— Шесть раз через пятнадцатиминутные интервалы. Последним сигналом все время было три вспышки.

— Святой Георгий! — пробормотал Дикон.

— Конечно, я не очень хорошо умею читать сигналы. Возможно, все это значило что-то другое.

— Конечно.

Дикон и Саймон посмотрели друг на друга. Между ними появилось чувство товарищества.

— Но мне хотелось бы знать, чем загружался корабль, — сказал юноша.

— С моря не появлялись какие-нибудь ответные сигналы? Я совсем в этом не разбираюсь.

— Ничего не видел, но, думаю, вряд ли передающему ответили. Если это рейдер, то, по-моему, он подошел близко к северной стороне Пика, чтобы гора оказалась между ним и Хэрпуном, и стал наблюдать. На берегу к северу от Пика нет ничего, кроме маленьких бухточек и скал.

— Как долго ты наблюдал?

— Пока не прекратилась передача сигналов. Потом начался прилив. Черт побери, обратная дорога не доставила мне удовольствия. На этот раз Квестинг обштопал меня. Я проморгал, как спустила одна шина, и пришлось подкачать ее три раза. Колымага бизнесмена уже стояла в гараже. Притих, хитрец. Ждет, когда я прижму его. Это произойдет Днем.

— И как ты станешь действовать?

— Покачу на велосипеде в город и зайду в отделение полиции.

— Я попрошу автомобиль.

— Черт, не надо. Я на велосипеде. А вам лучше все же ничего не говорить ему.

— Кому? — Саймон кивнул на дверь. — Гонту? Вот этого обещать не могу. Видишь ли, мы очень много говорим о Квестинге. И Колли рассказал патрону про твое с ним обсуждение поведения бизнесмена, — объяснил Дикон. — В общем, я не могу внезапно начать держать его в неведении. Ты как-то странно воспринимаешь Гонта. Он… дорог мне, как бы ни смешно звучала подобная фраза… Он патриот и отдал всю прибыль от трехнедельных представлений Шекспира в Мельбурне на военные нужды.

— Ха! — усмехнулся юноша. — Деньги!

— Они необходимы. Но я хотел бы поговорить с ним о вчерашнем вечере по другой причине. После обеда патрон брал машину. Иногда и довольно редко он вдруг решает, что ему хочется поводить автомобиль. Гонт мог заметить свет со стороны моря, поскольку, по его словам, ездил по прибрежному шоссе на север.

— И черт знает во что превратил машину. Там ужасная дорога. Вы видели ее? Сплошная грязь и колдобины. Конечно, актер не виноват, но задняя ось погнута на рытвинах. Он потрясающий шофер.

Дикон решил проигнорировать это замечание.

— А что доктор Акрингтон? — поинтересовался он. — Ведь твой дядя первым заподозрил неладное. Перед тем как действовать, может, спросишь у него совета?

— Дядя Джеймс смотрит на вещи совсем по-другому, чем я, — агрессивно произнес Саймон. — А я смотрю на вещи иначе, чем он. Дядя считает меня сопляком, а я считаю его непрошибаемым солдафоном.

— Тем не менее на твоем месте я бы поговорил с ним.

— Не потащусь же я туда, куда он уехал.

Доктор возвращается завтра, не правда ли? Подожди, пока он приедет, перед тем как что-то предпринимать. — Со стороны шоссе послышался сигнал клаксона. — Почта? — вскрикнул Дикон.

— Ага. А что?

— Опять дождь начинается.

— И что из этого?

Дикон выглянул в окно и торопливо ответил:

— Ничего, ничего.

В конце концов Барбара оказалась первой, кто вышел за почтой. Дикон увидел ее выбегающей из дома в накинутом на плечи дождевике и услышал, как миссис Клейр что-то кричит о мокнущем под дождем хлебе.

«Ну конечно. Сегодня же завоз хлеба», — подумал молодой человек, который достиг уровня среднестатистического постояльца, когда становится знакомой вся хозяйственная рутина отеля. С ощущением надвигающейся беды он наблюдал, как девушка идет под дождем по пригорку.

«Но это просто безобразно, — сказал себе Дикон, — придавать обыкновенному случаю такое значение, будто он носит эпический характер. Какой дьявол в меня вселился, что я не могу ничем заняться, кроме как переживать, словно старуха, из-за проклятой женской одежды? Пропади пропадом это тряпье. И в случае если девица откажется от него, и в случае если примет. И если она поймет, кто ей прислал посылку, и если нет. Дело станет выглядеть просто анекдотичным, забавным или глупым. Черт с ним».

Маленькая фигурка взбежала на вершину пригорка и исчезла. Дикон, подчиняясь приказу, направился к патрону сообщить о прибытии почты.

Барбара была счастлива, когда бежала вверх по пригорку. Струившийся по ее лицу дождь казался мягким, тонким, словно туман, и теплым. Запах мокрой земли доставлял более приятные ощущения, нежели серное зловоние, а легкий бриз приносил из-за гор легкое дыхание океана. От встречи с ветерком настроение девушки поднялось, и все предстоящие в Wai-ata-tapu огорчения не могли нарушить ее веселья. Для Барбары в это утро было невозможно чувствовать себя несчастной. В течение прошедшей недели она в маленьких дозах получала вакцину от дурного настроения. При каждом крошечном знаке дружелюбия и интереса со стороны Гонта, а он оказывал девушке много таких знаков, ее душа танцевала. Барбара не была защищена от бледной немочи, вызываемой прививками детской влюбленности. Неспособная наладить отношения с несколькими семьями, которых родители девушки считали достойными людьми, надежно оберегаемая сотней запретов и предрассудков от налаживания дружбы с «людьми недостойными», она в конце концов вообще осталась без друзей.

Иногда Барбару приглашали на вечеринки, но одежда девушки для них не подходила, лицо никогда не знало косметики, а манеры отличались нервозностью и порывистостью. Она шокировала молодых людей своими приступами испуганного смеха и пылким вниманием к каждой мелочи. Если бы застенчивость Барбары приобрела любую другую форму, девушка смогла бы найти кого-нибудь, кто бы с ней подружился, но обычно она парила в стороне от групп молодежи, смущая, раздражая хозяйку и напрочь отказываясь замечать усугубляющееся несчастье собственного одиночества. Барбара была счастливее, когда не получала никаких приглашений, и привыкла к лишенной какого-либо круга общения жизни, едва осознавая, пока не появился Гонт, противоестественность подобного существования. Каким образом финансовый кризис, все еще не в полной мере доходивший до сознания девушки, мог бросить даже легкую тень на ее радостное возбуждение? Джеффри Гонт улыбался ей, чопорный мистер Белл всякий раз искал возможность завязать беседу, и, хотя она никогда не призналась бы в этом, поведение мистера Квестинга, отвратительное, ужасное, каким оно выглядело во время последнего инцидента, в воспоминаниях не являлось таким уж неприятным фактом. Что же касалось предложения бизнесмена о замужестве, как альтернативы денежного краха, Барбара приспособилась скрывать мысль о нем под слоем менее тревожных размышлений.

Посылка от Сары Снэйп лежала под почтовым ящиком, заваленная пучками зелени и буханками хлеба. Сначала Барбара решила, что коробка попала сюда по ошибке или предназначена Гонту и Дикону. Затем девушка увидела на ней свое имя и стала мысленно перебирать в уме все невероятные предположения. Первая мысль — неизвестная тетя Винни прислала очередную партию никуда не годных обносков. Только нащупав намокшую веревку, Барбара заметила очень красивые буквы на ярлыке, штамп Новой Зеландии и почтовую марку.

Платье лежало под листами папиросной бумаги, аккуратно сложенное.

Девушка могла бы простоять на коленях в мокрой траве гораздо дольше, если бы изморось не начала попадать на три блестящие звездочки. Нервным движением Барбара отбросила крышку коробки, а вслед за ней оберточную бумагу. Все еще не поднимаясь с колен, окруженная легким ореолом дождика, она прикоснулась к посылке. Сзади приблизился Саймон. Девушка обернулась и посмотрела на него полусияющим, полунедоверчивым взглядом.

— Это не мое, — пробормотала она.

Юноша поинтересовался, что лежит в коробке. К этому моменту Барбара уже сняла с себя дождевик и аккуратно обернула им посылку.

— Черное платье, — ответила она, — с тремя звездочками. Внизу еще какие-то вещи. Другая коробка. Я не заглядывала туда. Это не мне.