— Чего ты нюхаешь газеты? — удивилась Майя.

— А ты чего марки отковыриваешь? Они ведь больше не годятся.

— Как это «не годятся»! Кому не годятся, а мне пригодятся! — Майя осторожно, за уголок, потянула оранжевую марку. — У меня целый альбом. Хочешь, покажу?

— Да ведь я дежурю.

— Ничего, на минутку!

Девочки побежали на второй этаж. Майя вынула из шкафа толстый альбом. Большие прошнурованные листы были почти сплошь заклеены марками.

— Ух, как много! Где ты их насобирала?

— Я же филателистка.

Женя с уважением посмотрела на Майю, хоть и не поняла, что значит это мудреное слово.

— Видишь, это первая советская марка. На ней нарисована капиталистическая гидра, — с увлечением объясняла Майя. — А это рабочий ее придавил. Называется аллегория. Мне ее подарил дядя Ваня, летчик Вершинин…

Женя перелистывала страницу за страницей. Вот марки с видами Крыма. Вот в зеленом небе раскинул крылья самолет. Вот плывет льдина с лагерем папанинцев…

Жене очень захотелось просмотреть весь альбом. Но ведь ей надо дежурить.

— Майя, уходи — некогда сейчас!

Женя намазала пол пахучей желтой мастикой и принялась натирать. Нажимая ногой на щетку, она с ожесточением твердила:

— Кто — что? Кого — чего? Кому — чему? Кого — что?..

Ей стало жарко, и она присела на подоконник передохнуть.

Комната уже в порядке. А дежурить, оказывается, совсем не трудно. Даже весело — можно и петь и плясать. Вот ответственной дежурной Лиде — той потяжелее. Она ведь за всем домом следит. И Женя подумала: если ее назначат ответственной, то выходит, что она уже все порядки знает. Тогда можно будет пойти к Тамаре Петровне и сказать: «Поручите мне Нину, она будет меня слушаться».

Женя соскочила с подоконника и с новой силой принялась натирать дубовые шашки паркета. Ей хотелось, чтобы они засияли, как в вестибюле.

— Кто — что? Кому — чему?.. — грозно вопрошала она.

— Что ты такая сердитая? Я не без спроса, я ведь спросила: «Можно?» — отозвался обиженный голос.

И позади послышался звук, точно из крана закачала вода. Конечно, Нина не посмела бы зайти в комнату старших, но она там увидела Женю, по которой соскучилась.

— Нина!.. — обрадовалась Женя и обернулась.

Нина, шмыгая носом, мешала ложкой в игрушечной кастрюльке. А из нее на стол, на стулья, на сверкающий пол, на ее новое синее платье текла коричневая струйка. Подмышкой Нина держала кулек.

— Ты… ты зачем… — Женя кинулась к столу. Под ногами затрещало. — Что за гадость?

Она провела рукой по столу и измазала пальцы.

— Не гадость — это какао! — скороговоркой начала Нина и показала на кулек, полный толченого кирпича, которым посыпают в саду. — Потому что я Манину матрешку лечить обещалась. Ей питаться надо!

— Питаться?.. Гадкая девчонка! Отдай сейчас же кулек!

Нина обиженно поджала губы, но кулек отдала. На пол посыпались песок, камешки.

— Подбери сейчас же! Смотри, что ты наделала! Сумасшедшая!

Нина еще больше обиделась:

— А Лидочка меня никогда так не ругает…

Она подхватила свою кастрюльку и убежала.

Женя с тряпкой в руках, расталкивая стулья, кинулась было вдогонку. В коридоре она встретила воспитательницу младших Ксению Григорьевну Зимину.

— Ты куда? Что за шум?

— Я никуда… я дежурная… — Женя ладонью поправила растрепавшиеся волосы, и на лбу осталось рыжее пятно.

Воспитательница с недоумением оглядела дежурную и вошла в рабочую комнату. На полу — мокрые пятна, хрустит песок, стулья сдвинуты как попало. На столе рваный кулек валяется. А время позднее, весь дом уже прибран.

— Что ж ты здесь делала? — спросила Зимина.

Женя молча теребила тряпку — она не хотела жаловаться на Нину.

— Пойди полюбуйся, на кого ты похожа, — сказала воспитательница. — Дежурная должна служить примером для всех девочек.

Женя побежала в вестибюль. Из зеркала на нее смотрела взлохмаченная голова, на лбу было размазано рыжее пятно, ноги в запыленных тапках…

Стараясь никому не попадаться на глаза, Женя прошмыгнула в умывальную.

Когда она вернулась в рабочую комнату, там уже занимались девочки. Мичуринцы возились с гербарием, историки готовились к докладу. Кто повторял арифметику, кто рисовал, кто читал. И, конечно, все удивлялись, почему комната не прибрана.

Женя, ни на кого не глядя, молча стала стирать тряпкой следы «какао» и сердито, с грохотом расставлять стулья. Нет, не таким она представляла свое первое дежурство! А во всем виновата Нина. Противная девчонка! Пусть с ней водится кто хочет. Лучше уж дружить с Галей Гришиной…

И после уборки Женя пошла ее искать. Обошла все комнаты, сад, двор — Гали нигде не было. Женя снова заглянула в зал, где обычно играли младшие.

Под деревцом-колючкой, точно мышонок в мышеловке, сидела Нина. Зеленые ветки держали ее за воротник, впились в рукава. Стараясь освободиться, Нина вертелась во все стороны и зацепилась платьем за гвоздь, на который наматывали шнур от шторы. Она рванулась — платье затрещало.

— Женя, Женечка! — взмолилась она плачущим голосом.

— «Женечка»? А какао… не хочешь?

Все-таки Женя подошла к Нине, отцепила от ее платья колючие листья.

— Женечка, миленькая…

— Нечего! Все равно я теперь не с тобой дружу, а с Галей. Она хоть слушается.

— Я тоже буду слушаться! — с отчаянием проговорила Нина, прижимая руки к груди.

— Девочки, в чем дело?

В дверях стояла полная, чуть сутулая женщина в синем костюме — директор Мария Михайловна.

— Нина, что с тобой? Руки исцарапаны! — ужаснулась Мария Михайловна.

Зал никогда долго не пустовал, и через несколько минут здесь уже были почти все девочки. А Жене хотелось спрятаться от всех, ей было неловко за плохо убранную рабочую комнату и перед девочками и особенно перед директором. Никто и не заметил, как она убежала.

А Мария Михайловна, строго глядя на Нину, продолжала:

— Ведь так изуродоваться недолго! И зачем ты под колючку полезла?

— Чтобы матрешке лесным воздухом подышать… — начала было Нина, но осеклась под строгим взглядом директора.

Дежурившая в зале пятиклассница Галя Платонова присела на корточки и потянулась за матрешкой, которая все еще лежала под колючкой. Галя увидела Нинину спину и ахнула:

— А спина-то! Целый клок вырван!

Нина, изгибаясь, старалась нащупать порванное место.

— Галя, ты дежуришь? Колючку отсюда убрать! — приказала Мария Михайловна. — А Нина за свое поведение будет наказана. — Она повернулась к Нине: — Ты вот просилась в Ботанический… А теперь останешься дома. Привыкай беречь свои платья!

Мария Михайловна накануне разрешила Лиде показать новенькой девочке Ботанический сад — пусть с Москвой знакомится! Нина, конечно, тоже запросилась. «Ладно, там видно будет», — сказала тогда Мария Михайловна. А раз «видно будет» — значит, отпустит, это все знают. Но теперь вот что вышло…

Нина всхлипнула и закрыла лицо руками:

— Я больше не буду, только пустите в Ботанический!

Мария Михайловна, не отвечая, повела Нину в кастелянную.

При виде взлохмаченной, оборванной Нины кастелянша всплеснула руками:

— Батюшки, что еще за фигура? Где тебя, голубушка, так угораздило?

— Тетя Даша, как эту козу одеть? — проговорила Мария Михайловна. — Найдется у вас что-нибудь?

— Озорница! Одно слово озорница! — ворчала кастелянша, проходя в соседнюю комнату. — Опять ей новое платье подавай… Да на тебя не напасешься!

Кастелянша вернулась с ворохом одежды и стала его перебирать:

— Это не подойдет — размер не тот… Из этого выросла, не влезешь… Разве что вот из этого перешить?

Наморщив лоб, Мария Михайловна изучала платье. Вдруг она отодвинула всю груду в сторону:

— Тетя Даша, не надо. Найдите ее прежнее платье, голубое.

Кастелянша ушла с головой в свой бездонный сундук и достала платье, которое трудно было назвать голубым. Его еле отстирали от угля, и оно все полиняло.