— Мне эти три дня, учтите, остро нужны…

Завоблаками, часто хворающий старичок с лирическим складом души, впервые увидел грозного Закусил-Удилова и был им совершенно очарован:

— Какой симпатичный деятель! И как могут оклеветать человека! И самодур он, дескать, и демагог. А он просто подозрителен, озирается постоянно, высматривает кого-то…

До обеда Игорь Олегович, несмотря на отсутствие машины, побывал во многих местах. В яслях при кондитерской фабрике он кричал «агу» младенцам, источавшим ванильный аромат.

В часовой артели «Современник» любопытствовал, во сколько раз минутная стрелка движется быстрее часовой и есть ли в питьевых баках остуженный кипяток.

Возвращаясь в горсовет, Закусил-Удилов почему-то почувствовал себя несколько неуютно. Кудеяровцы, которых он встречал по дороге, как-то странно-насмешливо поглядывали на него, перемигиваясь друг с другом.

— Ничего, — говорил сам себе Игорь Олегович. — Хорошо смеется тот, кто смеется последним! Будешь ты, Игорь, председателем горисполкома! Как удачно получилось, что меня Вика предупредила.

Усевшись в тугое кожаное кресло у себя в кабинете, исполняющий обязанности обрел душевный покой и тотчас повелел вызвать Сваргунихина.

— Ну, какие там последние известия? — спросил Закусил-Удилов. — Что обо мне говорят?

— Да, как обычно, — колеблющимся голосом ответил Сваргунихин, — разное говорят, ассорти, так сказать.

— Свеженькое узнай, сегодняшнее. Понял? Иди. Да побыстрее!

Сваргунихин так неслышно вошел в приемную, что секретарша и ее подруга из бухгалтерии продолжали разговаривать и смеяться, не замечая его.

— Слушай дальше. Нашего временно председательствующего должны были сегодня снимать операторы кинохроники. Прямо за делом — где он бывает, что делает. Чтоб, значит, жизненно было. Как он это утром нынче узнал, так его словно подменили. Везде был, со всеми говорил. Вежливый, тихий, ласковый…

— Искусство перевоплощения, — проговорила работница бухгалтерии. — Нам бы его в наш драмкружок на роль…

Заметив Сваргунихина, работница бухгалтерии схватила секретаршу за руку.

— А-а, — махнула рукой секретарша, — он не слышит.

Сваргунихин бесшумными шагами прошел через приемную и закрыл за собой дверь.

«Большая неприятность, — подумал он. — Когда все смеются над одним, то одному плохо».

Из-за двери финотдела донесся взрыв хохота, и Сваргунихин, как булавка к магниту, прилип к замочной скважине своим большим, как капустный лист, ухом.

— Но вы послушайте самое забавное. Ходит он этак по городу, сам на себя не похож, разговаривает не своим голосом и озирается по сторонам: когда же, мол, меня снимать будут на всесоюзный экран? Поскорей бы! Уж больно надоело полдня исполнять обязанности хорошего человека. А операторы-то, говорят, утром из Кудеярова уехали! Отбыли в неизвестном направлении и горсовету не доложились. Ничего не поделаешь — не подчинены!

Сваргунихин почувствовал слабость в ногах и пошел в свою комнату. Столы были пусты — очевидно, все собрались в финотделе.

«Теперь председателем ему не быть… Он рассчитывал, что его для кино снимут, а его с работы… — думал Сваргунихин. — Уж больно он за последние дни выказал себя. Что же мне теперь делать-то?»

Он подошел к окну. Наискосок от исполкома, возле фотоателье, толпились смеющиеся прохожие: фотографы изымали из витрин крупногабаритный портрет и. о. председателя горисполкома.

«Дипломаты, — подумал завистливо Сваргунихин. — Снимают на всякий случай… А мне как быть? Впрочем, кажется, имеется одно запасное местечко…»

Сваргунихин торопливо снял трубку телефона и набрал номер. Оглянувшись на дверь, он вполголоса опросил:

— Дача Бомаршова! Три пятнадцать, два звонка. Управляющего. Петя? Это я. Сваргун. Твоему хозяину еще нужен агент по снабжению? Или, как там по-вашему, по-литературному, закупщик, что ли? Имей меня в виду. Да, обстоятельства изменились. Между нами… — Сваргунихин еще раз оглянулся и, почти засунув трубку в рот, прошипел: — Закусил на низ пойдет в ближайшие дни. Ясно? Петя! Помни обо мне.

Едва Сваргунихин успел положить трубку на место, как в дверь заглянула секретарша.

— Зовут, — прокричала она о ухо Сваргунихину. — Предупреждаю, короткое замыкание! Рычит! Грозится все кино уничтожить!

Сваргунихин заметался. Итти к начальству? А может, Закусил теперь уже не будет начальством?

И, то сгибаясь, то разгибаясь, Сваргунихин побрел навстречу неизвестности.

Игорь Олегович выкатил на него свои телячьи глаза:

— Какого чорта раньше про отъезд операторов не сказал?

— Кого? — зашевелил ушами Сваргунихин.

— Да ты что прикидываешься? Ты в моих словах каждую букву слышать обязан. Раз я сказал — значит, все. Где операторы?

— Куда? — невозмутимо продолжал Сваргунихин.

Закусил-Удилов на секунду растерялся, застыл в нерешительности, но потом схватил тяжелую пепельницу:

— Пошел ты…

Сваргунихин растворился в дверных портьерах.

— Нет верных людей, — вздохнул и. о. — Опереться не на кого.

С улицы донесся чей-то заливистый смех. Закусил-Удилов подошел к окну. Внизу, в палисаднике, группа исполкомовцев о чем-то оживленно беседовала.

Грузно топоча, Закусил-Удилов выбежал из кабинета.

Появление и. о. начальства не смутило сотрудников. Они продолжали веселое собеседование. Игорь Олегович даже несколько оторопел, но быстро пришел в себя:

— Демобилизуете коллектив? Что за вечеринки среди рабочего дня?!

— Кстати, среди рабочего дня, — спокойно пояснил Иркутьев из жилотдела, — имеется обеденный перерыв.

Закусил-Удилов пересчитал сотрудников и зловеще произнес:

— Гуляйте, гуляйте… пока… Но что-то давно у нас не было сокращения штатов… Пора, пора покончить с раздутым управленческим аппаратом!

Но в этот момент Игорь Олегович не увидел на привычном месте своего портрета в витрине фотоателье.

— Интриги! — пробормотал и. о. — Доберусь я и до этих операторов. Я им покажу, как дискредитировать ответственное лицо!

И, не обращая внимания на дружный хохот подчиненных, Игорь Олегович ринулся на противоположную сторону улицы.

Фотографы, завидев надвигающуюся грозу, быстро юркнули в помещение, подперли дверь штативом и вывесили табличку: «Ателье закрыто на фотоучет». Но второпях артельщики забыли снаружи одного из своих. Брошенный на произвол судьбы мастер в панике метался перед витриной, пока тяжелый взгляд и. о. председателя не приковал его к месту.

— Ну? — вопросил Закусил-Удилов.

— Мы так, мы ничего, — забормотал фотодеятель. — Портретик ваш нуждается в дополнительной ретуши… Мы его и того…

— Зайдите ко мне завтра с патентом, — сказал и. о. — Разберемся, по какому праву вы занимаете это помещение.

Как на грех, из-за угла, степенно шагая, появился представительный гусак с оранжевым клювом. Это нарушение директив переполнило чашу закусил-удиловского терпения. Произошло «короткое замыкание». Игорь Олегович распек подвернувшегося под руку милиционера, сделал выговор трем случайным прохожим, пригрозил всем дворникам улицы увольнением без выходного пособия. При этом несколько раз были помянуты нехорошими словами и гусак-нарушитель, и заезжие операторы, и даже Иркутьев из жилотдела.

Неизвестно, до чего договорился бы исполняющий обязанности, если бы его не смутило поведение сотрудников и прохожих. Чем больше распалялся Игорь Олегович, тем громче становился смех окружающих. И кроме того, Закусил-Удилова вое время раздражал какой-то непонятный стрекочущий звук.

Наконец, не выдержав, и. о. вскричал:

— Кто трещит? Кто смеет мешать руководящим указаниям?!.

И, властно выгнувшись, он оглядел улицу.

— Минуточку, вот так, не шевелитесь, — раздался в ответ деловитый голос. И опять послышался таинственный треск.

В тени сиреневого куста, на краю исполкомовского палисадника, стоял молодой брюнет с киноаппаратом в руках…

— Уважаемый механик, можно вас на секундочку?