— Иди в зал, Шура, у тебя и без того хлопот много, — сказала Тамара Петровна и сама пошла встречать запоздалого гостя.

— Александр Матвеевич? — с удивлением проговорила она, открывая дверь настежь. — А мы вас и ждать перестали!

Майор снимал с шинели и надевал на гимнастерку портупею, расчесывал свои густые курчавые волосы, а Тамара Петровна рассказывала ему о Жене и ее сестре, которая наконец нашлась.

Дяде Саше, конечно, хотелось поскорее увидеть свою Женю.

— Пойдемте же к ней, где она? Здорова ли?

— Да-да, не сомневайтесь! — Тамара Петровна улыбнулась. — Она с Зиной. Пойдемте!

И не успел майор войти в зал, как Женя, счастливая, с сияющими, мокрыми глазами, налетела на него, обняла и стала целовать, приговаривая:

— Приехал! Приехал!

Она прижималась разгоряченным лицом к его холодной щеке, висла на его шее и прыгала, как коза. Майор тоже обнимал и целовал Женю и не мог на нее наглядеться. Да неужели это его сердитая Катюша, которую полгода назад он привез в этот дом? Тогда она была в толстой гимнастерке, в солдатских сапогах. Все хмурилась и почти никогда не смеялась… И вот она какая стала!

— Погоди, — смеясь, говорил майор, — задушишь!

Девочки окружили их:

— Кто это? Дядя Саша? Здравствуйте дядя Саша!

А Женя со всех ног кинулась к Зине, схватила ее за руку и потащила к майору.

Зина смущалась, упиралась и говорила Жене громким шопотом:

— Оставь… Я сама… Так неприлично… Не полагается!

Но Женя не слушала.

— Дядя Саша, — говорила она запыхавшись, — это моя родная сестра! Она нашлась! Она моя Зина!

Майор наклонился к Зине, которая от смущения не смела на него взглянуть.

— Где же ты пропадала столько времени? — Дядя Саша подхватил ее на руки, точно она была совсем маленькая, и подкинул чуть ли не к самому потолку.

И Зина, забыв про свою степенность, завизжала, засмеялась. Она старалась поймать очки, которые так и прыгали на ее курносом носу, цеплялась за гимнастерку дяди Саши и опять взлетала.

— Так вот, сестрички! — сказал дядя Саша, осторожно опуская Зину на пол. — Скоро демобилизуюсь, и заживем все втроем.

Надежда Антоновна улыбнулась, покачала головой и взяла Зину за руку:

— Товарищ майор, это ведь моя дочка! Не забывайте!

Дядя Саша промолчал. Но зато длинный, серьезный разговор был у него в кабинете завуча. Это был даже не разговор, а настоящий семейный совет. Там, в зале, веселье шло своим чередом, а здесь, на тесно составленных стульях, за маленьким столиком, сидели Тамара Петровна, Надежда Антоновна, Витина бабушка и дядя Саша.

С кем останется Женя — вот что надо было решить. И все смотрели на Тамару Петровну, ожидая, что она подскажет справедливое, беспристрастное решение.

Тамара Петровна понимала это и напряженно думала, как быть. Она знала, что главное — интересы самих детей. А где будет лучше Зине и Жене?

Сидя за своим письменным столом, по обыкновению спокойная, ровная, она говорила меньше всех и внимательно каждого выслушивала.

Немало сложных вопросов приходилось ей решать в этой небольшой светлой комнате. Не одна судьба определялась здесь в задушевной беседе с молодым завучем. Покидая детский дом, стоя на пороге большой жизни, девушки советовались с Тамарой Петровной о самом главном, о самом заветном. И они выходили из ее кабинета спокойные, ободренные, с ясным сознанием того, как надо жить — еще лучше, честнее, правильнее.

Они приходили потом со словами благодарности, со своими сомнениями, заботами, которые Тамара Петровна всегда умело, чутко разрешала.

Вот и опять от нее ждут важного решения. Правда, она моложе всех сидящих сейчас в ее кабинете. Но положение воспитателя обязывает ее найти мудрый выход.

— Какие тут могут быть сомнения! Сестры должны жить вместе! — убеждала Надежда Антоновна. — Жене нужна семья. Конечно, она девочка серьезная, но ведь она все-таки совсем еще ребенок. Ее надо воспитывать, растить, заботиться о ней, как может заботиться только мать, только женщина!

— Это верно, — мягко сказал майор, — но ведь она ко мне привязалась, как к родному. А подумайте, каково мне расставаться с ней!

И ему представилась землянка. На койке лежит девочка с обмороженными ногами и тихо стонет. Он берет ее на руки. Он нянчит, баюкает ее, точно совсем крошечного ребенка:

«Потерпи немножко, поправишься! Совсем поправишься! А сейчас, хочешь, я тебе сказку расскажу?»

И сколько было рассказано веселых, забавных сказок в те тревожные, партизанские ночи…

Да разве эта девочка не стала ему родной дочерью!..

— А я все думал: демобилизуюсь — возьму Женю к себе!

Антонина Степановна кивнула головой, понимающе с сочувствием глядя на майора.

— А в общем… — Дядя Саша поднялся со стула, резко, на каблуках, повернулся и твердо сказал: — В общем, пускай Женя сама решает!

— Правильно, — мягко произнесла Тамара Петровна, — пусть Женя сама решает. И мне кажется, нам не надо ее торопить. Мы еще все как следует обсудим, а сейчас, — Тамара Петровна поднялась, — прошу в зал!

Все пошли за ней.

Едва они вошли в зал, как к Тамаре Петровне подбежала взволнованная, запыхавшаяся вожатая:

— Наконец-то! Тамара Петровна, начинаем! — И скомандовала: — Всей дружине построиться!

Пионеры начали строиться. Поправляя галстук, Женя побежала к своему отряду, оглядываясь на Зину и Нину, которые вместе рассматривали картинки в книжке про китов. Эту книжку Нине привез дядя Саша.

Свет погас. Синий занавес раздвинулся. На сцене вспыхнул костер. Огненная змейка скользнула по серым сучьям, а потом взвилась золотисто-красными языками. Ветер раздувал их. И они разгорались все ярче. Багровые отблески заиграли на белых стенах зала, на бархатных складках занавеса.

Пламя костра осветило сосредоточенные лица пионерок и Шуру, которая стояла с высоко поднятой рукой и отдавала рапорт вожатой.

Все смотрели на сцену, на пионерок. Тамара Петровна тоже смотрела на девочек, на начальника штаба дружины Шуру Трушину. Нет, она не ошиблась, так много доверив этой скромной, с виду незаметной девочке.

Тамара Петровна посмотрела на вдруг притихшую, ставшую серьезной и торжественной Женю. А как она теперь сдружилась с Шурой! Да и с другими девочками она по-настоящему сблизилась именно теперь. Вот когда Женя действительно вошла в коллектив! И вдруг она — уйдет…

Да нет, это невозможно! Тамаре Петровне даже трудно представить себе свой дом без Жени. А Женя? Да как же сама-то Женя расстанется с девочками? Нет, не может этого быть!

— Рапорт сдан!

— Рапорт принят!

Пионерки полукругом уселись на сцене. Женя заметила, как кто-то замахал ей из зала. Это была Зина. Женя прыгнула в зал и втиснулась на краешек стула между Зиной и Надеждой Антоновной.

На сцену вдруг ворвались лучи — золотые, белые, сиреневые, зеленые. В зале стало слышно жужжанье прожектора. Вот ослепительно яркий сноп лучей пробежал по залу и остановился в первом ряду. И все пионерки, сидевшие на сцене, и зрители, заполнившие зал, невольно повернулись в ту сторону.

Они увидели важно восседавшую Антонину Степановну. Дядя Саша что-то объяснял ей и другой своей соседке — Надежде Антоновне. Кольцова слушала майора и тихонько приговаривала: «Да-да…» и поправляла растрепавшиеся Женины косички. На трех стульях, поддерживая друг друга, сидели довольные, смеющиеся Женя, Зина, Нина и Витя.

Зал снова погрузился в полумрак. И Женя, глядя на алое пламя костра, на знамя дружины, на таких дорогих и близких ей девочек, сидевших на сцене, глядя на еще более, чем всегда, взволнованную, добрую, ласковую Ксению Григорьевну, на тетю Дашу, на толстую, сияющую повариху тетю Олю, думала: «Как же уйти отсюда? Ведь это мой дом, здесь все родное!» И этот светлый, просторный зал, где девочки вечерами столько раз сиживали в обнимку на ковре и слушали рассказы Тамары Петровны о прошлом, о жизни, о будущем…

А пионерская комната, где в уголке за пианино они с Шурой только вчера поверяли друг другу самые сокровенные тайны! И ведь они решили, что подружились навсегда, на всю жизнь!