Даже в приглушенном свете свечей Магда заметила, как Исидора зарумянилась.

– В его присутствии вы почувствовали, что в безопасности, – предположила она.

Исидора кивнула.

– И тревожилась за него. Думаю, они ошибались, не понимали его истинных способностей, его потенциал. Пожалуй, я, молодая колдунья, знаю, каково это, когда люди не принимают тебя всерьез, хотя ты хорошо знаешь, о чем говоришь. София приняла меня всерьез, но это был редкий случай.

– А что ваше обращение к Совету? – поинтересовалась Магда. – Они согласились помочь вам?

Исидора глубоко вздохнула.

– Когда пришла моя очередь, Совет посочувствовал моей истории, но сказал, что ничем не сможет помочь этой трагедии.

Подозреваю, что мне даже не до конца поверили. Не могу сказать, что виню их. Большинству людей, даже большинству волшебников, очень мало известно о преисподней, поэтому Совет мог понять важность и опасность того, о чем я сообщила им, не больше, чем вникнуть в предложения Мерита. Мой отец понял бы, но эти люди не посвятили жизнь изучению преисподней, как он.

По мнению Совета, конечно, произошла трагедия, но люди Гранденгарта уже погибли, помочь им нельзя. Старейшина заявил, что их задача – забота о живущих.

Никто из Совета не сумел понять, что мое открытие самым непосредственным образом касается живых, сохранения им жизни.

Старейшина посмотрел мне в глаза и сказал: есть множество важных дел, требующих их внимания. Хоть он и не заявил прямо, у меня сложилось впечатление, что он попрекал меня тратой их времени.

Я сказала: я знаю, что все шире разворачивается с каждым днем война, и очень хорошо все понимаю, но как колдунья и говорящая с духами уверена – то, о чем я говорила, чрезвычайно важно и напрямую связано с войной. Я заявила, что суть происходящего гораздо значительнее, чем им кажется, и что мы в гораздо большей опасности, чем кто-либо понимает.

Магда много раз стояла перед Советом и очень хорошо знала их равнодушие.

– Что они ответили?

– После минутного размышления Старейшина откинулся на спинку кресла и предложил мне самой поискать волшебника, который согласится мне помочь. Он заявил, что если мне удастся найти такого, то я могу воспользоваться его помощью.

Один из членов Совета усмехнулся и предложил мне обратиться за помощью к молодому волшебнику Мериту – возможно, тем самым я смогу отвлечь его от мечтаний.

Магда испугалась, начиная понимать, чем все закончилось.

– Поэтому, – сказала Исидора, – боясь того, что враги могли сделать с собранными телами, и того, что они способны помешать душам этих несчастных попасть в мир духов, и всего того, ради чего они творят такие ужасные вещи, я решила: лучшее, что я могу сделать, – найти волшебника Мерита.

Магде не нравилось развитие этой истории, особенно потому, что она уже знала, что волшебник забрал глаза Исидоры, и потому, что Мерит как будто бы и раньше тайно превращал людей с помощью магии в нечто противное их природе. Она знала, что подобные изменения могут быть и небольшими, но некоторые, например сильфида, казались ей чудовищными трансформациями.

– Выспрашивая, как найти Мерита, я заметила, что люди не посмеивались над ним, как это делал Совет. Мерита боялись.

Магду удивила эта новость, особенно после того, как Совет отказал ему.

– Боялись? Потому что он превращал людей в оружие?

– Ну да, отчасти, но скорее вовсе не поэтому. Его боялись, потому что он творец.

– Творец? – Магда склонилась ближе. – Вы уверены?

Она знала, что деяния подобных волшебников всегда внушают людям страх, и не без причины. Она знала, что истинные творцы появляются крайне редко и относятся к ним, как правило, неоднозначно. Она стала лучше понимать, почему Совет не захотел принять предложение Мерита.

Исидора кивнула.

– Это одна из граней его магического дара. Он создает самые разнообразные вещи, от изысканных кожаных переплетов, защищающих магические книги, до всевозможного холодного оружия, которое рубит так, как не может обычная сталь, оттого что металл невообразимым образом сочетается с магией. А еще он высекает красивые статуи из мрамора.

В комнате Мерита оказалось множество металлических предметов – разбросанных по полу, сложенных возле статуй и наваленных кучами по углам. На одних столах – ножи, уложенные горками, на других – аккуратно разложенные мечи. Никогда в жизни не видела ничего подобного. Отчасти это напомнило мне кузницу, в которой я когда-то побывала, только более чистую и заметно улучшенную, что ли.

Магда улыбнулась.

– Мне знакомы завалы вещей по углам. Мой муж был творцом, хотя я редко слышала, чтобы его так называли.

– В самом деле? – спросила Исидора. – Барах был творцом, не только боевым чародеем?

Магда кивнула.

– Когда я с ним познакомилась, он уже был Первым волшебником, поэтому люди видели в нем только волшебника.

По сути, люди стеснялись называть его творцом и потому старались обращаться к нему «Первый волшебник».

– Несмотря на свою должность и высокую ответственность, – призналась Магда, – Барах всегда занимался созданием различных вещей. Он часто сидел за рабочим столом поздно ночью и создавал невиданно замысловатые вещицы. При этом я знала, что некоторые из этих вещиц, какими бы красивыми они ни были, на самом деле смертельно опасны.

Вскоре после того как мы поженились я спросила его, почему, при таких обязанностях и прочих делах, которые ему следовало делать, он корпит у стола, создавая предметы. Он улыбнулся и сказал, что он творец и вынужден создавать их.

– Да, таковы творцы, – согласилась Исидора. – Творчество в великом и малом определяет все их действия.

Когда Барах впервые упомянул, что он творец, Магда призналась, что хоть до нее и доходили слухи о «творцах», но, в сущности, почти ничего о них не знает. В то время многое, связанное с его способностями, казалось ей таинственным. Он терпеливо объяснил ей, как по-разному дар проявляется у разных людей. Затем пояснил, что дар боевого чародея подразумевает множество таких проявлений.

Магда удивилась. Ей всегда казалось, что талант боевого чародея сам по себе уникален. Она помнила, как Барах улыбнулся и сказал, что могущество боевого чародея – это не какая-то уникальная способность, но фактически возникает из сочетания компонентов.

Он объяснил, что иногда боевого чародея ведет пророчество. Если того требует ход боя, такой человек может разработать план сражения, или взять в руки оружие, или претворить всю свою ярость в сокрушающую силу, или, напротив, применить свои способности для исцеления тяжелораненых. Он, например, объяснил, если для защиты людей понадобится цитадель и оборонительные сооружения, он будет знать, как их построить, ведь он еще и творец. Все это и многое другое в совокупности, сказал он, дают ему уникальные способности боевого чародея.

Тут она вспомнила, как загорелись глаза Бараха, когда он объяснял, что творцы – это нечто более значительное. Они по сути художники, говорил он, а талант истинного художника такая же редкость среди волшебников, как и среди не наделенных даром. Восхищаясь способностью истинного художника, многие люди думают, что обладают ею, но лишь у немногих он действительно есть.

По словам Бараха, такая подлинная художественная одаренность позволяет наиболее даровитым творцам использовать магию творчески, так, как другие и вообразить не могут. Он сказал, что все новые заклинания, все новые разновидности магии, все новые способы применения заклинаний придуманы такими вот творцами.

Некоторые волшебники, сказал Барах, умеют создавать красивые вещи, и некоторые не обладающие магическим даром, – тоже, это составная часть их способностей к созданию нового, поднимающих их на более высокий уровень. Но истинные творцы встречаются реже, чем истинные пророки.

Отчасти поэтому люди боялись их. Творцы умели постичь и создать то, чего до них не существовало. К новому вообще зачастую относятся с подозрением, а уж новые предметы, созданные использованием магии, вовсе настораживают.