Герлин поймала себя на мысли, что испытывает вожделение, рассматривая друга отца Дитриха. Этот мужчина, который сейчас с наслаждением входил в прохладную воду пруда, выглядел моложе, чем обычно. Авраам, также отличавшийся отменным телосложением, последовал за дядей в воду, и они стали резвиться, как и рыцари днем. К удивлению Герлин, Соломон не утихомиривал юношу, не напоминал, что следует вести себя не так шумно. Они оба оказались отличными пловцами. Когда они доплыли до середины пруда, Герлин упустила их из виду, так как попыталась выбраться из зарослей ежевики. Ей нужно было подобраться ближе, чтобы она могла увидеть таинственное отличие. Она осторожно направилась к берегу, полностью скрытая кустарником. Но где же мужчины? Герлин высматривала их в воде и неожиданно для себя сломала ветвь. Однако Соломона и Авраама и след простыл…

— Ни с места, кто бы вы ни были! — раздался тихий голос со стороны леса, сбоку от Герлин. Она испуганно повернулась — и увидела два меча, а за ними двоих мужчин в чем мать родила. Или, по крайней мере, почти в чем мать родила. Молодая женщина покраснела, заметив небольшое отличие.

Авраам из Кронаха первым узнал Герлин. Он опустил меч и поспешно попытался прикрыть свою наготу рукояткой. Затем он разразился истерическим смехом.

— Боже мой, госпожа… Линдис! Как же вы нас напугали! Мы уже подумали, за нами пришел этот Бертольд из Бингена!

Соломон весь сжался, узнав Герлин, — так ему было стыдно. Похоже, он задумал усыпить бдительность шпиона и разоблачить его, выйдя из воды в другом месте. Оружие для такого случая было наверняка заготовлено заранее — лекарь был человеком весьма предусмотрительным. Однако, похоже, ему и в страшном сне не привиделось бы, что Герлин могла следить за ними!

— М-да, госпожа Герлин, вот вы нас и подловили, — хихикая, сказал Авраам. — Так сказать, с поличным. Что вы здесь делаете?

Герлин даже не взглянула на него. Она не могла оторвать глаз от Соломона, его изумленного лица — и улыбки, которая снова играла в его глазах.

— Это… это было не… не из-за… — Герлин пыталась найти отговорку, а ее взгляд снова начал блуждать по его совершенному телу, и с этим она ничего не могла поделать.

Соломон схватил колючую ветку ежевики, чтобы прикрыть свою наготу, и застонал, уколовшись. Напряжение Герлин наконец вылилось в смех. Она сняла с себя шаль, которую накинула поверх рубашки, и протянула ее лекарю.

— Мой… мой знак, господин рыцарь…

На самом деле она ждала упрека, однако Соломон с улыбкой взял шаль. С теплом и… нежностью?

— Вы напугали меня до смерти, однако вы сейчас невероятно очаровательны, — ласково произнес он, не в силах оторвать от нее глаз. — Если бы в мире все было устроено по-другому…

Последние слова были сказаны очень тихо, сиплым голосом, он скорее обращался к себе, а не к Герлин. Молодая женщина снова смутилась.

— Я… я, пожалуй, пойду, — прошептала она и скрылась в кустах.

Герлин ни разу не обернулась, и когда вслед за ней Соломон вернулся в повозку, никто из них не проронил ни слова. Однако она долго не могла заснуть, ругая себя за чрезмерное любопытство. Что Соломон мог о ней подумать? Станет ли он возвращаться к этой теме утром?

Только перед рассветом Герлин погрузилась в беспокойный сон, а утром она сразу же присоединилась к Марте, чтобы помочь ей приготовить кашу на завтрак. Господин Мартинус разнообразия ради не жаловался на недомогание — после тайком добавленного Соломоном снадобья он спал долго и крепко. Авраам, похоже, пребывал в прекрасном расположении духа — да и Соломон был сама любезность, однако не решался посмотреть Герлин в глаза. Он впервые заговорил с ней, когда им пришлось занять свои места в повозке.

— Я надеюсь, мой запах больше не оскорбляет ваше обоняние, — сказал он, глядя прямо перед собой.

Герлин смущенно улыбнулась.

— На самом деле вы никогда мне не были противны, — тихо произнесла она.

Соломон бросил на нее испытующий взгляд. Затем он взял ее шаль и протянул ей.

— Вот… ваш знак, — его голос звучал хрипло. — Я возвращаю вам его, пока… пока я не утонул в вашем запахе.

Герлин взяла шаль и накинула ее на плечи. Она все еще хранила тепло его тела.

— Я буду… — прошептала она, — я буду носить ее как ваш знак.

Когда во время дневного привала Герлин играла с Дитмаром в солнечных лучах, к ней присоединился Авраам. Как ни в чем не бывало, он стал рассказывать ей о еврейском обычае обрезания. Герлин залилась краской, однако Авраам сделал вид, что не заметил этого. Только в конце разговора на его лице появилась знакомая лукавая улыбка.

— Но, как вы сами удостоверились, это совсем не мешает нам обнажать меч, — заметил он.

Монастырь цистерцианцев в Эбербахе был основан почти шестьдесят лет тому назад учредителем ордена Бернардом Клервосским. Этот семейный монастырь рода Катценельнбогенов, из которого происходил епископ Мюнстера, снискал добрую славу. Он располагался в лесистой долине неподалеку от Рейна и отличался весьма примечательными сооружениями и садами. Особенно выделялась монастырская церковь, которая была построена недавно и имела внушительный вид. Однако монашеская община еще не обзавелась гостевым домом — что не помешало обитателям монастыря радушно принять магистра Мартинуса и его спутников.

— Вы можете расположиться в сакристии, — предложил им настоятель Герхард, — …а для ваших женщин мы приготовим комнату возле огорода.

Сакристия находилась в недавно освященной монастырской церкви, и Соломон совершенно не был рад такому месту для ночлега. Монахи поднимались во втором часу ночи на вигилию, а затем ежечасные молитвы продолжались до восхода солнца. Похоже, отдохнуть в комнате возле моленной не удастся.

Герлин, Марии и Марте повезло чуть больше. Хоть их комната оказалась кладовой для инструментов, находилась она в спокойном месте, возле огорода, от которого исходили пряные ароматы. Соломон деловито обсуждал с монахом-аптекарем использование растений в лечебных целях, а вот господина Мартинуса, к ужасу Марии, аромат тимьяна и розмарина толкал на всякие глупости.

Герлин услышала, как они шептались во время вечерни.

— Приди, тебе ведь этого тоже не хватает, мышка! Вчера я заснул, но сегодня ночью… я буду целовать тебя в облаке благоуханий… ароматы будут опьянять нас… я…

— Мастер… я прошу вас… это ведь монастырь! — Мария испуганно отстранилась, когда он хотел поднять ее вуаль. — Если нас увидят… господин… мастер… Они не разрешили даже господину Фридерикусу и его законной жене ночевать вместе…

Мастер Мартинус рассмеялся.

— Ах, мышка, что же может случиться? Ну хорошо, было бы немного неловко, но…

— Это было бы распутством! — воскликнула Мария и в ужасе замерла: не услышал ли кто ее слов? — И кто знает, что они тогда со мной сделают!

Герлин прекрасно понимала причину ее беспокойства. С господином Мартинусом наверняка ничего не произойдет, его разве что с позором выгонят из монастыря. А вот с Марией все обстояло бы по-другому, тем более если магистр не заступится за нее или даже заявит, что она соблазнила его. Потаскуха, занимающаяся своим ремеслом в монастыре, однозначно понесет наказание, которое назначит то ли монастырь, то ли даже мирской суд. Герлин не знала, к чьим владениям относится Эбербах, к городу или к графству. В последнем случае господин мог смилостивиться, но в первом… Герлин не была осведомлена, как все устроено в новых городах, однако слышала, что там во всем царит порядок. Наверняка потаскухам разрешалось предлагать свои услуги только в определенных местах и, возможно, лишь в том случае, если их знали в городе и они отдавали кому-то часть заработка. Мария могла оказаться у позорного столба или получить наказание плетью. Предаваться в саду монастыря любовным утехам означало плевать в лицо Богу!

— Прошу вас, мастер, я завтра отплачу вам за все! — умоляла его Мария, однако магистр не сжалился над ней.

Герлин в который раз покачала головой, поражаясь его себялюбию и своенравию. Этот маленький человек всегда поступал как ему вздумается, не заботясь о последствиях своего поступка.