полмира позавидует!»
Он свернул за угол и стал подниматься по Дудешть. У стадиона «Маккаби» его внимание привлекли ярко освещенные бензиновыми горелками «петромаксов» большие окна спортивного зала. В них он увидел девушек и парней в белых блузках и рубашках с большими голубыми шестиугольными звездами на нагрудных карманах. Они играли в пинг-понг. Лулу замедлил ход, остановился у одного из окон и, вглядываясь, злобно прошипел: «Палестину устроили на румынской земле, жиды гнусные! Но погодите! Дайте срок, вернутся Думитреску и Сима, мы с вами не так поиграем…»
Раздумывая о необходимости и неизбежности, как считал Лулу, установления в стране нового порядка, в чем ему, несомненно, придется принять выдающееся участие, он добрел до угла Кручя де пятрэ и только хотел пересечь ее, как из-за угла его окликнул нежный голосок: