— Долг перед кем, Миртль? Существует ваш долг перед отцом, перед семьей; возможно, отчасти даже передо мной, — Мендвилл говорил спокойно, почти смиренно.

— А как быть с долгом перед мужем? Или вы забыли, что я жена майора Континентальной армии Лэтимера?

Темно-карие глаза Мендвилла подернулись грустью.

— Раз вы считаете мою выдачу своим непременным долгом, я дам вам последнее доказательство своего расположения: я подчинюсь неизбежному. Только не слишком ли суровое это будет наказание за любовь к вашему отцу, которая привела меня сюда — в логово льва. Я знал, Миртль, что рискую жизнью, но и помыслить не мог, что приму смерть от ваших рук.

Она смягчилась. Он разбудил воспоминание о прошлом, обо всем, чем она обязана Роберту и чем ему обязан Гарри. Правда, Гарри, ослепленный предубеждением, этого не признавал, что служило источником постоянных разногласий в первое, несчастливое, время их семейной жизни. Однако Миртль всегда верила, что Мендвилл неоднократно защищал Гарри и что именно благодаря влиянию кузена на лорда Уильяма Гарри получил отсрочку, позволившую ему уехать из Чарлстона после дела Фезерстона.

— Что же мне делать? Будь я уверена, что вы приехали не шпионить… Но я не могу. Здравый смысл подсказывает, что вы здесь как раз за этим; если я вас не выдам, то стану соучастницей.

— А если выдадите, то палачом, — грустно улыбнулся он. — Бедная Миртль! Я понимаю, для вас это трудный выбор. То есть, я надеюсь, что он трудный. Надеюсь, что вам нелегко погубить жизнь человека, который с готовностью пожертвует ею ради вас. — Тут Мендвилл сменил тон и заговорил серьезно и убедительно, словно с единственной и беспристрастной целью помочь ей разобраться. — Послушайте меня, Миртль. Вы говорите, я здесь, чтобы шпионить. Но какой в этом смысл? Что здесь можно разведать такого, что нам не известно? Какие я мог бы добыть сведения, способные повлиять на ход событий и на то, что скоро неизбежно случится?

— А что должно случиться? — спросила она, затаив дыхание.

Он терпеливо, голосом, исполненным сожаления, разъяснил:

— Превост настолько силен, что прорвется к Чарлстону когда только пожелает. Кто ему противостоит? Горстка надежных континенталов и толпа недисциплинированных ополченцев под предводительством неумелого командира. На всякий случай, чтобы действовать наверняка, Превост ждет подкрепления. Оно прибудет через месяц, самое позднее через два, и тогда начнется наступление. Вот и все. Через два месяца британская Южная армия займет город

— в этом можете быть уверены, ибо задержать наше наступление некому. Допустим, что я в самом деле шпион. Могут ли любые собранные мною сведения изменить или предотвратить такой финал? Ответьте сами на мой вопрос, Миртль. Спросите себя, какой перевес получат друзья вашего мужа, если они схватят меня и расстреляют либо повесят? И еще спросите себя, не выгоднее ли в час вступления Превоста иметь среди его близкого окружения такого верного и преданного друга, как я? Мне уже доводилось прежде спасать вашего мужа, хоть вы и не догадываетесь, чем я при этом пожертвовал.

— Пожертвовали? О чем вы говорите?

Капитан прикинул что-то в уме и решился. Знание людей придало ему уверенности: не родилась еще на свет женщина, которую оставило бы равнодушной признание в любви. Это не принесет никакого вреда, но может оказаться полезным.

— Я говорю о том, Миртль, что вы были тогда и до сих пор остаетесь самым дорогим для меня человеком. В те незабвенные, счастливые дни, когда я впервые с вами познакомился, когда я часто бывал в Фэргроуве, мир сильно изменился для Роберта Мендвилла. Вряд ли такое когда-нибудь повторится. Я с радостью отдал бы за вас свою жизнь; я любил вас так преданно и бескорыстно, что готов был подарить жизнь другому человеку, чтобы он смог потом отнять вас у меня. Вот почему…

— Нет, Роберт! — воскликнула она, и Мендвилл понял, что достиг цели. Румянец сошел с его лица, мгновенно ставшего бесстрастным. — Роберт, я не знала… я никогда не подозревала…

— Напрасно я вам признался. На меня что-то нашло, я не мог противиться порыву. Бог свидетель, как часто мне приходилось сдерживаться в прошлом. Простите меня.

— О, что мне делать, что мне делать? — ломая руки, твердила Миртль. В муках сомнения и нерешительности она не находила себе места.

— Ну, это-то как раз просто, — сказал капитан. — За услугу, оказанную Гарри, отплатите услугой мне. Подарите мне ту же отсрочку, что дал ему я, ту же возможность уехать. Благодаря моему вмещательству у него было двое суток

— мне достаточно одних. Если я до завтра не уеду, выдайте меня губернатору. Или я прошу слишком многого? Коли так…

— Нет, нет, Роберт, — Миртль запнулась, глядя на него. — Если… если я сделаю это… если я сейчас позволю вам скрыться и не скажу никому ни слова… дадите ли вы со своей стороны слово, что никогда не вернетесь в Чарлстон и не будете поддерживать связь с моим отцом, пока не кончится война?

— Да, я не вернусь. Охотно и от всего сердца даю вам слово. Но что касается связи с вашим отцом…

— Вы должны обещать мне, должны. Поверьте, это самое меньшее, на что я могу согласиться.

Он склонил голову.

— Хорошо. Я обещаю. Я уеду сегодня вечером.

Как мы помним, это произошло еще тогда, когда Молтри с Гарри Лэтимером были под Пьюрисбергом.

После беседы с Ратледжем Молтри поехал домой. Суета на улицах была совершенно иной, нежели кипевшая здесь в былые дни, да и выглядели улицы по-другому. Опустошительный пожар двухлетней давности дотла уничтожил все дома на Бэй-стрит, оставив в силуэте города зияющую брешь, сквозь которую просматривалась бухта с разбросанными по ней кораблями.

Город заполонили солдатские мундиры: необученные деревенские рекруты маршировали к ипподрому, где проводились строевые учения; конные упряжки тянули медные полевые орудия; попадались артиллеристы из форта Молтри, где стоял теперь морской гарнизон, и с батареи на заставе Хэдрелла; встречались конные полицейские, пехотинцы, саперы, очень немного бывалых солдат Континентальной армии и множество ополченцев вида более штатского, чем сами штатские. Редкие женщины казались единственными мирными гражданами на фоне всего этого пестрого воинства; несколько нарядных дам прогуливались в сопровождении офицеров; женщины попроще сами сопровождали шеренги и колонны. Тут и там все-таки можно было заметить пожилых, богато одетых плантаторов, слишком старых или чересчур преданных короне, чтобы облачаться в военную форму и вести походную жизнь.

Люди в основном были веселы и беспечны, хотя некоторые лица выглядели встревоженно. Тучи войны сгущались, но где-то так далеко… Единственная попытка неприятеля ступить на землю Каролины окончилась, благодаря Молтри, крахом, и хотя Превост намеревался предпринять новый поход на Чарлстон, всем было известно, что генерал Линкольн располагает солидным войском и наверняка остановит британцев. Повсюду повторяли остроту Молтри, который грозил отшлепать ослушников, если они переплывут Саванну без спросу.

Бригадный генерал подоспел как раз к обеду; Миртль и Гарри ждали его, чтобы сесть за стол.

До окончания трапезы, когда на столе появились кувшины с вином — Молтри взирал на них с нежностью, но его подагра предписывала воздержание — он не упомянул о деле, волновавшем Ратледжа. Впрочем, он и вообще-то считал, что оно не стоит выеденного яйца.

— Миртль, моя милая, я слышал, ты наконец-то помирилась с отцом?

Она радостно улыбнулась ему:

— Да. Я как раз только что рассказывала об этом Гарри, — и она с любовью оглянулась на мужа, стоящего у нее за спиной. — Я так счастлива, генерал. Это вернуло мне покой, которого долгие годы так не хватало. Правда, в последнее время я стала смотреть на многие вещи по-другому, но все равно в сердце сидела заноза.

— Я рад за тебя, девочка. И за тебя, Гарри.

— Я и сам рад. Ни одно событие с момента нашей свадьбы не делало меня счастливее.