Закрыв за ним дверь, Чжоу Юэ-вэнь тихо сказала:

— Я все время боялась, что ваш разговор затянется до глубокой ночи.

— Когда этот человек только приехал, — нахмурив брови, невесело сказал Чжао Ли-мин, — мы еще могли сговориться, чувствовалось, что он стремится учиться, а сейчас, как видно, он уже все познал и прислушивается только к голосу собственного разума.

— Это почему же? — не удержалась от вопроса Чжоу Юэ-вэнь, хотя она уже кое-что поняла из их разговора.

— Разве ты сама не слышала? Прежде всего потому, что хочет показать себя, — в тоне Чжао Ли-мина проскользнули нотки пренебрежения. — После моего отъезда он все перевернул на заводе.

Чжоу Юэ-вэнь понимала, что в словах секретаря парткома не было ничего неправильного. Конечно, не совсем хорошо, что он изменил решение директора. Она задумчиво посоветовала мужу:

— Мне кажется, что во избежание путаницы вам следует твердо определить границы деятельности каждого. Не знаю, как у вас на заводе, а у нас на курсах (она вела партийную работу на курсах по повышению технических знаний рабочих) мы с директором четко разделили свои обязанности.

— Я утверждаю, что он не станет заниматься тем, чем должен заниматься, — недовольным тоном проговорил Чжао Ли-мин. — Я просил его заняться соревнованием, но уверен, что и здесь ничего не сделано.

— Я думаю, что тебе надо вопрос о соревновании поставить на широком совещании! — Чжоу Юэ-вэнь хотелось еще сказать, что за спиной высказывать свое недовольство нет никакого смысла, но она сдержалась. Она знала, что, когда муж сердит, никакие разумные доводы на него не действуют, и поэтому перевела разговор на другую тему.

— Я хотела у тебя спросить, — начала она с улыбкой. — Ты видел Председателя Мао?

— Видел, — радостно ответил Чжао Ли-мин, — на одном вечернем заседании я сидел всего в рядах десяти от него, выглядит он очень хорошо. — И он стал подробно рассказывать обо всем, что было на совещании в тот вечер, и кто из известных артистов выступал на концерте после его закрытия.

Но когда часы пробили десять раз, Чжоу Юэ-вэнь перебила рассказ мужа, решительно заявив:

— Сегодня ты устал, нужно пораньше лечь и отдохнуть как следует!

В свободное время Цинь Дэ-гуй усиленно занимался теперь разработкой рационализаторских предложений. Он всячески старался избежать мыслей о Сунь Юй-фэнь. Поэтому он подолгу простаивал около стенной газеты, в которой был опубликован список тем, которыми могли заняться рационализаторы. Дирекция завода призывала всех рабочих принять активное участие в новом движении.

В это время поставили на ремонт третий мартен, и Цинь Дэ-гуй внес предложение об очистке его шлаковиков от застывшего шлака путем взрыва, что давало бы значительную экономию во времени. Предложение Цинь Дэ-гуя нашло горячую поддержку секретаря парткома, по настоянию которого у директора было созвано совещание с участием инженеров.

— Это рационализаторское предложение, конечно, сэкономит много времени, только оно неразумно, — начал иронически директор. — Это утопия, не учитывающая реальных фактов. К сожалению, этот эксперимент должен происходить в цехе, и взрыв может повредить другие печи. По-моему, тут и обсуждать нечего!

Директор твердо был убежден, что предложение Цинь Дэ-гуя чистейший вздор. Огорчала его и позиция, занятая в этом вопросе Лян Цзин-чунем. Не разобравшись в обстановке, он поставил на обсуждение вздорное, нереальное предложение да еще и поддерживает его. Конечно, все это он делает только для того, чтобы показать себя.

Лян Цзин-чунь окинул взглядом сидевших за столом инженеров, надеясь, что кто-нибудь из них выскажется. Один молча курил, и по его задумчивому лицу невозможно было определить, согласен он с мнением директора или нет. Другой чувствовал себя очень неспокойно, и похоже было, что он вовсе не собирается высказывать свое мнение. Техник Чэнь Лян-хан что-то поспешно записывал себе в тетрадь, словно он находился на занятиях. В кабинете на какое-то время наступила гнетущая тишина. Заводской шум, врывающийся в распахнутые окна, казался громче обычного.

— Давайте высказывайтесь. Реально это предложение или нет? — первым нарушил тишину секретарь парткома.

— Пусть выскажется инженер Лу! — предложил Чэнь Лян-хан, подняв голову от тетради.

Инженер Лу Цзинь-чэн вынул изо рта сигарету, осторожно стряхнул в пепельницу пепел и с глубокомысленным видом медленно проговорил:

— Все здесь очень ненадежно, раньше так никогда не делали…

— Правильно, раньше такой метод не применялся, — поддержал его другой инженер, Чжан Цзи-линь.

Чэнь Лян-хан продолжал что-то записывать.

— Когда я работал на руднике, то видел, как в самом забое взрывали пласты железной руды. Там делалось это на пространстве не большем, чем наш шлаковик, и никаких повреждений не было, — сказал с легкой улыбкой секретарь парткома.

— Так это же не рудник! А стенки шлаковика не толще одного чи[12], разве они выдержат силу взрыва? Вырвет кирпичи и может даже людей покалечить, — возразил ему директор и снова иронически улыбнулся, подумав, что Лян Цзин-чунь ничего не смыслит в производстве.

Видя, что никто не поддерживает предложение Цинь Дэ-гуя, секретарь парткома поднялся со своего места.

— В таком случае я думаю посоветоваться с советским специалистом. Посмотрим, что он скажет.

Директора так и подмывало сказать: «Вопрос решен, и нечего ходить к советскому специалисту, он ведь в душе посмеется, что у тебя нет даже элементарных знаний!» — но это было неудобно, и он скрепя сердце согласился:

— Хорошо! Сходи поговори с ним!

Советский специалист Сатпаев стоял у изложниц. Переводчик Ли Цзы-кан переводил на китайский язык его предложения по улучшению разливки стали в изложницы. Сатпаев — невысокий седоватый крепыш лет сорока — сделал шаг навстречу вошедшему секретарю парткома и весело сказал по-китайски:

— Ни хао![13]

Лян Цзин-чунь передал переводчику изложенное в письменной форме предложение Цинь Дэ-гуя и попросил перевести его Сатпаеву. Тот с интересом стал слушать, время от времени бросая на Лян Цзин-чуня спокойный взгляд своих проницательных глаз.

— Спроси товарища специалиста, осуществимо ли это предложение, — попросил переводчика не выдержавший затянувшегося молчания Лян Цзин-чунь.

Сатпаев выслушал вопрос и что-то ответил с невозмутимым видом. Секретарю парткома показалось по его тону, что он не высказывается ни за, ни против; совсем как Лу Цзинь-чэн на совещании у директора.

— Он говорит, — перевел Ли Цзы-кан, — что сейчас не может сказать ничего определенного. Ему надо самому осмотреть шлаковик, и только после этого он сможет высказать свое мнение.

— Спросите, когда он осмотрит шлаковик, — попросил Лян Цзин-чунь.

Ли Цзы-кан перевел вопрос Сатпаеву. Тот кивнул головой и что-то торопливо ответил.

— Он сейчас хочет посмотреть, — сказал переводчик. Парторг обрадовался, и они с Сатпаевым отправились к третьему мартену.

Там шла напряженная работа. Сталевары и каменщики разбирали стены мартена. От неостывших еще огнеупорных кирпичей шел нестерпимый жар, и с раскрасневшихся лиц рабочих градом катился пот. Сатпаев, переводчик и секретарь парткома по железной лестнице начали спускаться вниз. Неподалеку от ковша разливали по изложницам металл, и во все стороны разлетались огненные искры. Левый шлаковик уже давно был раскрыт, однако изнутри так и дышало жаром. Сатпаев смело полез внутрь шлаковика и стал осматривать его. За ним — Лян Цзин-чунь. Парторг поминутно вытирал рукой градом ливший с него пот. «Пожалуй, со взрывом действительно ничего не выйдет, — сокрушенно подумал он. — Ведь не успеешь внести сюда взрывчатку, как от высокой температуры все взлетит на воздух. Разве человек сумеет выскочить отсюда? В самом деле, здесь обстановка значительно отличается от той, что была на руднике».