Все стояли и слушали, никто не проронил ни слова.

— В цепь, — скомандовал я.

Бойцы, путаясь, начали рассыпаться.

— Главное не разрываться, держать тесную связь, в атаку идти дружно, — подбадривал я свое войско. — Без команды огня не открывать, а то можно спугнуть белых и все дело испортить.

Цепь рассыпалась и начала медленно продвигаться к деревне. Тихо кругом. Только кое-где похрустывали ветки под ногами бойцов да ветер своими порывами будоражил лес.

Бойцы, затаив дыхание, неслышно скользили среди деревьев.

Подходим к деревне. Тишина. На опушке леса цепь залегла. Лес так близко подходил к деревне, что простым глазом было хорошо видно, что там делается. Деревня как будто вымерла: ни один житель на улице не показывался. Только победители изредка шныряли из одной избы в другую, по-видимому, в поисках молока и прочей еды.

Сердце при виде противника забилось сильнее. Меня начинало знобить от нетерпения. Я думал: как будут драться мои новички; ни я их, ни они меня не знали. Страшна неизвестность. Комиссар Муравьев держался от меня недалеко. Его присутствие, единственного знакомого человека, ободряло.

Решаю начать. Передаю по цепи приказание приготовиться к атаке. Для подъема духа приказываю выпустить очередь из пулемета.

Минута напряженного ожидания, и пулемет сердито застрочил. Белые от неожиданности заметались в разные стороны: кто лезет во двор, кто прыгает в окно, кто бросился бежать.

Я вскакиваю и кричу что есть силы:

— Ура!.. Ура!.. Вперед в атаку… Ура!..

Но мой крик, одинокий и жалкий, повис в воздухе. Цепь — ни с места, лежит как примороженная. Только Муравьев, обгоняя меня, как сумасшедший, мчится к деревне.

— Вперед, негодяи!.. — закричал я не своим голосом, оборачиваясь к цепи.

Все лежат как убитые. Никто не сделал и попытки подняться. «Измена!» — подумал я и при этой мысли пришел в ярость. Не помня себя выхватил револьвер и начал стрелять по цепи.

— Расстреляю всех на месте, — кричал я диким голосом.

Цепь нервно вздрогнула и начала медленно подниматься, сначала нерешительно, по одному, а потом, как волна, вздыбилась и лавиной хлынула на деревню.

— Ура!.. Ура-а-а!.. — загремело раскатами, и лес отозвался громким эхом, как будто там было еще столько же бойцов.

Белые, застигнутые врасплох, бросились бежать, не оказав никакого сопротивления. Бежали врассыпную, кто куда. Мои новички ловили их в одиночку и пачками.

Когда кончился бой и стали подсчитывать трофеи и пленных, то оказалось, что пленных больше, чем победителей. В качестве трофеев были захвачены станковый пулемет и много винтовок — на каждого победителя приходилось больше чем по одной винтовке.

— Вот это дело, — кричали расхрабрившиеся новички, собравшись возле трофеев. — Во как мы!

— А знаете, сколько их тут было? — кричал один раскрасневшийся паренек, утирая рукавом шинели лоб. — Их, говорят, триста человек было.

— Ого-го, — весело загоготали красноармейцы. — Хороши вояки, коль от сотни удрали.

Эта удачная операция вселила огромную уверенность в наших новичков, они почувствовали свою силу. Мне не хотелось их разъединять и посылать на пополнение в роты. Поэтому, посоветовавшись с комиссаром, решил оставить их самостоятельным подразделением — 5-й ротой. Командиром этой роты был назначен товарищ Костин. Вскоре эту роту мы доукомплектовали влившимися в наш полк верхнесалдинскими коммунистами и другими добровольцами, и она стала очень хорошей и боеспособной ротой.

Но что же стало с 1-м и 2-м батальонами, выбитыми белыми из занимаемых ими деревень?

Как только с новым пополнением мне удалось занять деревню Ключи, я послал связных в сторону Салдинских заводов, чтобы выяснить, где «горцы» заняли новую линию обороны. Оказалось, что, выбитые из своих деревень, они отошли немного и окопались на новой позиции за рекой.

К этому времени все, что можно было вывезти из Алапаевска, было отправлено по железной дороге через Нижнюю Салду и Нижний Тагил в Кушву. Туда же срочно перебрался штаб дивизии и штаб нашей 1-й бригады.

Поэтому вскоре я получил распоряжение отходить к Нижне-Салдинекому заводу и занять новый рубеж обороны западнее Нижней Салды.

Оставив в арьергарде Калинина с его 1-м батальоном, полк направился в указанный ему пункт.

Белые, заняв Синячиху и Алапаевск, увлеклись мародерством и розыском князей. Преследовать нас им было некогда, поэтому мы ушли спокойно, без драки.

Заняв новый рубеж обороны западнее Нижней Салды, мы занялись приведением в порядок своих рядов. Тут мы, как я уже упоминал, пополнились за счет местных коммунистов и рабочих, в том числе получили одного бывшего офицера коммуниста Нестерова, который сразу же был назначен адъютантом полка.

«Горцы», услышав, что у нас в полку появился бывший офицер, специально заходили в штаб, чтобы посмотреть на него как на диковинку.

Раньше Нестеров работал учителем в местной школе, отличался хорошим развитием и трудолюбием, поэтому как нельзя лучше подходил на должность адъютанта. Сам он взялся за это дело с большой охотой и знанием. Прежний адъютант Петр Моргунов был выдвинут на должность помощника командира полка. Он страшно был доволен, что освободился от штабной работы, от «писанины», как он говорил, радовался, что теперь не будет сидеть в штабе, а сможет больше бывать на передовой. Как военный специалист Моргунов не выделялся среди других командиров, но он был большой энтузиаст, смелый и решительный человек и, несмотря на свою молодость, пользовался уважением и авторитетом среди командного состава полка. Бойцы же любили его за смелость, инициативу и решительность. Ни одна серьезная или рискованная операция или хотя бы крупная разведка не обходились без его участия. Высокий, немного сутуловатый, с узкими плечами, едва заметным пушком над верхней губой, в серой солдатской шинели, еле доходившей ему до колен, он ловко справлялся с ручным пулеметом «Льюис», с которым никогда не расставался, даже если ел или спал. Действуя во главе разведки полка, Моргунов сумел установить, что значительная часть белых, наступавшая на Алапаевск, перебрасывается в район Нижнего Тагила и только небольшая часть направилась на север, по направлению к городу Верхотурье.

Эти данные говорили о том, что противник собирается нанести свой главный удар по Тагилу.

Но самонадеянный комбриг 2, который оборонял со своей бригадой Нижний Тагил, занят был, видимо, какими-то другими делами и не сумел вникнуть в создавшуюся под Тагилом обстановку и правильно оценить ее.

Противник, сосредоточив под Тагилом около двух дивизий — 4-ю под командованием Войцеховского и значительную часть 7-й дивизии князя Голицына, перешел в решительное наступление, опрокинул части 2-й бригады и в первых числах октября занял Нижний Тагил и узловую станцию Сан-Донато, в результате чего на участке железной дороги Алапаевск — Тагил оказались отрезанными два полка 1-й бригады: 1-й Крестьянский в районе станции Салка и наш 1-й Горный на станции Верхняя Салда.

Положение отрезанных полков казалось безвыходным: с запада, юга и востока подковой расположились части противника, а с северо-запада, замыкая концы подковы, преграждала путь река Тагил с ее лесисто-болотистыми долинами. За этой рекой и огромным плесом болот, тянувшимся на десятки километров, была Кушва, куда успели отступить по железной дороге части нашей дивизии и штабы, когда Тагил еще не был занят белыми.

Пробиваться нам теперь через Нижний Тагил было немыслимо, так как идти двумя полками против двух дивизий белых (4-й и 7-й) значило вести людей на явную гибель. Сдаваться на милость победителей — такой мысли и допустить не мог тогда никто. У всех было одно желание — уйти, как бы это трудно ни было, уйти через топкие болота, ползком, но уйти обязательно.

Но прежде чем уйти надо было ликвидировать все ценное, чтобы оно не досталось врагу. В Нижней Салде скопилось несколько эшелонов с боеприпасами, продовольствием и заводским оборудованием. Решено было все это уничтожить. Запасы продовольствия, вернее муки, которую мы не могли увезти с собой, решили раздать населению, о чем и сообщили жителям Салды. И вот на станцию за мукой потянулись мужчины, женщины, старики, дети. Кто с тачкой, кто с тележкой, кто с носилками, а кто просто тянул мешок за углы. Дорога от станции напоминала муравейник. Тут были и радость и слезы. Бойцы, видя беспомощность стариков и женщин, старались помочь им.