И наконец Куан Мэн увидел море. Они сошли с автобуса и побежали на пляж. Народу было полно — купались, загорали, ели, но рядом с Куан Мэном была Люси, они держались за руки, и Куан Мэн не чувствовал себя чужаком. Им посчастливилось отыскать клочок тени под хилым деревцем, они разостлали свои полотенца, распаковали сумки и уселись. Куан Мэн снял обувь, зарылся босыми ступнями в песок, и тоненькие струйки белого песка потекли между пальцами ног.

— Здорово! — сказала Люси.

— Пошли переодеваться! — Куан Мэн вскочил на ноги и дернул Люси за собой.

Куан Мэн переоделся прямо на пляже — обмотался полотенцем и хоть пришлось поизвиваться, но в плавки влез. Люси пошла к ближайшей раздевалке. Оттуда она вышла, одетая в темно-синее бикини, и побежала навстречу Куан Мэну, развевая по ветру длинные волосы. Шаг не добежав, она резко повернула и влетела в воду. Через миг над водой уже показалась ее голова, облепленная мокрыми прядями. Куан Мэн обрадовался, что она не стала надевать резиновую купальную шапочку, как обыкновенно делают девушки. Эти шапочки вызывали у него отвращение — головы казались оскальпированными, холодными, а девушки начинали походить на рептилий.

Они долго плавали. Куан Мэн показывал Люси свой собственный стиль, а Люси хохотала долгими каскадами смеха. Потом они улеглись на горячий, почти обжигающий песок и лежали на солнце, пока не начала гореть кожа. Куан Мэн сходил за мороженым, которое они медленно ели в негустой тени своего деревца.

Развернули завтраки и ели руками, потом долго мыли руки в море. Закурили и, лежа на полотенцах, смотрели сквозь листву в небо.

— Знаешь, Мэн, вот мне как раз этого и хотелось, когда я была маленькая. Ужасно хотелось на целый день уехать на пляж, но приемная мать никогда меня не пускала. Сколько раз мы проезжали мимо Чанги и ни разу не слезали. Я так ревела потом. Обидно было.

— Ну, Люси, это же когда было, чего сейчас об этом думать? Теперь-то ты можешь делать, что захочешь. И никто тебя не остановит.

— А почему все-таки взрослые так себя ведут? Ну почему не повезти ребенка на пляж? Это ведь недорого и нетрудно.

— Взрослые тоже разные бывают.

— Тебя брали купаться, когда ты был маленький?

— Иногда. Отец не очень-то любит море. Все равно, иногда он нас сюда возил. Когда маленькие были. Не сейчас.

— Будут у меня дети, я их все время буду у моря держать.

«Все время у моря», — отозвалось у него в душе.

Опускался душный вечер. Неясный лунный свет лежал на хлопковых облаках над морем. Куан Мэн и Люси поели в харчевне под открытым небом и теперь брели по Эспланаде. С пляжа они поехали к Люси и долго лежали в постели. Куан Мэн впервые делал это при дневном свете. А теперь они брели по Эспланаде, и Куан Мэн наслаждался приятной усталостью купания, любви и еды.

— Как хорошо, что в бар не надо идти, — вздохнула Люси.

— Хозяин не ругается?

— Чего ему ругаться? Полагается мне выходной или нет?

— Сегодня воскресенье, в баре, наверное, полно и все такое.

— Полно не полно — мне не все равно? Все равно, подумал Куан Мэн. Нам полагается. Нам все полагается, так не все ли равно?

— Мэн, а что ты собираешься делать дальше?

— Не знаю. Скорей всего, то же самое, что теперь.

— Но твоя работа — без будущего. Ты сам так сказал.

— Правильно. А что делать?

— Я не знаю, я не мужчина, — логично возразила Люси. — Только, по-моему, мужчина может заниматься, чем хочет.

— А я вот мужчина, а совершенно не могу заниматься тем, чем хотелось бы.

— Моя беда — я женщина. Женщина ничего не может. Она может только выйти замуж, или завести любовника, или просто с кем-нибудь встречаться. Или в баре работать. Что она ни делает — это все для мужчин. Жена, любовница или просто так. А кем ей хочется, она не может быть.

— А кем ты хочешь быть, Люси?

— Больше всего хочу быть мужчиной.

— Ну! — расхохотался он. — Это уж невозможно. На мое счастье.

— Конечно, вы, мужчины, счастливые. Они прошли несколько шагов в молчании.

— Ты ж не собираешься всю жизнь оставаться клерком?

— Не знаю. А кем мне быть?

Люси посмотрела на него — изучая, прикидывая, прежде чем вынести суждение. Я есть что я есть. Люси все смотрела, но так ничего и не решила. Вот так, подумал он. Все просто. И все трудно.

Так и не решив, что делать Куан Мэну дальше, они пошли в кино. Фильм был китайский, цветной. Один из умопомрачительных фильмов, которые пачками производятся в Гонконге. Про великого рубаку в древнем Китае. Все время кого-то убивали, и ярко-красная кровь так и лила по экрану. На целый донорский пункт бы хватило.

А выйдя из кино, они опять очутились в обыкновеннейшем модерновом Сингапуре. Куан Мэн терпеть не мог этот переход в действительность. Особенно днем. После целлулоидной мечты солнце бывало уж совсем невыносимо ярким, резало глаза и действовало на нервы.

Они немного прошлись пешком, чтобы прийти в себя после кино. Потом пошли к Люси, опять забрались в постель. Подходя к своему дому глубокой ночью, Куан Мэн понимал, что возвращается в свой мир.

На другой день Куан Мэн пошел обедать с Хок Лаем и Порцией. К обеду он уже вошел в понедельничный ритм жизни, а точнее — примирился с ним, стерпелся. Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье, понедельник и опять, и опять, и опять. Нет смысла противиться. Нет смысла и в круговороте.

Встретились в «Джи-Эйч» — уже завсегдатаями стали. Так быстро. Так просто. Куан Мэн раньше не представлял себе, что это может быть так просто. Вот только еще стыли его щиколотки, не защищенные носками, только им одним было не по себе. На этот раз Куан Мэн заказал свиную отбивную с жареной картошкой — чтобы окончательно почувствовать себя своим.

— Ну, как времечко провел? — привязался Хок Лай.

— Да никак.

Куан Мэну не хотелось рассказывать. Да и нечего рассказывать; оправдывался он перед собой и знал, что, по сути, это правда. Нечего. Просто нечего.

— Парень, видел бы ты нашего Порцию! Что было, что было! Рассказывай, Порция!

Порция не покраснел — продолжал спокойно попивать свою воду со льдом.

— «Рассказывай!» Переспал с бабой первый раз — и все дела, — уронил он, небрежничая изо всех сил.

Хок Лай так и покатился.

— Все, ребята. Наш друг Порция потерял девственность.

— Поздравляю, — пробурчал Куан Мэн, не зная, что еще можно сказать.

История о том, как была потеряна девственность, заняла весь обед. Сначала говорил Хок Лай, но потом темой завладел сам Порция. Его первый опыт ударил ему в голову, и он болтал с видом человека, познавшего все. На некоторых это действует так, заметил Куан Мэн, а Порция, видно, как раз из них. Первая женщина будто чтото высвободила в Порции, он вел себя раскованно, чуть ли не разнузданно. Высвободила его сексуальность, что ли? Из девственников в бабники за одну ночь. Мгновенный переход. Супермен.

Все это произошло в заведении где-то на Кионг-Сиак-стрит, замусоренной, обшарпанной улочке. Куан Мэну случалось проходить по ней, и, зная — как знал всякий сингапурец, — на чем специализируется этот район, он умирал от неловкости и ощущения, будто все смотрят на него. Он даже испытывал чувство вины за мужчин, которые заходили в дома на этой улочке.

К тому времени, как Куан Мэн одолел половину своей отбивной — она была как резиновая, а он еще полил ее томатным соусом, — Порция уже перешел к живописным подробностям. Куан Мэн уткнулся в тарелку, хотя еда на ней казалась ему совершенно несъедобной. Ему неинтересно было знать, что делают в постели другие.

Когда Порция завершил свою версию того, что произошло, Куан Мэн чуть не начал снова поздравлять его. Тощий индус, а чемпион секса. Проявился скрывавшийся в нем талант. Был совсем неплохим бегуном на длинные дистанции, а теперь нашел себе новый вид спорта — сексуальную атлетику. Ну что ж, ведь знаменитый трактат о любви — «Кама-сутру» — написали его предки.