«…Преследуемый, забытый, я не могу вспомнить об Эспаньоле и Жемчужном Береге без того, чтобы слезы не увлажнили моих глаз. Благосклонность и выгоды должны доставаться тому, кто подвергает себя опасности. Несправедливо, что люди, всегда препятствовавшие мне в моих делах и замыслах, пользуются теперь плодами их, что трусливо бежавшие из Индий, вернувшиеся в Испанию, чтобы оклеветать меня, получают самые выгодные службы и посты.

…Мне было двадцать восемь лет, когда я поступил на службу ваших величеств, а ныне у меня все волосы поседели, я стал хилым и слабым. Все, что у меня было, так же, как и у моего брата, отнято у нас и продано, вплоть до рясы, которую я носил, к великому моему позору.

…После того, что мне удалось отдать под ваш скипетр обширные земли, я надеялся предстать перед вами, как победитель, с удовлетворением в душе. Вместо этого я со своими братьями был закован в цепи. Меня лишили пристойной одежды. Со мной обращались жестоко. Мне причиняли мучения без того, чтобы раньше судить меня или уличить, как преступника… Двадцать лет моей службы, в течение которых я вынес столько трудов и опасностей, не принесли мне ровно ничего, и по сей день у меня нет крова в Испании, который я мог бы назвать своим. Чтобы поесть и уснуть, мне некуда итти, кроме плохой гостиницы, и часто мне нечем бывает заплатить за нее.

…До сих пор я плакал о других, а теперь… о, пусть сжалится надо мною небо, пусть плачет обо мне земля. Житейские дела мои таковы, что я не имею ни одного мараведа, заброшен здесь, в этой Индии, одинокий, больной, измученный заботами, окруженный свирепыми дикарями и каждый день при смерти… Плачьте же обо мне все, в ком есть христианская любовь к ближнему, кто любит истину и справедливость».

Но не все письмо адмирала заполнено стенаниями. Как это ни странно, но рядом с ними он излагает свои планы будущей деятельности.

Старый, больной Колумб еще не отказывается, видимо, от борьбы. Еще тлеют в нем остатки прежней огромной жизненной силы. Он рассказывает Фердинанду и Изабелле о золотом изобилии Верагуа, где «в первые два дня по своем прибытии я увидел больше золота, чем было найдено на Эспаньоле в продолжение моего четырехлетнего пребывания там». Колумб восхваляет свое новое открытие, снова и снова говорит о возможности получения громадных количеств драгоценного металла. Как символ веры, вырывается у адмирала признание: «Золото, — пишет он, — удивительная вещь. Кто обладает им, тот господин всего, чего он хочет. Золото может даже открыть душам дорогу в рай».

Мендес взял письма адмирала, запасся продовольствием и вместе с гребцами-индейцами пустился в путь.

В первый раз его постигла неудача. Когда пирога следовала вдоль берега Ямайки к проливу, Мендеса с гребцами захватило в плен какое-то воинственное племя. Счастливая случайность позволила испанцу бежать во время ссоры индейцев из-за дележа добычи, и он вернулся в лагерь.

Начали готовиться ко второй попытке. В лагере нашелся еще один смельчак, желавший попытать счастья. Это был один из капитанов Колумба, генуэзец Фиеско. Приготовили две лодки. Решено было, что, если Мендес доберется до Эспаньолы, он поможет Овандо снарядить каравеллу к Ямайке, а сам отправится дальше, в Испанию, с письмами к королям. Фиеско же должен будет вернуться поскорее в лагерь, чтобы сообщить о благополучном окончании предприятия.

С отплытием Мендеса и Фиеско началось томительное ожидание. Обессиленные недоеданием, изнуренные нездоровым климатом, люди целые дни проводили в унылом созерцании той части горизонта, откуда должен был появиться Фиеско. Но по мере того, как проходили недели и месяцы, надежда угасала. Перед Колумбом и его экипажем вырастала страшная перспектива жизни на Ямайке до конца их дней.

Колумб терзался огромной своей ответственностью за жизнь доверившихся его водительству моряков, за судьбу брата и сына. Непрестанные волнения лишили его сил. Он был прикован своими недугами к постели.

Колумбу казалось, что он достиг предела бедствий. Однако ему пришлось испытать еще новое несчастье — бунт его товарищей. Отчаявшимся людям хотелось на ком-нибудь выместить свои страдания. Началось с того, что матросы стали грубо обращаться с адмиралом, обвиняя его в неумелом руководстве плаванием. Из-за него оказались они в этой западне.

У недовольных нашлись вожаки. Это были братья Франсиско и Диего Поррасы, Франсиско был капитаном одной из потопленных каравелл, а Диего — королевским контролером экспедиции. Франсиско Поррас начал убеждать матросов, что Колумб не хочет предпринять ничего для оставления Ямайки, потому что ему некуда возвращаться. На Эспаньолу его не пускают по распоряжению королей, а в Испанию он боится явиться после полного провала экспедиции. К тому же он стар и болен и не в состоянии вынести путешествия на челне через пролив. Боясь остаться один, он не делает ничего для спасения остальных участников экспедиции.

Эти нелепые россказни жадно воспринимались матросами и офицерами. Озлобление против Колумба выросло до такой степени, что нашлись люди, предлагавшие прикончить его в постели.

В начале января 1504 года в каюту адмирала ворвался Франсиско Поррас. Он стал обвинять Колумба в умышленном удержании людей на Ямайке, осыпал его грубой бранью и заявил, что покидает лагерь. Поррас закричал во весь голос: «Что касается меня, то я отправляюсь в Кастилию; кто хочет, может последовать за мной» Призыв Порраса был услышен во всех углах тесного лагеря. «Я еду с вами… И я… и я… Кастилия… Кастилия…» — раздалось со всех сторон.

За Поррасом последовали почти все здоровые люди экипажа — сорок восемь человек. Они захватили лодки, купленные Колумбом у туземцев, и двинулись в сторону пролива, отделявшего Ямайку от Эспаньолы. В лагере остались только тяжело больные да несколько преданных адмиралу людей.

Попытка мятежников пересечь пролив кончилась неудачей. Море было неспокойно, и челны смогли отойти от Ямайки только на четыре лиги, а затем вынуждены были повернуть обратно. Бунтовщики решили дождаться полного штиля и тогда возобновить попытку.

Через месяц, когда погода, казалось, совсем благоприятствовала, пустившиеся в море лодки Порраса попали недалеко от берега в полосу сильной зыби и боковых течений и должны были снова вернуться.

Теперь люди Порраса окончательно оставили свой план, бросили челны и отправились в глубь острова. Здесь они начали разбойничью жизнь. Грабя туземцев, отбирав у них продовольствие, они всюду говорили, что действуют по приказанию адмирала, и предлагали отправиться к нему за получением платы.

Восемь месяцев протекло со времени отплытия Мендеса и Фиеско. В лагере никто уже не сомневался в их гибели. Среди оставшихся после ухода Порраса снова нашлись люди, склонявшие матросов на путь возмущения, захвата лодок и новых отчаянных попыток добраться до Эспаньолы.

Развязка пришла неожиданно. В один из вечеров на горизонте показался парус. Когда с каравеллы заметили лагерь Колумба, судно стало на якорь на расстоянии пушечного выстрела от затопленных судов и спустило шлюпку. К лагерю подплыл Диего де Эскобар, участник мятежа Ролдана, в свое время приговоренный Колумбом к смерти и спасенный от казни Бобадильей.

Эскобар холодно приветствовал Колумба, передал ему письмо Овандо и подарки губернатора — бочку вина и окорок. Вслед за этим шлюпка немедленно отплыла от лагеря и стала на некотором расстоянии от него. Отсюда Эскобар сообщил Колумбу, что его превосходительство губернатор Эспаньолы узнал от Мендеса и Фиеско о бедствии, которое терпит экспедиция адмирала, и направил его, Эскобара, изъявить Колумбу участие и сожаление по поводу того, что не мог до сих пор направить судов для перевозки адмирала и его экипажа на Эспаньолу. Как только в Сан Доминго прибудут каравеллы из Испании, они будут посланы к Ямайке. Эскобар просил поскорее приготовить ответное письмо, так как он намерен тотчас сняться с якоря.