— И почищу, — решительно сказал Мартын. — Бульба — мое любимое блюдо.

Вера пошла переодеваться, а он отправился на кухню, налил котелок воды, засучил рукава. Пелагея Терентьевна подала ему кривой и длинный, как ятаган, нож и с интересом стала наблюдать.

Юрий осторожно расчехлил свою съемочную камеру и увековечил друга за приготовлением «любимого блюда». Услыхав жужжание аппарата, Мартын оглянулся. Но было уже поздно. Ему оставалось только скорбно улыбнуться в объектив.

Пелагея Терентьевна поправила пенсне и долго разглядывала Мартына. Оператор поежился.

— Вот вам такую жену, как Вероида, — заплакали бы. Всю жизнь у плиты простоите — снимать некогда будет… Может, оно и к лучшему? Вы же не делом сейчас занимаетесь… Если бы я была вашей матерью… — и Пелагея Терентьевна, резко сорвав пенсне с носа, ушла в комнату.

— Съемка продолжается, — раздраженно сказал Мартын. — Картошка есть, кастрюля имеется, вода тоже кипит от нетерпения… Нет только главного действующего лица. Вера, вы готовы?

— Чистите, чистите, я сейчас! — крикнула Вера.

— Подлог продолжается, — заметил Юрий. — Об ужине я уже не говорю, но ты газифицируешь город раньше, чем это догадался сделать горсовет.

— Пока фильм выйдет, газ будет. Я верю в коммунальные темпы. А кроме того, у меня сценарий, утвержденный и подписанный. Что ты все лезешь в мои дела, товарищ Можаев? Вера, вы скоро?

— Ах, до чего нетерпеливы работники искусств! — проворковала Вера. — Сейчас иду!

Юрий закурил трубку.

— Не сваливай всей вины на Бомаршова. Учти, Март, что по делу о лжесценарии ты проходишь как соучастник.

Вера вышла в новом платье.

Его раскраска напоминала перья павлина, а может быть, даже и жар-птицы.

— Ну как? — спросила Вера, делая поворот «кругом». — Вам нравится? Моя подружка Вика говорит, что точно в таком платье Бетти Грэйбл готовила обед в фильме «Мой бэби».

— Ах, как жаль, что у нас не цветная пленка! — вскричал Юрий.

— М-да, — неуверенно произнес Мартын. — Сейчас я проверю точки съемки, освещение. Встаньте вот здесь. Смотрите на картошку любящим взглядом. Возьмите кастрюлю.

Благуша закончил съемку домашних кадров и собирался скоро уйти вместе с Верой.

— Следующий эпизод — в магазине, — без воодушевления объяснял Мартын. — Закупки ширпотреба! Демонстрация роста материального благосостояния! Вы покупаете пылесос, холодильник, запасное колесо для автомобиля, — во всяком случае, что-то в этом роде. Идемте, Верочка. Вы остаетесь, товарищ Можаев?

— Так надо же кому-нибудь снимать фильм! — самоотверженно сказал Юрий.

Мартын молча вышел вслед за Верой на лестницу.

— Насовсем ушли или временно? — появляясь в комнате с бумагой в руках, спросила Пелагея Терентьевна.

— Благуша совсем.

— Слава богу! — вздохнула Калинкина. — А ведь мне дружок ваш показался вначале симпатичным. И вот, пожалуйте, тоже начал… это… ну, как…

— Инсценировать, — подсказал Юрий.

— Спасибо… Вот об этом как раз я и написала сейчас вашему киноначальнику. По-нашему, по-колхозному, это все называется дутыми трудоднями. Вот что… Нет, не хотела бы я иметь такого сына, как ваш Благуша.

— Пощадите, Пелагея Терентьевна! Это такая система съемки. Мы снимаем ряд кадров два раза — в порядке творческой дискуссии, так сказать. С учебно-производственной целью. Как надо и как не надо. Он сейчас снял как не надо, а теперь я буду снимать как надо. Так что письмо посылать пока не стоит… Но я хотел бы его показать Марту — из педагогических целей… Спасибо… А теперь я все-таки хочу немного вас помучить. Ужин-то вы иногда готовите, верно? Вот я вас и сниму за варкой, жаркой и паркой! На чем будете готовить?

— На газовой плите…

— Нельзя быть такой злопамятной, Пелагея Терентьевна. Ведь я же знаю, что газ-то еще не включен!

— Плита у нас вместо бывшего кухонного стола — ставим керосинку на газовую плиту… А дальше все по-старому… Картошку-то начистили? Хоть за это спасибо.

— Я так буду снимать, — пояснил Юрий: — керосинка на газовой плите, и все газовые краники открыты — пусть зритель видит, что работает и что нет. Скажите, Пелагея Терентьевна: а правду говорят, что из картошки можно сделать две тысячи блюд?

Калинкина сняла пенсне и, подняв высоко над головой чищеную картофелину, произнесла:

— Знаете ли вы, что кушать любят все, а готовить умеет только несколько процентов населения?..

Пелагея Терентьевна, оседлав любимого конька, прочла целую лекцию о вкусной и здоровой пище, а Юрий, будучи человеком любознательным, почерпнул из нее массу полезных сведений; конечно, шеф-поваром его не взяли бы даже в станционный буфет, но в любом ресторане он мог уже кушать вполне сознательно.

Проводя инструктаж, Калинкина демонстрировала приготовление блюд из картофеля. Юрий успевал задавать наводящие вопросы и одновременно делать свое операторское дело. Когда час спустя Можаев вышел на улицу, голова его была нафарширована сотней образцовых кулинарных советов, жизненно необходимых каждой молодой хозяйке. А в кассетах лежало несколько кусков пленки, снятой не по Бомаршову…

Можаев побрел к центру. Раскаленная сковорода солнца, висела над Красногорском. Город раскинулся в истоме.

Недалеко от «Тянь-Шаня», возле комиссионного магазина, стояла толпа.

— В чем дело? — спросил Юрий у одного из зрителей, пожилого человека с пылесосом в руках. — Дешевая распродажа античных ценностей?

— Нет, — сказал пылесосовладелец, — киносъемка идет, — вот он, их ответственный киносъемщик, чуть в витрину не залез.

Пробравшись в передний ряд увлеченных зрелищем горожан, Юрий увидел взлохмаченного Мартына, стоявшего на двух огромных уникальных самоварах. Мартын священнодействовал.

— Уберите эти два рояля! Они отражают свет! — кричал. Благуша. — А статую Венеры поверните в профиль! А то у нее чересчур античные формы. Так, хорошо!

— Простите, я на съемку, — сказал Юрий швейцару, стоявшему на пороге магазина. — Видите, аппаратура.

— Он к нам! — крикнула Вера, увидев Можаева. — Пропустите его, дядя Митя!

Вера сидела у прилавка и копалась в пестрых фарфоровых болванчиках. Мартын лазил по полкам, выбирая точку съемки. Продавцы и еще какие-то люди стояли в стороне. А по магазину, не реагируя на иронические улыбки обслуживающего персонала, металась женщина в дымчатых очках и соломенной шляпке-нимбе, состоящей из одних полей. Под нимбом качались серьги величиной с сибирские пельмени. В одной руке женщина держала статуэтку, в другой — пучок десертных ножей.

— Я покупаю этот «Копенгаген»! — кричала она. — Он создан персонально для меня. Сплошной люкс! Март, вы не жалеете, что я привела вас сюда? Если бы не я, вы бы снимали сейчас универмажный ширпотреб! А тут — пассаж, Эрмитаж, шик-модерн!

Юрий в недоумении остановился.

— Какая очаровательная минута! — увидя аппарат в руке Можаева, воскликнула женщина со статуэткой. — Столько операторов сразу! Чувствуешь себя как в столице! Будем знакомы — Вика Закусил-Удилова! Мой муж — ответственный работник Кудеяровского горсовета.

— Можаев, — без энтузиазма представился Юрий.

— Можаев? Блестяще! Мне знакомо ваше лицо. Вы не лауреат?

— Кандидат.

— Но за этот фильм вы наверняка будете лауреатом. Вас ждут впереди персональные машины и должность главного режиссера. Это, кажется, номенклатурное звание? Ах, как это заманчиво! Ваша жена будет счастливой.

Юрий окинул взглядом свою собеседницу. Она была одета так воздушно, что в эту сорокаградусную жару около нее казалось прохладнее.

— Все в полном порядке! — сказал Мартын. — Можно пускать публику— съемка окончена! — и слез с полки.

Вика порхала от прилавка к прилавку.