Азиз заторопил Куан Мэна, сказал, что в большом доме, уж наверное, идет веселье. Они договорились встретиться, хотя оба знали, что, скорей всего, этого не произойдет. Их будет относить все дальше друг от друга, и если даже им приведется еще увидеться, то по чистой случайности.

С тяжелым сердцем шел Куан Мэн к дому. Огни как сверкают! В открытые окна он видел людей, они переходили из комнаты в комнату, смеялись, пили. Повернуться и уйти — никто не заметит. Но где-то в доме была Анна, и она ждала его.

Анна куда-то пропала, а никого из гостей он не знал. Мужчины были все в галстуках, кое-кто даже в смокинге. Разодетые женщины, по свежим прическам которых можно было догадаться, что они провели послеобеденные часы в парикмахерской. Куан Мэн чувствовал себя не в своей тарелке. Подскочил слуга, одетый в черное и белое, подставил серебряный поднос с напитками. Куан Мэн выбрал пиво. Он осматривался, ища Анну, но ее нигде не было видно. И вообще, не было видно ни одного знакомого лица. Будто он на чужой праздник попал.

Группа молодежи привлекла внимание Куан Мэна.

— Он лихо обогнул этот угол и пошел, пошел как стрела! — говорил кто-то.

— На «брэбхате»? — спросил другой.

— Нет, ты что, не видел? «Купер-климакс», — поправил его третий.

— У Альфреда был «купер-климакс», и я раз проехался. Вещь!

— А он сам?

— Слушайте, кто все-таки возьмет завтра Большой приз?

Куан Мэн перешел в другую комнату. Комнат в особняке было не меньше двадцати, и каждая раза в два-три больше всей его квартиры.

— Гинза вообще какое-то бандитское место, — вещал толстяк в смокинге.

— А я все-таки ставлю на первое место Тайвань, — возражал другой. — За десять сингапурских долларов можно взять женщину на всю ночь. И женщина будет делать все, понимаете, все.

Раздался одобрительный смех.

— Сейчас не сезон, — вмешался худощавый человек в темном костюме. Сейчас там черт знает как холодно.

— Холод сексу не помеха! — заявил кто-то. Опять смех.

— А меня холод стимулирует. Помню, как-то зимой в Нью-Йорке как заперся в номере с одной рыжей, так трое суток и не выходил, — сказал толстяк.

— Тебе, толстому, хорошо. Тебя жир защищает от холода! — поддразнил его худощавый.

— Найди себе толстую женщину, заодно и погреешься, — парировал тот.

— Толстуху? Хватит с него жены, куда уж толще! — съязвил кто-то. Взрыв смеха. Худощавый встретился взглядом с Куан Мэном. Куан Мэну сделалось неудобно, и он двинулся дальше.

— Куан Мэн! — услышал он голос Хок Лая. — Тебя искала Анна!

— А где она?

— Успеешь к ней! Сначала выпьем.

Хок Лай потащил его в большую комнату рядом. Там был устроен бар. Самый настоящий бар, как показывают в кино: стойка, высокие вращающиеся стулья, пивные бочки, за стойкой зеркало во всю стену, бармены — все, как положено.

— Что будешь пить, Мэн? — Хок Лай уже входил в роль хозяина особняка.

— Пиво.

— Да брось ты! Выпей чего-нибудь покрепче. Ну коньяку, что ли. Есть потрясающий коньяк.

Куан Мэну пока не случалось пить ничего понастоящему крепкого. Пиво было его всегдашним напитком.

— Да нет, все-таки лучше пиво!

— Одно пиво, один коньяк со льдом! — крикнул Хок Лай бармену. Понимаешь, какое дело, — объяснил он Куан Мэну, — коньяк не пьют со льдом, но я никак не приучусь пить его просто так. Обжигает.

Приучишься, хотелось сказать Куан Мэну, кто-кто, а ты обязательно приучишься.

— Ну что ты как потерянный? — привязался Хок Лай. — Твоя бесценная Анна пошла к Сесилии. Приданое смотреть. Она рассказала Сесилии, что вы встречаетесь. Ну и когда у вас это самое? Я так понимаю, что ты уже тоже на крючке, а, друг?

— Ну что ты, — покраснел Куан Мэн.

— Подожди, а в чем дело? На крючке так на крючке. Сесилия сказала, что вы с Анной на полном серьезе, — не отставал Хок Лай.

— Брось!

— Да в чем дело? Мы все должны остепениться рано или поздно.

По тону Хок Лая было легко догадаться, что фразу эту он повторяет часто. Куан Мэн начал уже соображать, как отвязаться от него, но тут, на счастье, появились Анна и Сесилия.

— Ты давно здесь? — спросила Анна.

— Не очень.

— Привет! — улыбнулась Сесилия, одетая во что-то неописуемо красивое, не платье, а шедевр.

— Привет.

— Мы только что встретили Порцию во внутреннем дворике. Забирайте свои стаканы, пойдем к нему и все вместе выпьем.

Порция ждет во внутреннем дворике. Девочка-яблочко и не подозревает, как красиво это у нее сказалось. Куан Мэн улыбнулся про себя. Конечно, если улыбки про себя возможны.

Куан Мэн и Анна уходили с помолвки в числе последних, хотя нельзя сказать, что они уж очень веселились. Было поздно, и Куан Мэн решил отвезти Анну в такси. На крыльце Анна заявила, что хочет пойти с ним провожать Порцию. Порция уезжал через два дня.

Вернувшись домой, Куан Мэн долго не засыпал, лежал в постели, не зажигая света, и курил. Все остальные спали, и он пробрался в свою комнату на цыпочках. Багровая точка сигареты увеличивалась, когда он затягивался, потом снова сжималась и меркла. Товарищ во тьме.

Помолвка оставила нехороший осадок. В ней было что-то несимпатичное. Натужное.

Куан Мэн лежал на спине и тихо злился. Зачем понадобилось Хок Лаю поддевать его? И почему эти шуточки мешают ему заснуть? Он лежал, курил и искал причину своему испорченному настроению. Неужели мысль об этом ни разу не пришла в голову ему самому, хотя бы неосознанно? Почему он не может сказать правду самому себе? Бояться тут нечего. Да. Вполне возможно, что в один прекрасный день он женится на Анне. А почему нет? Он же видел, как счастливо складывается жизнь у Бун Тека и Мэй Ай, значит, счастье возможно. Вполне возможно! И все-таки он никак не мог заснуть.

Хок Лай прикатил в громадном черном «мерседесе» — одна из машин отца Сесилии. Они получили пропуск для входа на территорию порта и отыскали причал, где стояло пассажирское судно «Читрал».

Взобравшись по узкому трапу на палубу второго класса, они долго озирались по сторонам, высматривая Порцию. Наконец они его увидели зажатого в толпе родни, растерянного, наряженного в новенький костюм, похожего на настоящего туриста из-за фотоаппарата, повешенного на грудь. Порция смущенно поздоровался, но родню свою знакомить не стал, хотя кое-кто из них заулыбался, а кое-кто начал ревниво поглядывать на новоприбывших, будто не желая, чтоб чужие отвлекали на себя внимание их бесценного ребенка.

Родни было столько, что она вполне могла бы занять все судно родители, дядья, тетки, дедушки, бабушки, братья, сестры, племянники, племянницы, двоюродные, троюродные и четвероюродные. Наличествовало все фамильное древо, включая самые юные побеги и самые далекие корешки.

Порция повел друзей смотреть его каюту, в которой должен был быть еще один пассажир. Они спускались по узким лесенкам, шли длинными коридорами, пахнущими горячим машинным маслом, и наконец добрались до тесной каюты. Каюта была забита пузатыми чемоданами, свертками и грудными детьми — тоже родней. Стали выбираться обратно на палубу.

Проделали ритуал фотографирования вместе, обменялись обещаниями писать и не забывать, и Порция вернулся к родне.

Куан Мэн разглядывал родственников Порции. У пожилых женщин были красные, заплаканные глаза, и видно было, что они могут в любую минуту опять разразиться слезами. Дети носились по палубе с невероятным шумом, а родители, унимая их, сами оглушительно галдели. Какая-то старуха гладила Порцию, как маленького, по голове.

Ну и отъезд! — думал Куан Мэн. Если я когда-нибудь уеду, я улизну, чтоб никто не знал. Все эти эмоции на глазах у целой толпы, весь этот недостойный тарарам! Нет уж. Я незаметно слиняю.

Они оставили Порцию прощаться дальше и пошли осматривать судно. На верхней палубе обнаружился плавательный бассейн. Очень маленький, не бассейн, дыра в палубе, но все-таки. На площадке для пинг-понга уже появились игроки, и мячик, постукивая, перелетал с одного конца стола на другой. Зашли в кают-компанию и в бар, где Хок Лай и Куан Мэн решили выпить пива.