— Его предложение — абсурд и нелепица; я не желаю это даже обсуждать, — заявил Ратледж. — По сути дела, оно и ответа не заслуживает, но, дабы проинформировать об этом генерала Превоста, ответ ему я все же послал.

Генерал Линкольн был грузен, неспешно передвигался, медленно думал и медленно говорил — словом, был медлителен во всем. По приезде в Пьюрисберг он так быстро, как только позволяла его медлительность, составил диспозицию своих войск и к двадцать третьему апреля закончил, наконец, свои приготовления. Оставив Молтри тысячу человек и задание внимательно наблюдать за Превостом, он со всей остальной армией, с конницей и пехотой, с артиллерией и обозами, начал поход на север вдоль реки, еще взбухшей от весенних дождей, но быстро мелеющей. Погода стояла великолепная. Генерал явно намеревался снова, по стопам Эша, вторгнуться в Джорджию близ города Огасты и совершить обратный марш на Саванну по противоположному берегу реки.

Из оставленных Молтри распоряжений следовало, что Линкольн вовсе не рассчитывает на то, что Превост станет его дожидаться. Превост, скорее всего, попытается воспользоваться моментом и тоже перейдет через Саванну, только на эту сторону; в задачу Молтри входило задержать его столько, сколько это будет возможно. Он имел право отступать по мере необходимости, но должен был сражаться за каждый фут чарлстонской дороги, если британцам вздумается наступать на город. Одновременно к Ратледжу в Оринджберг был отправлен курьер с сообщением о начале осуществления задуманной операции. Теперь Ратледжу предстояло поднять свою свежеобученную армию и вернуться в Чарлстон.

События начали развиваться точно так, как предполагал Линкольн. Получив донесение об уходе основных сил армии противника, Превост форсировал Саванну и вынудил Молтри с боями отступать.

Линкольн ждал выше по реке и не переправлялся до тех пор, пока не получил известия, что Превост уже на левом берегу. Тогда он поднял свои войска и открыто двинулся на незащищенную столицу Джорджии. Он охотно объяснял всем направо и налево, что считает переправу британцев ложным маневром, цель которого — выманить его из Джорджии, и не даст себя обмануть.

Его разглагольствования дошли до Превоста, и тот, несомненно, посмеялся над старым боровом, возомнившим себя прозорливцем. Вполне удовлетворенный, не обращая более внимания ни на армию Линкольна в Джорджии, ни на его тонкую стратегию, он ринулся вперед, тесня Молтри и стремясь воспользоваться подвернувшимся шансом, чтобы быстро овладеть столицей Южной Каролины.

Правда, близ Покоталиго его все же посетили некоторые сомнения. Действительно ли Линкольн такой болван, каким хочет казаться; не скрывается ли за этим какой-нибудь далеко идущий умысел? Три дня сомнения продержали британского генерала в бездействии, пока свежие данные, поступающие со всех сторон, не вынудили его отринуть колебания. Перспектива казалась чересчур заманчивой, чтобы не оказаться ложной, однако Линкольн, судя по всему, действительно позарился на легкую добычу и устранил последнюю преграду на пути британской армии; Превосту не оставалось ничего иного, кроме как полным ходом развивать свое наступление.

Превост рвался вперед. Его армия насчитывала около восьми тысяч солдат, но ее продвижению препятствовал отступающий заслон Молтри, и за две недели она покрыла расстояние всего около восьмидесяти миль от Саванны до Эшли. Переправившись через Саванну 25 апреля, Превост лишь в воскресенье, 9 мая, достиг южного берега Эшли и расположился лагерем, обращенным в сторону полуострова, на котором, зажатый меж устьями двух рек, раскинулся Чарлстон.

Несколькими часами раньше Молтри благополучно отступил за Эшли и привел в город остатки своего потрепанного отряда; после арьергардных боев он сократился с тысячи до шести сотен человек. Город гудел, как растревоженный улей, и готовился к обороне; его слегка лихорадило в ожидании неминуемых событий.

Накануне из Оринджберга со своим воинством прибыл Ратледж; по пути к нему присоединилось маленькое пополнение графа Пуласки. Этот храбрый поляк собрал, вооружил на собственные средства и привел с собою на защиту американской независимости целый легион в 160 человек.

Захватчики имели численный перевес — их было примерно вдвое больше, чем защитников — но жители Чарлстона не помышляли о сдаче и не теряли надежды.

Можно только удивляться, сколько было сделано для укрепления обороны за последние девять дней. Когда 1 мая сюда прибыл майор Лэтимер, высланный Молтри вперед, он нашел город крайне неподготовленным против атаки с суши. Броды и переправы через Эшли не были защищены совершенно, и единственной весьма слабой преградой мог служить узкий, глубоко вдающийся в берег залив реки Купер.

Лэтимер тут же взялся за дело. При поддержке помощника губернатора Би ему удалось убедить военные и гражданские власти, что положение опасное, и все трудоспособные горожане были срочно мобилизованы на строительство укреплений. Ответственность за работы возложили на талантливого инженера, шевалье де Камбрэ — еще одного выдающегося иностранца, верой и правдой служившего Америке. Под его руководством и белые, и негры трудились день и ночь, возводя полевые укрепления. Все дома в северном предместье сожгли и, благодаря затянувшимся на две недели отступательным боям отряда Молтри, перед красными мундирами, появившимися на том берегу Эшли, над заливом успела вырасти мощная фортификационная линия с редутами, завалами и земляными бастионами, на которых были оборудованы огневые позиции и размещены орудия.

Это подняло боевой дух горожан, а когда вскоре в город вошли отступившие в строгом порядке и бодрые солдаты Молтри, сердца жителей еще больше укрепились надеждой. Чарлстон еще не забыл эпопею обороны острова Салливэн, организованную смелым и одаренным полковником. Один только вид уверенного, доброжелательного, ныне уже генерала, Молтри вселял в людей веру и укреплял дух.

Ратледж выглядел совершенно изможденным; его замучали тревоги и бессонница. У него исчез второй подбородок, а элегантный мундир болтался на похудевшем теле, как на вешалке. Губернатор стал необычайно нервным — это с прискорбием отметили и те, кто понимал причину его нервозности, и те, кто не мог знать, что это состояние человека, слишком многое поставившего на карту и ждущего теперь, когда свои карты откроет противник. Как ни велико было тайное преимущество Ратледжа, он страшился исхода. Когда следующий день наступил и угас, не ознаменовавшись никакими событиями, нервозность Ратледжа еще усилилась, и в понедельник вечером он выказал свое раздражение в несвойственной ему манере.

В тот день губернатор должен был ужинать у Молтри и Лэтимеров. Но они с генералом задерживались, и Миртль с Гарри ожидали их в столовой. Стол был накрыт, и супруги сидели вдвоем на широком диване у окна; Гарри обнимал Миртль за талию, ее голова покоилась у него на плече, а глаза были устремлены на Эндрю — трехлетнего круглолицего мальчугана, сидевшего верхом на левом колене отца и целиком поглощенного расплетанием витого шнурка из эполета Лэтимера. Предстоящие события вызывали у Лэтимера непреходящую тревогу за судьбу этих двух самых дорогих для него людей. В их присутствии он еще бодрился и не заговаривал о штурме города. Лэтимер давно, но тщетно, пытался убедить жену уехать. Ее пугала перспектива бросить Гарри в такой момент, и она пришла в ужас, когда он предложил ей на выбор несколько вариантов отъезда. Миртль казалось, что гораздо безопаснее остаться в Чарлстоне. Даже если город сдадут Превосту, им нечего бояться: британцы не воюют с женщинами и детьми. Опасность может угрожать им только при обстреле. Если же она, как предлагает Лэтимер, попытается уплыть морем в Вест-Индию, то на них может напасть любой из вражеских кораблей, курсирующих вдоль побережья; а если она примет другое его предложение и отправится в глубь страны к Санти, то ей не видать покоя из-за рыскающих по штату банд тори, печально известная жестокость и мстительная беспощадность которых будут держать ее в постоянной тревоге. Да к этой прибавится еще и тревога за Гарри