— Подберите-ка мне кожаный реглан. Хочу сделать мужу подарок. Только чтобы реглан был с блеском. Люкс!

— Размер? — с готовностью спросил продавец.

— Пятьдесят шестой, рост пятый…

— Ваш муж — большой человек…

— Конечно, это знают все, он видный работник, — ответила польщенная Вика.

— Едва ли подберем, — загрустил продавец. — Редкий размер.

— A y вас не бывают подушки-думки? У меня теперь новая страсть. Я уже купила одиннадцать штук! И среди них есть одна персидская и две сиамские. Ах, они очаровательны! Я не понимаю, почему музей изоискусств не коллекционирует думки?!

— Думок не держим, — с ударением сказал продавец.

Получив приказ «пускать», швейцар дядя Митя отступил на заранее подготовленные позиции, и покупатели вошли в помещение. Окружив тесным кольцом Вику и Веру, они с любопытством обозревали участников съемки.

— А здорово вы играли эту буржуазную штучку! — восхищенно улыбаясь, произнес гражданин с пылесосом. — Разрешите от имени, так сказать, общественности поблагодарить!

— Фуй! — сказала Вика. — Разговоры, как в универмаге! — и, растолкав толпу, вышла на улицу.

— Вот молодец! — завистливо заметила девушка с томиком Станиславского в руке. — Как она вжилась в образ!

— Так вжилась, что ее оттуда никак не выживут, — сказал кто-то. — Это же жена кудеяровского Закусил-Удилова. А вы уж и прослезились — «актриса», «образ»…

От хохота зазвенели стекляшки люстр в отделе ламп и абажуров.

Операторы и Вера вышли на улицу. Вика стояла у машины..

— Ах! Сколько еще сталкиваешься с некультурностью публики! — сказала она, презрительно поглядев в сторону магазина.

— Что ты, Вика? — почему-то покраснела Вера. — Разве так можно?

— Ах! Они же обо мне говорят нехорошие вещи… Впрочем, какой кокетливый денек! — переменила тему Закусил-Удилова. — Вы знаете, у нас под Кудеяровом — избранное местечко. Сплошь виллы, персональные дачи. Спросите дачу Закусил-Удилова — каждый покажет. Приезжайте к нам в воскресенье. К сожалению, на неделе мы будем заняты: меняем квартиру.

— Что, лучшие условия, больше площадь? — спросила Вера.

— Нет, менее роскошная, чем прежде, но зато в доме, где живут одни ответственные работники… Ну как, приедете?

— Благодарствую, — пробормотал Мартын, — работы много, не знаю, удастся ли выкроить время…

— Тимофей снимает дачу рядом, — сказала Вера, — вы же все равно там будете.

— Приезжайте, — проворковала Вика и дотронулась до руки Мартына. — Вы будете чувствовать себя у нас как дома. А ваш приятель какой-то бука… Молчит и смотрит, смотрит и молчит. Впрочем, есть сорт мужчин, которые, увидя меня, немеют.

— He нахожу слов, — сказал Юрий, — лишился дара!

— Острота — высший класс! — воскликнула Вика и, сделав глазки Можаеву, подхватила Веру под руку. Женщины зашагали по тротуару.

Лимузин Закусил-Удилова, как хорошо воспитанная собачка, шел у Викиной ноги, не обгоняя и не отставая.

— Пойдем питаться! — сказал Юрий.

Мартын поглядел на Можаева затуманенными очками:

— Мне почему-то сегодня не хочется есть!

— Таинственное явление природы, — усмехнулся Юрий. — Впервые в жизни Благуша отказывается от обеда. Может быть, ты тайно ел сырую картошку у Калинкиных? Была не была: знаешь, что сказала Пелагея Терентьевна? Что не хотела бы иметь такого сына, как ты. Ясно почему? Не совсем? Ну, тогда почитай письмо, которое она хотела отправить на студию. И молись на меня за то, что я ее отговорил это сделать. Чем не поступишься ради друга, даже принципами… Как это у вас говорят в Виннице? Любишь смородину, люби и оскомину? Так, да?..

Мартын молча прочел письмо и закручинился. Ему было явно нехорошо. Хотелось остаться одному… умчаться куда-нибудь, где нет ни сценариев, ни киноаппаратов, ни Калинкиных, ни Умудренских, ни комиссионных магазинов, ни иронических улыбок покупателей…

— Кстати, Март, Пелагея Терентьевна собирается ехать к Бомаршову. Поедем вместе, а? Есть возможность дать бой нашему сценаристу. Едем!..

Бюро находок, или, как его попросту называют, «Камера хранения забытых и потерянных вещей при коммунхозотделе Красногорского облисполкома», занимает всего две комнаты. В первой стены почти сплошь заняты стеллажами. Тут за маленьким столиком сидит Надежда Калинкина. Во второй, за стеклянной перегородкой, базируется директор — коренастый мужчина в мохнатой розовой тюбетейке и парусиновом костюмчике.

Раздутием штатов учреждение явно не страдало, и в нем, следовательно, отсутствовали и бюрократизм, и склоки, и зажимы всех видов, и прочие недуги «расширенных аппаратов». Даже рационализаторские предложения тут внедрялись быстро, без волокиты и заседательской суетни.

Казалось бы, какие могут быть новшества в таком консервативном деле, как выдача владельцу забытой им вещи? Именно так и мыслили работавшие до Нади на столе выдачи сотрудницы. Они, не мудрствуя лукаво, регистрировали доставленные зонтики да свертки, списывали в утильсырье непарные калоши и аккуратно оформляли ежемесячные балансы потерь и находок. Если же за какой-либо вещью долго не являлся хозяин, то согласно инструкции ее сдавали на склад госфонда.

Вот с них, с невостребованных предметов, и начала Надежда Калинкина переосмысливание методов работы. Самое любопытное заключалось в том, что «бесхозяйными» оказывались, как нарочно, ценные находки. И это обстоятельство очень сердило Надю.

— Ведь это типичное неверие в честность советского человека! — возмущалась Калинкина. — Жила-была в феодальные времена пословица: «что с возу упало, то пропало». Так вот, владельцы этих вещей все еще считают «упавшее с возу» пропавшим. Безобразие! Я предлагаю: если больше двух недель за находкой никто не приходит, мы начинаем разыскивать хозяина вещи. И вручаем ему ее. Это не только улучшение обслуживания, но, если хотите, форма агитационно-массовой работы!

Так как первой и последней инстанцией в бюро является директор, то рационализаторское предложение Надежды было тут же одобрено и рекомендовано к незамедлительному проведению в жизнь.

В первый же месяц количество невозвращенных предметов уменьшилось втрое. Надин почин пришелся по душе и работникам бюро находок других городов. Но найти человека, давно махнувшего рукой на свою потерю и примирившегося с ней, — дело не шуточное. Особенно в большом городе. Надя, например, полмесяца пыталась сыскать владелицу редкого золотого перстня, в который вместо камня были вставлены миниатюрные часики. Они, правда, отставали немного, но если учесть, что им насчитывалось не менее ста лет отроду, то можно было простить микромеханизму некоторые старческие причуды.

Калинкиной пришлось провести несколько консультаций с ювелирами и часовщиками города, прежде чем отыскался след: один часовых дел старичок вспомнил, что видел перстень на руке жены некоего ответработника по фамилии Закусил-Удилов. Дальнейшее, как говорится в комментариях к шахматным партиям, было делом голой техники: Надежда поехала к Виктории Айсидоровне и вручила ей тикающую драгоценность.

Ответжена была весьма обрадована возвращению блудного колечка, но еще больше изумлена.

— Когда я приобретала это кольцо, меня обманули! — простонала она, эффектно хрустнув пальцами. — Вместо уникальной вещи мне подсунули что-то неоригинальное и пошлое. На это кольцо никто даже не польстился! А мой поставщик клялся своими детьми, что кольцо прямо из музея, чуть ли не с мумии снято! Ах, нельзя никому верить! Кругом жулики, жулики и жулики.

Несколько успокоившись, Виктория Айсидоровна доверительно спросила Надю:

— Надине, я обращаюсь к вам неофициально, как к сестре моей лучшей подруги, — скажите, вы уверены, что это настоящее золото? Ведь у вас там эксперты, консилиумы, проверки… Меня не обманули? Нет? Так почему же тогда мне его вернули?! Ведь если бы я персонально наткнулась на такую штучку…

Надежда поняла, что воспитательную работу среди Закусил-Удиловой вести бесполезно. Стоило бы, конечно, сказать ответсупруге несколько отрезвляющих слов, но Калинкина помнила, что находится при исполнении служебных обязанностей, и ограничилась какой-то трафаретной вежливо-колючей фразой.