— Вы можете продолжить? — спросил актер. — «А сны приходят…»

— «Сон сам по себе только тень!» Вы слышали, Дикон? — воскликнул Гонт. — Она знает эти строки. — Он снова пошел вперед рядом с Барбарой, продолжая: — У вас есть голос, дитя мое. Как вы избавились от акцента? Вы осознавали смысл того, о чем говорили? Вам необходимо слышать музыку, но следует также постигать значение. Задумайтесь, скажем… «А сны приходят из честолюбия».

Но Барбара промямлила текст второй раз, и они с актером начали все строки сначала, пересекая пемзовый пригорок. Гонт обращался с девушкой, по мнению Дикона, с почти неприличной галантностью.

В доме горел свет, и миссис Клейр торопливо устраивала затемнение. Она оставила дверь открытой, и волна влажного теплого воздуха через веранду достигла пригорка. Перед тем как войти к себе, Гонт снова задержал Барбару.

— Здесь мы пожелаем друг другу доброй ночи, — сказал он. — Сумерки очень красят вас. Приятных сновидений, мисс Клейр.

Актер развернулся на каблуках и направился в свою комнату.

— Спокойной ночи, — произнес Дикон.

Девушка вышла на свет. Ее взгляд буквально искрился.

— Вы ужасно счастливы, не так ли? — спросила она.

— Счастлив?

— Ваша работа. Быть все время с ним!

— Ах, это, — пробормотал Дикон. — Да, конечно.

— Спокойной ночи, — сказала Барбара и побежала к дверям дома.

Молодой человек посмотрел ей вслед, автоматически протирая носовым платком свои очки.

Барбара лежала в постели в кромешной темноте, широко раскрыв глаза. До этого момента она отгоняла волны блаженства, захлестывавшие все прочие мысли, теперь же открыла им свое сердце. Снова и снова девушка прокручивала в голове те несколько минут в сумерках, смакуя каждый момент, опять ощущая его блеск, наслаждаясь своим счастьем. Легко смеяться над такой пылкостью, но в беспричинном восторге Барбара достигла стадии настоящего очарования, до которой, вероятно, еще ни разу не поднималась. Переживания могут казаться трогательными, но реальность неопровержима, если отметить, что Гонт в это самое время слегка приукрашивал собственную персону.

— Знаете, Дикон, — сказал он, — сей странный маленький дьяволенок ежился как щенок там, в сумерках. — Молодой человек не ответил, и актер после паузы добавил: — Кроме того, очень приятно осознавать, что чья-то работа достигла такой глухомани. Великий Бард и серный феномен! Забавное сопоставление, не правда ли? Кто-то зажигает маленький огонек, а кто-то несет свечу.

Шумные, эксцентричные сцены первого вечера в течение следующих дней больше не повторялись, и обитатели Wai-ata-tapu занялись чем-то вроде спокойной работы. Полковник довел себя до изнеможения решением различных вопросов, связанных с возглавляемым им комитетом безопасности района. Его жена и дочь, обремененные новыми стандартами жизни, которые они установили себе сами, исступленно трудились в доме. Гонт, следуя предписаниям доктора Акрингтона, сидел установленное время в бассейне, совершая короткие прогулки, и начал серьезную работу над книгой. Дикон регистрировал старые письма и программки, которые требовалось пересмотреть перед использованием их в автобиографии. Актер диктовал по два часа каждый день утром и вечером, а затем ждал, пока коротенькие рукописные заметки секретаря превратятся в отпечатанный текст перед тем, как продолжить работу на следующий день. Доктор Акрингтон в своей комнате сурово боролся с проблемами сравнительной анатомии. В среду он объявил, что уезжает на неделю, а когда миссис Клейр осторожно выразила надежду на несложность его дела, в ответ пожелал, чтобы все передохли, и укатил прочь.

Колли, служивший связистом во время первой мировой войны, оправился от удивления после бесед с Саймоном и теперь проводил много времени в его домике, помогая ему в изучении азбуки Морзе. Отношение Саймона к Гонту определялось как угрюмая подозрительность. Насколько это было возможно, он избегал контактов с актером, но, когда они встречались, его поведение становилось вызывающим. Юношу не удовлетворяло положение безмолвствующего, и у него иногда вдруг вырывались странные вопросы и утверждения. Саймон поинтересовался у Гонта, считает ли тот, что театр приносит людям пользу. После того как актер с некоторой горячностью ответил утвердительно, он спросил о ценах на билеты, а получив эту информацию, безапелляционно заявил, что бедная семья на подобную сумму могла бы прожить неделю или оплатить квартирную плату за целый дом. В то утро работа над книгой у Гонта шла неважно, а нога сильно разболелась. Актер стал очень раздраженным, и нелепый аргумент Саймона попал в цель.

— Все дело в эгоизме! — воскликнул юноша. — Артисты должны получать меньшую плату, понимаете? Я считаю, искусство обязано приносить всем равную пользу. И конечно, необходимо снизить прибыли.

— Включая обслуживающих сцену? Рабочих? — спросил Гонт.

— Они должны получать столько же, сколько и вы.

— Тогда я не смог бы позволить себе держать вашего друга Колли.

— А я считаю, он напрасно тратит время, — заявил Саймон, и актер в ярости пошел от него прочь.

Очевидно, юноша передал содержание этой беседы Колли, который посчитал необходимым извиниться перед Гонтом за своего нового приятеля.

— Вы не должны обращать на него особенного внимания, сэр, — сказал он, массируя вечером ногу патрона. — Это милый парнишка. Только немного колючий. А вообще Саймон забавный. Вот мистер Квестинг действительно всем мешает.

— Абсолютно невоспитанный человек, — согласился Гонт. — Что он там болтает о деньгах?

— Квестинг имеет в виду большой бизнес, сэр. По мнению Саймона, он одолжил полковнику крупную сумму, предназначавшуюся для содержания отеля. Теперь хозяин не может отдать долг, а бизнесмен собирается захлопнуть капкан и наложить на «Источники» свою лапу. В раздражении парнишка чувствует отвращение ко всему, что хотя бы отдаленно напоминает ловкое предпринимательство.

— Да, но…

— Парень забавный. Мы с ним подружились. Он рассказал мне о разговоре с вами, и я заметил ему, что такое поведение выглядит довольно глупо. «Моя служба у патрона длится уже десять лет, — объяснил я, — и для нас нет ничего неизвестного в области шоу-бизнеса. Я увидел его впервые, когда он был второразрядным актером, игравшим пару покашливаний да «кушать подано», и поверь мне, мистер Гонт работал как проклятый. Возможно, теперь это звезда, зарабатывающая кучу денег, но как долго это продлится?»

— Что, черт побери, ты имел в виду?

— Мы уже не так молоды, как раньше, не правда ли, сэр? «Ты не должен говорить подобные глупости, — сказал я. — Квестинг — это одно, а мой патрон — совершенно другое». Но нет. «Вы ничем не лучше лакеев, — возразил парнишка. — Унижаете себя». Я поспешил его образумить. «Во мне нет ничего лакейского. Я отвечаю за костюмы и грим, а свои обязанности выполняю строго по собственному желанию. С патроном у меня полное взаимопонимание». «Жажда денег, — взвыл Саймон. — Она губит мир. Большой бизнес начал эту войну, и, когда мы ее выиграем, нам, ребятам, воевавшим с врагом, собираются заявить, будто все уже кончилось. Квестинги вычеркнули нас из списков». Видите, как он разговаривает, сэр? В самом деле, мне жаль его. Парнишку мучит мысль, якобы папу и маму водят за нос. А Квестинг, по его мнению, годится в великолепные убийцы. Саймон считает, что Смит знает кое-что о бизнесмене, и поэтому ему и пришлось прыгать из-под колес поезда. Теперь пятнадцать минут покоя для мышц, и все.

— Проклятье! Ты едва не содрал с меня живьем шкуру.

— Да, — согласился Колли, завертывая свою жертву в одеяло и направляясь в соседнюю комнату мыть руки. — Этот тип отвратителен, а Саймон молод. И конечно, жалкие поползновения Квестинга насчет мисс Барбары выведут из себя кого угодно.