Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Тяжкие потери янычар, являвшихся, по сведениям царя и патриарха, серьезной политической силой в Турции, укрепили партию мира при султанском дворе и оказали заметное воздействие на османских сателлитов. В Стамбуле и Бахчисарае начался мирный процесс, активно поддержанный российской дипломатией и внушительными военными демонстрациями армии Голицына на Украине.

Турецкая армия, не испытывавшая после кампании 1678 г. крайней необходимости спасать свою честь, предпочитала отныне не приближаться к столь опасному неприятелю, крымские татары ограничивались разрозненными набегами. Однако и без серьезных боевых действий выдвижение армии на передовые рубежи стоило России дорого. В январе 1679 г. вновь пришлось объявить сбор 10–й деньги со всего имущества и промыслов на жалованье ратным людям. 21 февраля царь по совету с патриархом и «разговору» с боярами принял решение о сборе полтины с каждого крестьянского двора «на избавление св. Божиих церквей и для сохранения православных христиан… против наступления турского султана».

Иоаким вполне поддерживал призыв Федора Алексеевича к землевладельцам заплатить полтинный сбор «за крестьян своих». Царь и патриарх показали пример: дали за дворцовые села и патриаршие волости деньги из своей казны. Весной 1680 г. сбор 10–й деньга и полтины пришлось повторить. Кроме того, среди крестьян набирались рекруты, из которых по указу от 19 ноября 1678 г. формировались новые пехотные полки, при этом с церковных земель и горожан на их содержание ежегодно взимали по рублю с двора. На церковно–монастырские владения падала также немалая часть повинностей по поставке подвод с проводниками и денег на лошадей под артиллерию и обоз, которые с одобрения Иоакима также старались взять с духовных властей сразу, в Москве [343].

Экстренные налоги и повинности в 1679—1680 г., когда крупных военных действий уже не велось, означали изрядное оскудение казны, но отнюдь не разорение государства. Дело было в том, что, получив передышку на фронте, царь Федор Алексеевич провел в 1679 г. тщательно подготовленную административную и налоговую реформы. Вместо нескольких разных властей на местах вводилась одна — воеводская; а вместо великого множества поземельных налогов и повинностей — единый и меньший по размеру налог. Подчеркивая экстраординарность военных сборов, царь указывал населению на их временный характер — и действительно, не только не взимал дополнительных денег после войны, но простил все недоимки.

Это касалось, разумеется, и Церкви, имущества коей в либеральное царствование не пострадали. Правда, в 1676 г. боярским приговором был прекращен отвод новых земель под храмы, однако уже в следующем году этот указ был отменен и вотчинникам разрешено приписывать к церквам земли по своему благорасположению [344]. Не мешает также сказать, что все прямые налоги вместе давали бюджету меньше, чем косвенные, также измененные в последние годы войны: для ускорения сбора наличных были введены питейные откупа, немедля ликвидированные с установлением мира.

Заключение Бахчисарайского мира в начале 1681 г. было воспринято патриархом с великим облегчением, в котором сочеталось избавление от военных страхов и экономического бремени. В последнем случае Иоаким оказался недальновиден: экспансия отвлекала дворянство от мысли о переделе владений — единственно возможного в мирное время способа одолеть земельный голод. А ведь ему было известно, что по переписи 1677—1679 г. на одного дворянина южных уездов — основного тогда контингента регулярной кавалерии — приходилось в среднем менее одного крестьянского двора! Церковь ведала 116 461 двором; за одним патриархом числилось более 7000 дворов, тогда как средний боярин владел всего 830 дворами.

Конечно, в ходе войны царь Федор Алексеевич раздал много дворцовых земель, а во время кампании 1679—1680 г. силами армии были возведены Изюмская укрепленная черта, отодвинувшая большой участок границы на 150—200 км к югу (что дало России 30 000 кв. км плодородных и хорошо защищенных от набегов .земель), а также значительная часть еще более крупной Новой черты. Но насущные интересы служилых землевладельцев далеко не были удовлетворены. Либо секуляризация церковных имуществ, либо новая война, а скорее и то и другое по–прежнему оставались в повестке дня.

Третий путь, который настойчиво предлагал Иоаким, состоял в переделе владений, земель и крестьян внутри самого служилого сословия. Патриарх отстаивал его страстно, но малоуспешно. Даже в Завещании немалое место отводилось им обличению якобы бесполезных для. царства «проклятых злобожников татар», то есть мусульманской и прочей племенной знати на государевой службе — в отличие от «правоверного» дворянства. Но, во–первых, идея ликвидации господствующего слоя присоединяемых к царству земель не соответствовала принципам строительства Российской державы для равных перед престолом подданных, во–вторых, русские дворяне привыкли эксплуатировать соотечественников или по крайней мере земледельцев–славян, а не татар, башкир, калмыков и иже с ними .

Сами слова «крестьянин» и «христианин» в XVII в. часто взаимозаменялись. Понятно, что Иоаким имел в виду перераспределение именно таких крепостных (земля без рабочих рук была бесполезна) и соответствующих владений. «Татарам злобожным, — завещал патриарх государям, — которые в обладании их царском, в своем же зловерии жизнью влекутся, в подданство и владение христиан не давать, и за которыми есть — если не крестятся и не хотят быть в благочестии — изымать тех от них, и не давать в поругание и под власть нечестивым басурманам христианских душ!» [345]

Упорство Иоакима в этом вопросе выглядит надуманным. Во–первых, за иноверцами в России числилось столь мало крепостных христиан, что их экспроприация ничуть не удовлетворила бы алчности православного дворянства. Во–вторых, царь «Федор Алексеевич предпринял целую систему мер по христианизации феодальной знати, принесшую в 1680—1681 тт. поразительные плоды. Прежде всего, государь пожаловал группе согласившихся креститься «татар» высокие звания князей и чины стольников, простил повинности и провинности, вплоть до дезертирства. Пример оказался заразителен: от Поволжья до Дальнего Востока мусульмане «и иных вер иноземцы многие» так дружно бросились к купелям, что деньги на обычные подарки новокрещеным быстро иссякли и пришлось дарить льготами.

Массовая христианизация позволила царю принять меры к упорствующим в зловерии, запретив им (согласно пожеланию Иоакима) владеть вотчинами и поместьями с христианским населением. Эффективность этой меры была обусловлена разрешением крестившимся крепостным (например, мордовским) выходить из–под власти некрещеных помещиков. К зиме 1682 г. последним служилым иноверцам было объявлено, что «не познавшие веру» до 25 февраля навечно лишатся дворянства. Но таких почти не оставалось. При выборе между верой и правом феодальной эксплуатации колебания испытывали единицы.

Меры царя Федора Алексеевича могут показаться крутыми, однако самый злобный обличитель российского империализма не назовет их насильственными. Речь шла исключительно о новых требованиях, предъявляемых государством к господствующему сословию, при полной свободе личного вероисповедания. Никаких репрессий к иноверцам, вроде настойчиво предлагавшегося Иоакимом сожжения всех мечетей и капищ, государь и не думал принимать. Однако как Федор Алексеевич имел веские основания для массовой христианизации служилых иноверцев, так и патриарх не без причины воспылал подозрениями к малороссам и лютой ненавистью к «злобожным» российским подданным.

Безлюдные развалины Чигирина произвели самое неблагоприятное впечатление на украинцев. Даже левобережный гетман Самойлович, для которого этот город был столицей гетманов–соперников, предупреждал государя: его потеря будет равнозначна объявлению, что Украина «царскому величеству ни на что не потребна». Действительно, после ухода Кара–Мустафы Украина была возмущена, а значительная часть Правобережья мигом перешла на сторону турецкого вассала Юрия Хмельницкого. Впоследствии Самойловичу пришлось согнать население на Левый берег и выжечь оставшиеся города, местечки и хутора Правобережья. Иоакиму, не знакомому с тайным указом царя Федора относительно Чигирина, вся эта «шатость» представлялась ярким доказательством неискоренимой склонности малороссов к измене.

вернуться

343

ПСЗ–1. Т. 2. № 750,799.804; АИ. Т. V. № 42; ДАИ. Т. 8. № 28. III–V, XI, XIII.

вернуться

344

ПСЗ–1. Т. 2. № 633,700.

вернуться

345

Житие и Завещание. С. 130 и др.

140
{"b":"238778","o":1}