Стыдно показалось богатому, остановился он и говорит мужику:

— Послушай, земляк, дай мне взаймы копеечку; хочется убогому подать, да мелких нету!

Мужик дал ему и спрашивает:

— А когда за долгом приходить?

— Завтра приходи!

На другой день бедной идет к богатому за своей копейкою. Пришел на его широкой двор:

— Что Марка-Богатой дома?

— Дома! Тебе что надо? — спрашивает Марка.

— За копеечкой пришел.

— Ах, брат! Приди после; ну, право, мелких нет.

Бедной поклонился и назад:

— Я, — говорит, — приду завтра.

Наутро приходит — опять то же:

— Мелких денег вовсе нет, коли хошь, давай с сотенной сдачи... а не то приходи через две недели.

Через две недели снова идет бедной к богатому, а Марка-Богатой увидал его в окно и говорит жене:

— Слушай, жена! Я разденусь догола и лягу под святые; а ты покрой меня полотном, сиди и плачь, словно над мертвым. Когда придет мужик за долгом, скажи ему, что я сегодня помер.

Вот ладно, как муж приказал, так жена и сделала: сидит да горючими слезами заливается. Приходит мужик в горницу, она его и спрашивает:

— Тебе что?

— За должком к Марке-Богатому, — отвечает бедной.

— Ну, мужичок, Марка-Богатой приказал долго жить; сейчас только помер.

— Царство ему небесное! Позволь, хозяйка, за мою копеечку послужу ему — хоть грешное тело обмою.

С этим словом ухватил чугун с горячей водою и давай Марку-Богатого кипятком ошпаривать. Марка еще терпит, морщится да ногами дрыгает.

— Дрыгай, не дрыгай, а копейку отдай! — говорит бедной.

Обмыл, снарядил, как надо.

— Ну, хозяйка! Покупай гроб да вели в церковь выносить; я стану над ним псалтырь читать.

Положили Марку-Богатого в гроб и вынесли в церковь; а мужик стал над ним псалтырь читать.

Наступила темная ночь.

Вдруг открывается окно и лезут в церковь воры-разбойники; мужик за алтарь спрятался. Воры влезли и начали меж собой добычу делить; все поделили, остается золотая сабля — всякой к себе тащит, никто не уступает.

Бедной как выскочит, как закричит:

— Что вы спорите? Кто мертвецу голову отрубит, того и сабля будет!

Марка-Богатой вскочил сам не свой.

Воры испугались, побросали свою казну и кинулись бежать.

— Ну, мужичок, — говорит Марка, — давай деньги делить.

Разделили поровну; много досталось и тому и другому.

— Что же копеечку? — спрашивает бедной.

— Эх, брат! Сам видишь — мелких нет!

Так-таки и не отдал Марка-Богатой копеечки.

Как поп работников морил

Вот в некотором царстве, в некотором государстве, именно в том, в каком живем мы, жил один мужик. У него было три сына — два умных, а третий дурак. Жили очень бедно. Отец посылает сыновей:

— Идите хоть один в работники: дома делать нечего!

Сыновья собрались; ни тому, ни другому неохота идти в работники. Перетолковали, здумали жребий кинуть, — кому идти в работники. Кинули жребий, досталось большаку брату идти в работники. Большак брат справился и отправился в путь-дорожку. Поступил в работники к попу. Тот его ничем почти не кормил, проморил зиму. Ушел большак. На другой год отправился к попу средний брат и тоже чуть с голоду не помер. Настала очередь меньшому брату идти — Ивану-дураку. Вот он снарядился и отправился в дорогу. Вышел — попадает поп стречу ему.

— Далеко ли, добрый человек, идешь? — спрашивает поп.

— Иду себе места искать! — говорит.

— Ну, наймись ко мне в работники!

— Найми! — говорит. — Сколько дашь?

— Сто рублей дам, — говорит, — за зиму!

— Ну, а сто рублей дашь, я и жить стану! — говорит.

— Ну станешь, дак садись в сани и поедем ко мне!

Сели в сани и поехали к попу. Приехали к попу. Поп чаем напоил; ужином накормил.

— Ложись спать! — говорит. — Утром ехать за сеном.

Утром поп будит [с] полночи работника:

— Вставай, надо ехать!

Сам чаю напился, отзавтракал, а работника не кормит на дорогу. Работник запряг пару лошадей.

— Ну, садись, батька! Поедем, — говорит.

Сели и поехали. Выехали за поле.

— Батька, — говорит, — я веревки забыл! Нечем сено завязать.

— Экой ты чудак! Еще хорошо скоро вспомнили! Беги, я подожду!

Иван-дурак прибежал к попадье.

— Матка, давай скорей белорыбник и бутылку вина! Поп велел дать!

Попадья сейчас подала. Работник побежал.

— На́ веревки, батька! Теперь есть чем сено вязать!

Верст сорок проехали. Наклали они возы, завязали. Поехали домой — сумерилось, а еще верст сорок ехать домой. Иван-дурак на возу выпивает из бутылки и белорыбником закусывает. Поп и говорит Ивану-дураку:

— Ваня, гляди. Есть дорога направо, как бы туда лошадь не сбрела. А я дремлю.

— Ладно, батька, поезжай. Я усмотрю эту дорогу.

Ваня идет и смотрит эту дорогу. Увидал эту дорогу, скочил с воза и отвел лошадь в сторону по той дороге, по коей не надо было ехать.

Проехали они по этой дороге верст пятнадцать. Потом поп проснулся. Осмотрел место и видит, что в сторону едут, не ладно.

— Ваня, ведь мы не ладно едем!

— А я, — говорит, — почем знаю — ладно или не ладно! Ведь ты впереди едешь, а я за тобой.

— Экой Ваня! Как я наказывал, что посмотри, дорога направо будет, а ты и заехал!

— Ишь, сам впереди, а я и заехал!

— Ну, стало быть, Ваня, делать нечего! Надо ехать по этой дороге. Должна тут быть деревня недалеко, нужно нам в ней ночевать.

Так поехали дальше продолжать. Приезжают они в одну деревню. Поп посылает работника:

— Пойди, просись ночевать вот у такого-то мужика!

Работник побежал к дверям. Видит двери заперты. Сейчас большуха вышла, двери отворила. Работник вошел и просит хозяина.

— Пусти нас, пожалуйста, с попом ночевать!

— Милости просим, — говорит, — ночуйте!

— Да, пожалуйста, я вас прошу, попа ужином не кормите: накормите, он еще горазже сшалеет. Примолвите так, а садить не садите более, а если посадите, так не взыщивайте, если сшалевать будет!

— Ну ладно!

Работник лошадей выпряг, поставил к возам. Вошли в избу, разделись поп и работник.

— Поужинать ли не хотите ли, батюшка?

Поп на ответ ничего не подает, а работник свернулся, да и за стол. Работник отужинал, как ему надо, а попу сесть неловко, только примолвили, а больше не садят; а есть очень хочется. Так работник отужинал, полез на полати, и поп за ним. Работник захрапел, а попу не спится. Работника тычет под бока:

— Работник, ведь я есть хочу!

— Ох,.. косматый леший! Садили тебя есть, не садился. Ведь не дома, где попадья за руки садит. Поди, я видел у большухи горшок каши стоит, пойди ешь!

Поп сошел со полатей, разыскал горшок в сошке.

— Работник! — говорит, — чем я буду кашу есть? Ложки мне не найти, — говорит.

— А ты, чорт косматой, навязался! Есть ему дал и то спокою не дает! Засучи руки и ешь так!

Поп загнёл туда руки и ожог, а там не каша была, а вар. Вот он и забегал с горшком опять:

— Работник, ведь мне рук не вынуть!

Работник и говорит:

— Ишь, лешего косматого навязало на меня! Всю ночь спокоя не даешь со своей кашей.

[А ночь] была месячная, значит.

— Вон, — говорит, — у порога точило лежит, брякни горшком об него и вынешь руки-то!

Этот поп разбежался — да как хрястнет об это точило. А это лежало не точило, а хозяин лысой спал. Поп об его лысину и ударил. Хозяин завопил, а поп скочил, да из избы вон: испугался. Тогда все хозяева скочили за огнем. Хозяин кричит чего-то, работник кричит:

— Куда поп девался?

Не знаю, что и делалось здесь. Хозяева за работника:

— Зачем старика убили?

А работник за хозяев:

— Куда попа дели? Давайте попа! А нет, сейчас схожу к десятскому: «Деревню собери!». Где хотите, попа давайте!

Потом хозяева одумались:

— Куда поп девался?

— Давайте, — говорит работник, — триста рублей, все дело замну, а нет — к десятскому пойду!