Я еще долго не мог примириться с мыслью, что 1-й Горный полк уже перестал существовать. До боли в сердце было обидно, что в такое тяжелое для Родины время расформирован один из лучших и вернейших революции полков, созданных из преданнейших и честнейших людей Урала, один из первых выступивших на защиту Советской власти; полк, который перенес все трудности и лишения и с честью выходил из самых серьезнейших и опасных положений, полк, который честно прошел свой доблестный путь от Нижнего Уфалея до зловещего Верхотурья.

В декабре 1918 года обстановка на участке 3-й армии была тяжелой. Белые, используя свое численное превосходство, теснили наши измотанные в боях части к Перми. Продвижение белых на Пермь было ускорено еще и тем, что им удалось в районе станции Выя (у Верхотурья) окружить 3-ю бригаду 29-й дивизии.

В это тревожное время в Чусовую пришло распоряжение начдива 29: запасному полку перебраться за Пермь на станцию Балезино, а мне принять от Зеленцова должность начальника гарнизона и ждать дальнейших приказаний.

Вскоре белые, продолжая наступление, захватили завод Лысьву и стремительным ударом перерезали Горнозаводскую линию Пермской железной дороги у станции Калина. 3-я армия оказалась в еще более тяжелом положении: левый фланг ее был отсечен, и полки, действовавшие на кушвинском направлении (4-й Уральский, 21-й Мусульманский, 22-й стрелковый), оказались отрезанными от основных сил армии, потеряв с ними всякую связь.

Не имея возможности пробиться к Перми и соединиться с основными частями, они, чтобы избежать окружения, устремляются на север по Луньевской ветке в сторону Кизела и Усолья.

Накануне прорыва белых у станции Калина я получил от начдива 29 Васильева весьма краткую телеграмму:

Однако где находился Мирович с полком, я не знал. И только на следующий день, когда Чусовая была уже отрезана от Перми и связь с дивизией прервана, мне удалось установить, что 22-й полк, погрузившись в вагоны на станции Теплая Гора, поспешно отходит к Чусовой.

В это время в Чусовой случайно оказались мои однополчане по 1-му Горному полку: бывший адъютант полка Нестеров, честнейшей души человек, прекрасный штабной работник, и старый конник разведчик дядя Вася (так его звали все, кто знал; фамилию его я, к сожалению, не помню). Тут же в Чусовой была медсестра 1-го Горного полка Катя Истокская. Это были люди, которым можно было поручить любое дело, поэтому я и уговорил их пойти со мной в новый полк. Они охотно согласились.

Поручив обязанности начальника гарнизона «самому богу», так как таковой начальник в Чусовой больше не нужен был, я поспешил на станцию, надеясь разыскать там Мировича с его полком.

О 22-м полке я совершенно ничего не знал, он только что появился в нашей дивизии и был для меня загадкой.

Не помню сейчас точно, кажется на вторые сутки после получения телеграммы, 22-й полк прибыл в Чусовую. Я разыскал Мировича в штабном вагоне и предъявил ему телеграмму начдива. Взглянув на нее, он с минуту стоял молча, а потом медленно, как бы выдавливая из себя слова, сказал:

— Мне трудно вам сейчас объяснить, но я думаю, что вы, товарищ Пичугов, не согласитесь принять полк без хозчасти и обоза?

— Как без хозчасти и обоза? Куда же они девались? — спросил я, озадаченный таким заявлением.

В ответ Мирович только безнадежно махнул рукой. Со стороны фронта слышались довольно частые артиллерийские выстрелы, и отдельные снаряды противника уже рвались недалеко от станции.

— Вы один? — спросил он.

— Нет. Со мной еще три человека и лошади.

— Пусть грузят скорей, место в вагонах найдется, — торопливо сказал он. — А людей можно сюда, в штабной вагон.

Эшелон недолго стоял на станции. Вскоре он медленно двинулся в сторону Кизела. Когда благополучно миновали полосу артиллерийского обстрела, Мирович, негодуя, рассказал, как хозяйственная часть и обозы 22-го полка, подстрекаемые кулацкими элементами, переметнулись к белым.

— Проглядели, — сокрушенно закончил он. — Все хозяйство полка оказалось в руках кулаков. Вот они и сыграли с нами такую подлость. Да у нас и в строевых подразделениях неважно. — Потом, помолчав немного, Мирович добавил: — Кроме того, у меня нет пока никаких сведений о втором батальоне, который ушел другим эшелоном раньше. Говорят, что он проскочил на север к Усолью. Насколько это верно, не знаю. Так что сдавать-то пока и нечего.

Позднее мне стало известно, что этот батальон действительно добрался до Усолья и влился потом в 22-й Кизеловский полк.

Слушая рассказ Мировича об измене хозяйственной части, я ощутил неприятное чувство: «А что если кулаки и в строевых подразделениях сумеют повернуть людей на свою сторону?». Но я постарался отогнать от себя эту страшную мысль.

Полк без хозяйственной части — это не полк, да и 2-й батальон неизвестно где. Принимать действительно было нечего. Кроме того, в условиях отступления смена командира, которого знал личный состав полка, была бы неправильным решением. Поэтому мы согласились передачу полка не производить, пока не будет восстановлена связь с дивизией. Комиссар полка Смирнов одобрил наше решение.

Когда полк добрался до станции Губаха, мы отправились с комиссаром в поселковый Совет, чтобы достать сколько-нибудь продовольствия. Председатель поссовета Чинин, выслушав нас, сказал, невесело усмехаясь:

— Мы сами за осьмушку хлеба танцевать бы пошли, как солдат танцует за письмо из дому. — И потом, посерьезнев, добавил: — Мы уж давно вместо хлеба жмыхи едим, да и то в ограниченном количестве. Это не только у нас, такое положение во всем угольном районе, вплоть до Усолья.

Вернувшись к эшелону с пустыми руками, мы передали Мировичу нашу беседу с Чининым. После этого решено было не забираться дальше на север в голодный район, а выгрузиться на Губахе и попытаться походным порядком пойти на соединение с дивизией через Прикамский хлебный район, держа направление на Добрянский завод.

Первый большой привал с ночлегом сделали в деревне Шестаки. Эта деревня действительно оказалась хлебной, и наши мужички, одетые в серые шинели, быстро нашли общий язык с хозяевами и, как видно, покушали неплохо. Но все же настроение в ротах было какое-то тревожное, непонятное.

На следующий день, еще до рассвета, полк двинулся дальше к деревне Красная, где и предполагалось сделать большой привал и, если удастся, подкормить людей.

Имея специальную подводу и находясь не у дел, я не спешил с выездом, и только спустя часа два — три после выступления полка мы тронулись из деревни Шестаки, рассчитывая догнать походную колонну в деревне Красная. Вначале мы ехали все вместе, причем Нестеров и дядя Вася на верховых лошадях, а Катя — со мной на подводе. Потом они ускакали вперед, чтобы подготовить квартиру и достать что-нибудь поесть.

Мы уже приближались к поскотине деревни Красная, когда вдруг увидели бегущего навстречу нам командира полка Мировича. Он был без шинели, в одном френче.

«Куда и зачем бежит Мирович?» — с тревогой подумал я. Поравнявшись с нами, он схватил мою винтовку с подводы и, не останавливаясь, крикнул:

— Спасайтесь! Нас предали!..

Только тогда я понял, что произошло что-то непоправимое. Мелькнула страшная мысль, что полк сдался восставшим кулакам или сам поднял мятеж. Я крикнул возчику:

— Заворачивай!

Тот не долго думая стал заворачивать лошадь, а она, как на зло, завязла в снегу, и сани перегородили дорогу. Тут из деревни показались какие-то всадники. Они быстро приближались, громко ругаясь и крича: