— О то як без спросу беруть, то и не узнають, шо слепа корова, и баран хром на передню ногу. А беруть! Куцы ж их гнать?..

Закрываем ворота, задвигаем брусом сарай с ворчащим дедом и бежим догонять своих товарищей.

Стадо большое, растянулось по дороге, но мы дружно подгоняем прикладами, пастухи кнутами наводят порядок, не давая коровам уйти в стороны. Идем быстро, полубегом, и постепенно стадо тоже переходит на бег, нам важно как можно скорее выбраться из пределов поселка.

Только кончились дома, ударил пулемет с колокольни. К радости нашей, трассирующие очереди ложились в стороне, били по проселочной дороге, немцам в голову не пришло, что мы гоним стадо по большаку. Вдруг заметил искры, это пули выкресали огонь из булыжной мостовой, и в следующее мгновенье меня что-то толкануло в ногу, продолжая бежать, почувствовал, что припадаю на левую ногу, но боли не было.

Мы были уже далеко, когда раздались ухающие разрывы минометной стрельбы, но били опять в другую сторону. Сергей бежал рядом; запыхавшись, скомандовал:

— Подтянись! Скоро остановка.

Это прибавило сил, и все побежали дружнее. Наконец пастухи повернули стадо на проселочную дорогу, все перешли на шаг и смогли отдышаться. Осмотрели мою ногу, оказалось, пуля попала в задник сапога, и оторвало каблук.

Становилось ясно, что нас не преследуют, и Сергей остановил боевую часть отряда. Пастухи со стадом уходили вперед, к лагерю, а мы, группа прикрытия, оставались, чтобы выполнить вторую часть задания.

— Будем проводить агитацию, — объявил Сергей.

Двинулись в обход Ушачского озера и уже глубокой ночью подошли к деревне. Сергей стукнул условным стуком в окно стоявшей у самой воды хаты, и сразу на крыльцо вышел человек в белой рубахе под накинутым плащом. Сергей поздоровался с ним по имени и спросил:

— Немцы есть в деревне?

— Нет, с вечера, слава богу, не было. Думаю, и сейчас нету.

Они зашли в дом. Минут через пять вышли, и Сергей сказал:

— Здесь переночуем. Веди, Пал Михалыч, где ты нас поместишь?

Павел Михайлович подвел нас к сараю и начал извиняться:

— Простыней нет, вы уж простите…

Он и сам чувствовал нелепость такой предупредительности, но отрешиться от представлений мирной жизни не мог, ему казалось, что мы гости и он, будучи хозяином, должен о нас заботиться. Ребята засмеялись.

— Тихо! — оборвал Сергей. — И курить эту ночь забудьте. Ты, Зебик, и Вали останетесь снаружи, будете за караульных. Я заночую в хате.

Мы вошли в темноту, пахнущую душисто свежим сеном. Павел Михайлович сказал, что в правом углу сено еще не доложено доверху, там можно расположиться и спать будет удобно.

Но спать мы не могли, еще не оставило нас напряжение после ночного похода в гарнизон и бега со стадом, каждый стремился поделиться подробностями, состояние было нервное, но радостное и приподнятое, хотелось совершить какой-нибудь чудесный подвиг, так окрылила нас удача. Скрипнула дверь, в темноте раздался сердитый голос Зебика:

— Надо спать. Хватит болтать. Много болтаете, слышно очень.

Все притихли. Но вскоре опять зашептались. Да, пришли десять человек неопытных, забрались в самую сердцевину гарнизона и погнали по улице скотину, как колхозное стадо. А если б были опытные, то, может, никогда бы и не решились.

Утром Павел Михайлович зашел в сарай и предупредил:

— Соблюдайте, по возможности, конспирацию, выходите умываться по одному — по двое, я принес воды и полотенца.

Быстро приводили себя в порядок, Сергей объяснял, что нам сейчас предстоит:

— Эта деревня — окраина Ушачей, партизаны здесь никогда не были, вы будете первыми представителями бригады. Нам нужно познакомиться с местными парнями и девчатами и произвести хорошее впечатление, надо показать, что мы культурные, гуманные и образованные, а не какие-то звери и бандиты, как говорят немцы. У меня будет гитара, я буду петь и играть. Мишка хорошо танцует, пусть танцует со всеми девчатами. Ты, Николай, будешь рисовать портреты, чтобы все видели и рассказывали, что у партизан даже художники есть.

С Ивановым оказалось труднее, он был неуклюжий, Сергей предупредил его:

— Сам не вылезай! Будешь в хоре петь, когда все запоют.

С Зебиком, он плохо говорил по-русски, договорились, что он расскажет сказку по-казахски, а Сергей «переведет».

Распределив обязанности, отправились на площадку, где обычно собиралась молодежь. Если принять во внимание, что на противоположной стороне озера у немцев был гарнизон, где в казармах находилось триста человек, и столько же полицаев жило по квартирам и домам в поселке, то держать нужно было ушки на макушке, чтобы отсюда никто не вздумал предупредить фашистов. Это взял на себя Павел Михайлович со своими учениками, он, оказалось, до войны был учителем, а теперь стал подпольщиком и помогал партизанам. Трое его учеников ушли в засаду.

Павлу Михайловичу было тогда лет тридцать пять — сорок, это потом я увижу его заслуженным учителем, и всегда мы будем вспоминать простыни, о которых он сокрушался.

На площадку пришло сначала человек восемь, их собрали все те же Павел Михайлович и его ученики. Сережа артистично ударил по струнам и запел, это любимая песня его и наша, мы подпеваем, а Сергей ведет, голос у него красивый, баритон. Потом он заиграл вальс, и Мишка приступил к исполнению своих обязанностей, стал приглашать девчат, но они отказывались, тогда он подхватил парня, стал кружить вместо дамы и так раскрыл свои способности, что уже каждая пожалела об отказе и при одном приближении протягивались к нему руки. Легко, красиво танцевал наш кубанский казак, чуб его развевался, галифе и гимнастерка ловко пригнаны, туго перетянуты поясом, на боку «наган» в кобуре. Подходили новые люди, мы не заметили, как появился гармонист и стал подыгрывать Сергею. Я боялся за успех своей миссии, но, к моему удивлению, подарив первый рисунок, обнаружил за своей спиной ожидающих, три дивчины стояли в очереди. Завязывались беседы, мы старались вести себя непринужденно, легко, чтобы показать, что мы не боимся на глазах врага выйти из леса; шутили, смех девчат то и дело раздавался переливами. Парни рассказали, что немцы разослали повестки и на той стороне сегодня будут проводить мобилизацию. Мы уже знали об этом, для того мы и находились здесь, чтобы те, кому пришли повестки, видели нас и решали свою судьбу — подчиниться немцам, идти в комендатуру, или уходить в партизаны.

Подошло время прощаться, но кто-то сказал:

— Девчата, несите у кого что есть, надо накормить партизан.

Трапезу устроили возле леса, девчата разостлали полотенца, появились бульба, огурцы, пироги с картошкой и капустой, а одна девушка принесла сковороду горячую с яичницей, это было совсем хорошо. Мы пили молоко, ели пироги и были счастливы и вниманием людей, и своей удалью, что мы танцуем, поем и завтракаем в виду гарнизона немцев, у которых ночью забрали коров. На прощание Сергей сказал:

— Заходите к нам, найти знаете где. И оружие приносите, какое найдете, винтовки, стволы — даже обгорелые, патроны.

Мы уходили проводить мобилизацию.

Настолько быстро произошла оккупация, что многих не успели мобилизовать в армию, и теперь, по договоренности с членами партии, мы должны были забрать их в лес, но при этом инсценировать расстрел, чтобы не отвечала семья. Так что у немцев своя шла мобилизация, а у нас своя.

Нужно было сделать дугу километров в двадцать, чтобы зайти в поселок с другой стороны. По дороге встретилась речка, Иванов не умел плавать, стоило огромного труда уговорить его раздеться, но заставить его поднять руки с вещами и войти так в воду мы оказались не в силах, пришлось вести его и нести вещи, а Мишка пошел впереди, показывая, что можно вброд перейти глубокое место. Иванов скулил, стонал, ойкал, а когда перешел, стал смеяться и выхваляться.

В Ушачи вошли вечером. Возле крайней хаты остановились, Сергей обошел ее, заглядывая в окна, ничего подозрительного не увидел. Скомандовал: