Дядя Тэн поддерживал беседу. Рассказывал Бабушке, что его братья собираются построить несколько новых хижин у реки. Одному из них посчастливилось, вырастил хорошего сына. Ему уже около двадцати трех лет. Очень смелый и сильный. Бережливый и трудолюбивый.

Говоря это, дядя Тэн улыбался ей, Бабушка кивала и тоже улыбалась.

Икры у нее свело судорогой, и она села поудобней.

Было уже не так жарко, не то что днем, когда она мыла тарелки и чистила горшки.

Дядя Тэн и Бабушка продолжали беседовать, и дядя Тэн то и дело посмеивался. Их голоса жужжали, как москиты.

Темнело. Лицо дяди Тэна было уже трудно разглядеть, но Бабушкино лицо со стекающими из углов рта красными струйками бетеля она видела отчетливо.

«Сегодня мне двадцать пять лет», — думала она. Никто не помнил дня ее рождения. После обеда, убрав со стола, она поднялась на чердак и вытащила темную кокосовую шкатулку. На дне ее перекатывались красные бусинки. Она высыпала их на ладонь и пересчитала — двадцать четыре. Из кармана кофты извлекла еще одну. Стало двадцать пять.

На чердаке было темно. Темноту прорезал тоненький луч солнца, пробившийся на чердак из маленького люка в крыше. В луче плясали пылинки. Если посмотреть через люк вверх, увидишь ярко-синее небо. Надо бы снять паутину как-нибудь на той неделе… И, закрыв шкатулку, она спустилась по приставной лестнице.

В своей комнате она зажгла свечу. Электрические лампочки в доме были вывернуты — так Бабушка распорядилась. Она придвинула свечу поближе. Зеркало поймало ее отражение.

Говорят, что у нее глаза матери и дедушкин подбородок. Она села против зеркала на деревянную кровать. Какие непослушные волосы, она обязательно смажет их маслом. Под кофтой отчетливо обозначилась грудь. Она покраснела и напомнила себе, что надо стянуть ее, сделать плоской. Иначе Бабушка непременно скажет что-нибудь нехорошее. Ее передергивало, когда Бабушка называла ее груди куриными гузками.

Бабушка нагнулась и сплюнула бетелевую жвачку.

— Пойди-ка позови нашего Бакалавра хирургии!

Дядя Тэн внимательно смотрел, как она поднималась с пола.

Бакалавр лежал у себя в комнате. Услышав, что его зовет Бабушка, он начал зевать, потягиваться, строить рожи. Наконец он поднялся и сказал, что придет.

Они спускались вместе. Бакалавр в новых белых шортах, в новых сандалиях. Они шлепали по ступенькам, как скрученное мокрое белье о стиральную доску.

Он направился прямо к Бабушке и, только когда та указала пальцем на дядю Тэна, взглянул на старика и ухмыльнулся. Потом он захохотал и заявил, что Бабушка всегда склонна дружить со стариками в это время года. Дядя Тэн рассмеялся, а Бабушка стала бранить Бакалавра.

Бакалавр сел. Дядя Тэн спросил, сколько ему лет, и, воздавая должное его возрасту, стал шутить с ним о его будущих женах. Бакалавру нравились современные девчонки. Они носят юбки как у «рыжих», и у них такие гладкие ноги… И когда Бабушка вмешалась, чтобы он не зашел слишком далеко, он повернулся к ней и сказал, что ни у одной из наших все равно нет таких красных губ, как у Бабушки. Дядя Тэн смеялся, и Бакалавр смеялся. Бабушка снисходительно кивала.

Было уже поздно, и дяде Тэну предложили поужинать с ними. Здесь очень хорошо готовят. Бабушка кивнула в ее сторону. Дядя Тэн улыбался.

Они уселись на стулья вокруг стола. Посредине стояла свеча. Нагибаясь, чтобы снять с фитиля нагар, она краем глаза наблюдала за движением их теней на стене.

Маленькая голова Бакалавра сновала туда-сюда. Бабушка, которая опять жевала бетель, была похожа на старую толстую кошку. Кошка шевелилась, облизывалась. Дядя Тэн сидел почти неподвижно. Его тень утыкалась в угол. Иногда нос переползал на другую стену и вытягивался, а подбородок отвисал.

Под потолком шуршали крылатые тараканы. Когда Бабушкина тень качнулась, один сорвался со стены и упал на пол, на кучу дров.

Она снова сняла нагар со свечи.

Тени то сливались в огромное черное пятно, то разъединялись и жили по отдельности. Нос у дяди Тэна стал коротким, а подбородок исчез совсем. Зато затылок разбух наподобие тыквы. Бабушка стала худой, как щепка, шея ее как-то странно колебалась, когда она открывала рот.

Бакалавр бесформенной массой расплывался между ними.

Она передвинула горшок с рисом, и вырвавшийся из-под крышки пар обжег ей глаза. Она отпрянула и чуть не споткнулась о полено, на котором сидел таракан. Нет, там их два. Шевелят длинными усами. Вот один побежал, а другой догоняет. Полезли вверх и опять шевелят усами… Потом оба пролетели через комнату и приклеились к стене.

Она следила за ними. Вот они залезли на Бабушкину тень, выше лба, а когда Бабушка дернула головой, оказались у нее на губах. Как много тараканов на стене… Блестящие рыжие спины, беспокойно шевелящиеся усы…

Рис уже кипел. Скоро его нужно будет слить. Но главное — кэрри. Она надеялась, что перцу будет в самый раз. А то Бабушка начнет кашлять, а Бакалавр поморщится и состроит ей свирепую рожу. Дядя Тэн — гость особенный, надо все приготовить как следует.

Они разом заулыбались, когда она расставила тарелки с рисом. Стол накрыт, не хватает только кэрри. Она подогрела его и медленно перелила в чашку. Он вытекал из половника, как сок бетеля. Теперь все готово, и она подняла чашку с кэрри.

Таракан с гуденьем пролетел у нее над головой, и она с ужасом подумала: как бы он не упал в чашку. Но он очутился на ее правой руке и сидел, спокойно шевеля усами. Она дернулась влево, и горячий кэрри плеснулся через край, побежал по пальцам.

Дядя Тэн болтал с Бакалавром и вдруг вскочил — кэрри растекался по его брюкам. Она, бормоча что-то, бросилась за салфеткой, быстро стерла пятно. Бабушка подняла глаза и страшно побледнела.

Нагнувшись низко-низко, чтобы спрятаться от Бабушки и не слышать ее раскатистой брани, она вытирала лужицу на полу.

— Дитя, как ты неуклюжа! Дядя Тэн, у нее от рожденья слепые глаза, а вместо рук — палки. Она ошпарила вас, дядя Тэн? Дитя, в наказание ты останешься голодной. Нет, дядя Тэн, у нас такой порядок. Она не получит сегодня еды.

Пока они ели, она сидела на куче дров. До чего же огромны и спокойны их тени. Она старалась сдержать слезы. Что-то поползло по ноге. Таракан! Она сбросила его на пол и растоптала.

Дядя Тэн ушел. Она торопливо вымыла тарелки, задула свечу и быстро побежала вверх по ступенькам. Бабушка кричала ей вслед, она притворилась, что не слышит.

Наконец-то одна! Она подошла к зеркалу вплотную и пыталась рассмотреть, не красные ли у нее глаза. Бабушка поднималась по лестнице. Слышны были редкие глухие удары ее палки. Вот стихло — это она переводит дух. Глухие удары раздались в коридоре, приблизились к двери…

Бабушка вошла в комнату и впилась в нее тяжелым взглядом.

— Все шло, как я наметила, и вот на тебе. Как я устала от всего этого! Будешь старой девой, сколько тебе осталось жить! Уродина нескладная!

Она пристально вглядывалась в зеркало. Говорят, что у нее глаза матери, а они были как раз такими темными и блестящими перед тем, как ей родиться.

Поудобнее усаживаюсь в мягком кресле. Да, так-то оно лучше. На этой работе особенно не устанешь, но здорово надоедает. Являешься пять раз в неделю, погружаешься в кресло на пять часов. И ничего больше.

Нет, мне все-таки повезло. Не многим удается найти приличное место. Где еще станут платить так щедро за подобную ерунду? Я-то вовремя сумел нажать на кое-какие педали. Вот и устроился…

Кипа бумаг вырастает на моем столе как гриб. Текучка.

— Мистер Тан, когда компьютер выдаст первые восемь листов, представьте мне их вместе с микрофильмом. — Отдав распоряжение, я тупо смотрю на свои пальцы.

— Мистер Оу!

Я оборачиваюсь, описав полукруг в вертящемся кресле.

— Вас вызывают по городскому телефону.

— Спасибо.

Нажимаю кнопку внешней связи.