Миртль всем сердцем разделяла общую радость. Отныне я поняла себя, думала Миртль, и никогда больше не ошибусь в своих чувствах. Пройдя через опыт страданий, она прозрела душой и ощутила свою вину в раздорах, отравлявших семейную жизнь. Это никогда, никогда не повторится, клялась она себе, пусть только Гарри вернется живым и невредимым. Ее тревога за него не ослабевала. Что, если он убит? Или ранен?

Однако среди общего веселья трудно было долго испытывать страх. Потери в форте, как известно, были немногочисленны — около десятка погибших и вдвое больше раненых. Небеса не могут поступить настолько жестоко, чтобы ее муж оказался в их числе.

В течение этого нескончаемого утра она хлопотала по дому, готовясь к встрече Гарри и надеясь на его скорое возвращение.

И он вернулся.

Около полудня два человека принесли его, безжизненно лежащего на носилках. Услышав звук хлопнувшей садовой калитки и шорох гравия, Миртль в нетерпении выбежала под портик, и тут же, решив, что люди несут мертвое тело, упала в обморок.

Когда Миртль пришла в себя, ей сказали, что Лэтимер тяжело ранен, но еще жив, и она хотела немедленно бежать к нему, но старый Джулиус, кормилица Дайдо и доктор Паркер ее удержали. Доктор примчался к Гарри, как только Ганнибал принес ему сообщение о возвращении домой раненого хозяина.

Почтенный врач — добрый человек и старый друг Гарри — постарался объяснить Миртль как можно мягче, что состояние ее мужа и не совсем безнадежно, но жизнь его все же висит на волоске, и сохранить ее способны только неустанная забота и бдительность. Он нашел у Лэтимера две огнестрельные раны. Одна была легкой, другая серьезнее; доктор Паркер только что извлек пулю. Сейчас Гарри легче, но миссис Лэтимер лучше пока его не видеть.

— Но кто же будет смотреть за ним и ухаживать? — спросила она.

— Это мы обеспечим.

— Вы думаете, кто-нибудь сделает это лучше меня?

— Но вы еще недостаточно окрепли, моя дорогая, — возразил доктор. — На вас только что так подействовал один его вид…

— Этого не повторится, — перебила она твердо и встала, пытаясь унять остатки дрожи во всем теле.

Несмотря на ее слабость и бледность, доктор Паркер вынужден был уступить ее решительности и позволил ей исполнять обязанности сиделки.

Гарри лежал без сознания, метался в жару и бредил. Миртль внимательно выслушала инструкции доктора, собираясь с духом, словно полководец перед сражением, и с тех пор выдержка не покидала ее. Единственный раз она уступила своим чувствам: опустившись подле Гарри на колени, Миртль прочитала горячую молитву о его спасении.

В глубине души Миртль интуитивно чувствовала, что часть вины за ранение Лэтимера лежит на ней. Когда же на следующий день их дом посетил Молтри и она вытянула из него подробности боя, у нее не осталось сомнений на этот счет.

Не просто было полковнику Молтри выкроить время среди множества неотложных забот, но дружбу, скрепленную в боях, старый солдат ценил превыше всего. Не успев даже переодеться, он пришел поддержать Миртль и справиться о состоянии Гарри.

— Положение очень опасное, — сказала она, — но доктор Паркер уверяет, что Гарри можно спасти, и я беру это на себя. Обещаю вам, он поправится.

Полковник восхитился ее мужеством — восхитился и проникся ее верой. Он ощутил исходящую от нее силу высшего порядка — ту самую, благодаря которой его доблестные парни выиграли бой за форт Салливэн; силу, способную преодолеть все невзгоды.

Он заговорил о вчерашней баталии и о Гарри, храбрость которого порой доходила до безрассудства.

— Не знай я его как большого жизнелюба и то, что Гарри обладает всем, чем могут дорожить люди, я заподозрил бы, что он намеренно ищет смерти. Я дважды приказывал ему спуститься с бруствера, когда он подставлялся без необходимости! Он рвался в бой и заражал других своим примером. Н-да… И когда флаг второй раз сбили выстрелом с «Бристоля», не успел я опомниться, как Гарри повторил подвиг Джаспера. Гарри под огнем влез на стену и спрыгнул оттуда в песок, чтобы спасти и вернуть наше знамя. А потом стоял на крепостном валу, размахивая им. Тут в него начали палить и попали. Я подхватил его на руки и, хотя он был тяжело ранен, в тот момент я на него страшно разозлился.

Когда Молтри откланялся и Миртль вернулась к постели Гарри, где в ее отсутствие дежурила Дайдо, в ушах у нее продолжало звучать: «Не знай я Гарри как большого жизнелюба и то, что он обладает всем, чем могут дорожить люди…»

«А правда, — подумала она, — была как раз в том, что из-за меня он перестал дорожить жизнью, и смерть ему стала желанна». Да, он сознательно искал смерти, чтобы избавить жену от уз, в которых любовь подменена милостыней. Она сама довела его до этой нелепой мысли и сама почти в нее поверила. А Гарри вообразил, что семейные узы тяготят жену, и не желал ограничивать ее свободу.

В этом весь Гарри! Великодушный и бескорыстный до самопожертвования Гарри, которого она всегда знала. Он всегда был горяч и порывист, всегда служил не себе, а другим. То же стремление помочь ближнему сделало его патриотом, когда другие люди его круга и с его состоянием избегали любых потрясений. Верны или ошибочны политические взгляды Гарри, но они безусловно благородны, и ее обязанностью было уважать их. Раз она стала его женой, то должна была принять его веру!

О, если только Господь в своей беспредельной милости спасет Гарри, Миртль никогда больше не даст повода усомниться в ней или предположить, что ею движет что-нибудь, кроме любви! Да разве было что-нибудь другое? А если… если он умрет — она истратит все его состояние до последнего пенни на дело, которому он отдал жизнь без остатка.

И, отбросив все прочие помыслы и дела, она безоглядно ринулась в борьбу с ангелом Смерти.

Гарри Лэтимер не умер. Две недели в июле стоял убийственный зной, но Лэтимера бил жестокий озноб. Лихорадка отступала и возвращалась с регулярностью прилива и отлива, и, наконец, спала; началось выздоровление.

Быть может, главным стимулом к выздоровлению стала проснувшаяся в нем воля к жизни. Когда Лэтимер впервые пришел в сознание и увидел Миртль, изнуренную, но счастливую, когда позже, наблюдая за нею, понял, с какой самоотверженностью она боролась, чтобы вырвать его из когтей смерти, когда встречал ее нежный взгляд и ощущал заботливые прикосновения рук, он убедился, что спасением своим обязан только Миртль. Значит, ей необходимо, чтобы он жил, и, следовательно, она его все-таки любит. И Гарри перестал думать о смерти.

Понемногу Лэтимер окреп, и Миртль послушалась доктора Паркера и разделила свои обязанности с другими. Отдых был ей совершенно необходим, ведь в течение двух недель она спала не более трех-четырех часов в сутки. Через два дня она немного отошла от усталости.

Как-то раз Миртль долго глядела на Лэтимера, глаза ее вдруг наполнились слезами, и она сказала:

— Гарри, если бы ты умер, жизнь для меня была бы кончена.

Но Лэтимеру давно все объяснила ее безоглядная преданность. Он вознес хвалу Богу, который дал ему выжить, и, мысленно оглядываясь на свое недавнее душевное состояние, ужаснулся собственной глупости. Ревность настолько затмила его разум, что умереть он посчитал за благо. Но вот будто гора свалилась с плеч, и кончился период разлада и взаимонепонимания.

Между тем война откатилась от города, и к жителям Чарлстона вернулось ощущение мира и безопасности; повсюду в Америке людей охватил восторженный энтузиазм, в то время как англичане холодели при мысли о неожиданном бедствии, постигшем эскадру сэра Питера Паркера. И уже был отправлен за океан новый мощный флот возмездия с дополнительными экспедиционными силами, состоящими из двадцати пяти тысяч солдат Британии и семнадцати тысяч наемников, завербованных в нескольких германских княжествах.

Таким образом, стало более чем очевидно, что Англия не отступится ни от одного из своих требований и не согласится на ослабление зависимости колоний. В настроениях людей на американском континенте произошли значительные сдвиги. Республиканцы, ратовавшие за независимость Америки и до последнего времени остававшиеся в меньшинстве, уверенно подняли голову: во всех тринадцати провинциях к ним примыкали все новые и новые сторонники. В результате, когда Ричард Генри Ли из Вирджинииnote 31 предложил на рассмотрение Конгресса свою резолюцию, которая провозглашала, что «Объединенные Колонии могут и должны быть независимым государством», она была принята, хотя и незначительным большинством голосов. Тем самым, благодарность Континентального конгресса мужественным защитникам Чарлстона, направленная им двадцатого июля, оказалась, по сути, благодарностью Соединенных Штатов Америки штату Южная Каролина. Пушки форта Салливэн салютовали родившейся на свет Республике.