Но вот над ослабевшей Византией, почти потерявшей силу сопротивления после разгрома ее крестоносцами, нависает смертельная угроза. Константинополь осаждает огромная армия тюрков-османлисов.

Тюркское племя сельджуков еще в X веке начало опускаться со среднеазиатского нагорья к западу, сокрушая на своем пути все плоды городской цивилизации и оседлой жизни. Позади завоевателей оставались лишь голые степи для кочевья. Огнем и мечом прошли сельджуки в XI веке по Малой Азии, обратив ее цветущие города в развалины. В конце века дошли они до стен Царьграда, но долгие годы кочевники были бессильны против этого европейского аванпоста.

Только через четыре века наследники сельджуков— османлисы, воспользовавшись старческим маразмом Византии, овладевают, наконец, ее столицей. Напрасно Генуя, опасающаяся за судьбы своих черноморских колоний, изо всех сил помогает византийцам. В 1453 году тюрки под водительством Магомета II проникают за стены древней столицы Константина.

Сразу обрывается связь генуэзцев с Черным и Азовским морями. Не только огромные богатства, но и множество сограждан отрезаны от метрополии. Генуэзцы пытаются выручить своих людей, прорываются с боем через проливы, пересекают Балканы. Но эти героические меры не могут изменить положения.

После взятия Константинополя Магомет II движется на север. Турецкий флот осаждает Каффу в 1475 году. Генуэзцы отчаянно сопротивляются, но греко-армянское большинство населения, в надежде на милость победителей, принуждает их к сдаче. Семьдесят тысяч жителей Каффы частью перебиты, главным же образом распроданы на невольничьих рынках Леванта. После этого одна за другой в руки тюрков попадают черноморско-азовские колонии и фактории.

Венецианцам недолго пришлось торжествовать по поводу гибели генуэзской восточной торговли. Вскоре кривые ятаганы османлисов перерубили одну за Другой жизненные нити венецианской торговли. Тюрки овладевают сирийским побережьем и лежащими за ним землями. Паралич охватывает и Средний торговый путь. Только на юте, через Суэцкий перешеек, еще возможна торговля благодаря договору венецианцев с мамелюкскими султанами Египта, но и здесь она вскоре замирает. Жизнь постепенно уходит из всего восточного угла Средиземного моря.

В XV веке восточная торговля больше, чем когда бы то ни было ранее, нужна была Европе. Спрос на восточные товары неизмеримо возрос, но доставлять эти товары по сколько-нибудь сходной цене становилось почти невозможным. Единственный оставшийся еще открытым Южный путь стал очень дорог. Венецианцы вынуждены платить мамелюкам непомерные пошлины. Из-за больших расходов индийский перец в Александрии стоит в три раза дороже, чем в Калькутте, а за аравийский ладан здесь приходится платить в пять раз больше, чем в Мекке. Это вызывает огромный отлив золота и серебра из Европы в южные страны Азии. Благородные металлы в Европе дорожают. По свидетельству современников, в течение XV века стоимость золота и серебра по сравнению с хлебом поднялась вдвое. Такое положение вещей вносит расстройство в хозяйственную жизнь многих евро-пейских стран. Королевские советники и епископы, монахи и баккалавры ломают себе голову над разрешением мудреной дилеммы: отказаться от продуктов Востока невозможно, покупать их далее у венецианцев разорительно и непосильно. Как быть? Нельзя ли пробраться к местам произрастания пряностей, к шелку и жемчугу, минуя торговцев Багдада и Каира, посредников Венеции, избегнув уплаты пошлин мамелюкам и бакшиша туркам?

Захват османлисами Константинополя нанес смертельный удар торговле Генуэзской республики.

Старый генуэзский порт не знал уж более прежнего оживления. Именитое купечество постепенно потеряло вкус к рискованным морским предприятиям. Многие торговцы предпочитали отдать накопленные богатства в банк св. Георгия, прибравший вскоре к рукам все доходы государства.

Торговля деньгами оказалась делом надежным и прибыльным. Выдавал ли немецкий принц замуж свою дочь, снаряжал ли итальянский князь военный поход — всем им нужны были деньги, всюду посланника генуэзского банка встречали низкими поклонами, с подобострастием. Даже французский король прибегал к ссудам генуэзцев. Ничто не угрожало доходам акционеров банка: ни морские бури, ни венецианцы, ни турки. Слух генуэзского патриция мало-по-малу стал отвыкать от звона меча и скрипа корабельных снастей. Он открыл новую музыку в шелесте векселей и долговых расписок.

Но если купец легко становился ростовщиком, то ^трудно было найти для себя новое дело всем тем, чье существование было связано с морским величием республики. Генуе долгое время принадлежала пальма первенства в морских науках. Многочисленные ученые знакомили здесь с небесной сферой, с пользованием астролябией и астрономическими наблюдениями в море.

Велико было в Генуе число людей, искусных в черчении морских карт. А сколько здесь было матросов, штурманов, капитанов, вскормленных морем, из рода в род с детства бороздивших его под треугольными латинскими парусами. Многим людям родина не могла уже предоставить ни дела, ни хлеба. Они стали покидать Геную, искать применения своему опыту вдали от родных берегов.

Когда португальское королевство начало подвизаться на поприще мореплавания и морских открытий и ее короли приступили к вербовке на португальскую морскую службу опытных иностранцев, в Португалию отправилось искать счастья множество генуэзских капитанов, картографов и астрологов. Впоследствии на их трудах и знаниях, как на дрожжах, выросла морская слава Португалии.

Тесно к морю прижала Геную высокая коричневая гряда лигурийских Апеннин. Крутым амфитеатром раскинулся город. Старые узкие улицы ползут, причудливо извиваясь, от порта вверх. Далеко с моря видна возвращающимся домой морякам сверкающая белая чаша родного города. «Дженова ла суперба!»[1] — срывается восхищенный возглас при взгляде на много раз виденное великолепие дворцов, площадей, колоколен, крепостных стен.

Вдоль берега, насколько может окинуть взор, до самого Рапалло, разбросаны селенья рыбаков и ремесленников — Квинто аль Маре, Сори, Реко. Порто Фино и множество других. Фоном всей панораме побережья служит тянущаяся параллельно берегу стена гор. По другую сторону приморской горной цепи лежит небольшая долина реки Бизаньо. По ней разбросаны крестьянские селения. Земля здесь скудная, и селений поэтому немного, значительно меньше, чем в соседней долине Фонтанабуона, отделенной от Бизаньо горами.

Бурливая Фонтанабуона проложила себе путь пошире, горы расступились на четыре-пять километров, дав место пашням, лугам, крестьянским селам и ремесленным городкам. Здесь расположились Моконези, Терраросса, Монтегирфо, Монлеоне и много других селений, густо рассеянных вдоль реки до самого моря, до Кьявари и Лаваньи. С незапамятных времен крестьяне этих селений сеют хлеб, разводят овец, а ремесленники моют и чешут шерсть, валяют и ткут сукна для Генуи и на вывоз.

Этот маленький мирок, который нетрудно охватить взглядом с любой из окрестных гор, замыкал горизонт многих поколений крестьян и ткачей Коломбо, именовавшихся во всех церковных и гражданских актах, писанных по-латыни, Колумбусами. Старые архивные материалы позволяют проследить за этим родом, начиная от прадеда Христофора — Луки Коломбо, крестьянина, родившегося в Террароссе, на берегах Фонтанабуоны.

Сын Луки, Джованни, продолжал подобно отцу, ковырять родную лигурийскую землю. Однако родившегося у него в 1409 году сына Доменико, смышленого мальчугана, он решил сделать ткачом. Тонкие генуэзские сукна в те годы развозились во все края света, спрос на них был большой, и ткацкие станки отбивали быстрый такт по всей Лигурии. Старый Джованни, решивший вывести своего сына в люди, обратился к ткачу Джакомо Фонтанаросса, своему приятелю, закупавшему у Джованни шерсть и поставлявшему добротные куски сукна для скромного гардероба его семьи.