Барин все говорит:

— Да, да.

Ну я потом:

— Барин, мой батюшка на твоем батюшке в уборную ездил.

— Брось, сукин сын!

Ногой как топнет.

А барыня:

— Дурак ты! Сто рублей отдал Богатырю...

Жил мужик богатый. И никого ночевать не пускал. Солдат идет, а в деревне собрались мужички толпой вечером. Поздравствовался. Так один мужичек говорит:

— Солдатик, пойдем ко мне ночевать.

Видит солдат на краю очень богатый дом, роскошный. Постройка очень богатая.

— Я, — говорит, — пойду к этому мужичку ночевать.

— Он, — говорят, — ночевать не пускает! Он жадный, скупой. С хозяйкой живет.

— Не может быть!

Пошел солдат к этому богатому мужичку. Во дворе двери еще не были закрыты. Приходит в избу, снял шапочку, а они уже за столом ужинают. Наварена капуста со свининой, свинина поверху плавает, на густи.

— Здравствуйте, — говорит, — хлеб да соль вам!

— Милости просим, — они говорят.

Солдат и сел рядом.

— Вот как, — говорит, — а под Питером спасибо лишь скажут. А тут сразу пригласили меня!

Садится рядом. Берет ложку и крою хлеба. Хозяйка взяла, подала мужу ложку еще. Стали втрех [есть].

Этот мужик говорит:

— Ах, как я этих приплывнёв не люблю! (Это на солдата).

— Дяденька! А я этих приплывнёв очень подлюбливаю! — И стал подлавливать [свинину] из-под евонного краю. Солдат знает, что делать!

Ну, больше ничего не подали — зачем солдат. А солдат этой капусты со свининой поел вволю. Постлали постель солдатику.

— Ну вот, дядюшка, хорошо угостил меня!

А тот думает: «Ладно!».

Солдат снял сапоги свои, взялся отдыхать. А у мужика богатые поршни с обором: богатый лапти не носил. Кладет на прилавок [свои поршни], потом говорит:

— Ты слыхал, где Гаган Гаганыч, командир полка, служит?

— Дяденька, не слыхал. У нас только свои части знать надо.

— Ну вот, — говорит, — солдат, а не слыхал.

— Нет, не слыхал, дяденька. А где же он служит? — солдат спрашивает.

— Гаган Гаганыч служит в Печи-Печинском на Сковороды-Сковородынском.

Солдат думает: «Ага, погоди!».

— Нет, не слыхал, — говорит, — дяденька!

— Ну вот и солдат!

Вот, когда легли спать, как они работали сильно, этот богатый мужик, заснули они с женой крепко, захрапели. Солдатик чувствует, что они спят крепко.

Была лучина на столе у богатого (раньше лучину жгли). Зажег лучинку, сделал закурить, курит папиросу. Он чувствовал, что мертвым сном спят они. Засветил печку. Правда, на Сковороды-Сковородынском — Гаган-Гаганович. Да. Он тогда взял его в свою сумку, завернул, а на сковороду поставил поршень и опять заслонил. Лег спать...

Проснулся солдат и думает, что хозяйка встанет дров класть — хватится [гуся]. Как бы пораньше уйти. Солдат просыпается, а мужик кашляет.

Тогда [солдат] говорит:

— Дяденька, мне надо встать!

(Да, да, да. Я вам правильно говорю. Как петух пропоет — вставать надо!).

А двадцать километров ему было до городу итти. Хозяин и покормить не покормил, — вот какой был жадный!

Солдатик встал, скоро оделся, обулся и берет свою сумку на плечи. Вот к хозяину подходит и говорит:

— Хозяин, вот я обдумал: Гаган Гаганыч переведен с того полка; теперь он служит в Сумы-Сумынском, а вместо Гаган Гаганыча там Поршень-Поршинский в Печи-Печинском.

А хозяин думает: «Я-то посмеялся, а он думает, правда, вот дурак-то!

Солдат ушел. А хозяйка обулася, стала дрова класть в печку.

— Митрофан! Гусь-то улетел! Солдат-то догадался. Твой поршень здесь... Ай-ай.

Мужик только намекнул, а солдатик-то и воспользовался.

У старухи было два сына. Оба солдаты.

Мать и спрашивает:

— Детушки, а что это такое война?

А они говорят.

— Тебе дела нет.

(А с французом тогда дрались, да, да, дорогие мои! И старухе они никогда не говорили про войну! И тогда николаевским солдатам земли не давали. Они побирались; их дарили хорошо, жалели.)

Приходит солдат николаевский.

— Здравствуй, бабушка!

— Здравствуй, сынок. Ты солдат?

— Солдат.

— Насчет войны-то как?

— Знаю, бабушка... Могу показать! А где ваши дети?

— Они на сенокос выехали. До вечера не приедут.

— А много у тебя горшков?

— Много, — говорит. — Коров много и горшков много.

— Неси, — говорит, — все!

Она наносит полную квартиру.

— Бабушка, поджарь мне подкрепиться, — солдат говорит.

Накормила она солдата.

— А мед?

И мед принесла. И свинины и холста дала.

— А все горшки принесла?

— Нет, в печке один большой поставлен. Со щами.

— Неси и его!

Она принесла.

— Бабушка, все принесла?

— Все, кормилец,

— Теперь колун принеси. Буду войну устраивать. А ты, бабушка, полезай под печку. А то полетят шрапнели — убьют еще!

Залезла бабушка под печку. А он:

— Та-та-та-та-та! — по горшкам.

— Слышишь, бабушка? — кричит, — это мы на неприятеля наступаем. Сейчас будем сражаться!

(Раньше только ружья и штыки были у нас в Турецкую войну).

Как крикнет: «Ура!». И начал горшки колотить. Горшки толкет. Рамы, стекла — вдребезги! Кирпич начал толочь, пока не устал.

А бабушка думает — солдат с ума сошел!

— Ой, кормилец, сколько тут набито!

— Эти черёпки — солдатские тела. А молоко — кровь. Это я один был. А миллионная армия была бы, — чай и квартиры не было бы... Да, да, да, да.

И пошел. Приезжают хозяева. Везде ветер свищет.

— Что такое?

— Да солдат войну показывал.

Он — плюх ее. Она — брык на землю.

— Ах ты, дура, дура!..

Посылает поп работника к доктору. И объясняет, что тужит поп животом. Доктор говорит:

— Пусть пришлет своей мочи!

Поп налил бутылку, послал с работником. Работник разбил дорогой эту бутылку, взял другую. Видит — корова мочится... Он набрал коровьей. Доктор исследовал и говорит:

— Ваш поп должен скоро телиться.

Попу стыдно, надо уезжать подальше. Заехал в одну деревню к мужику. Мужик пустил его переночевать. Пустил на печку — дело зимнее. Поп заснул. А ночью у крестьянина отелилась корова. Чтоб теленок не замерз — его тоже на печку.

Поп проснулся, смотрит — теленок!

«Ну, теперь, — думает, — можно ехать домой с теленком». Забирает теленка и уезжает.

Мужик — не давать! Дело пошло в суд. Судья приказал:

— Попа с коровой поставить! К кому теленок пойдет, с тем и останется...

Теленок пошел к корове. Так поп и остался без теленка. 

У одного мужика была красивая баба — жена.

Вот поп, дьякон и псаломщик — все подсватывались к этой бабе. Как она за водой идет — ей проходу не дают. Все подсватываются. Ну она рассказала мужу, что, вот, проходу не дают прямо.

Ну, а мужик был не дурак и говорит:

— Назначь им время. Пускай псаломщик приносит двадцать пять рублей и приходит в шесть часов. Дьякону — пятьдесят рублей. В семь часов пускай приходит. А попу — в восемь часов. И сто рублей денег пускай приносит.

Ну, так и поступила женщина. Назначила всем время, сказала, что мужа дома не будет.

Вот на второй день приходит в шесть часов псаломщик. А мужик его по голове обухом, да и в подпол. А денежки взял. Ну вот, прибрал он так и дьякона, и попа — и всех в подвал.

Ну, а в девять часов вечера заходит к нему солдат. Как раз уже темненько было. Мужик вот и говорит солдату.

Говорит:

— Дела-то у меня неважные.

— Ну, а что ж такое? — солдат-то спрашивает.

— Да вот, — говорит, — пришел какой-то монах и помер у меня. И вот теперь не знаю, как похоронить.

— Давай, — говорит, — десять рублей — я его похороню!