— Товарищ дежурный, а когда Журавлева приедет?

Дежурный объяснил, что товарищ Журавлева вовсе не уехала. Вернувшись из Минска, она заболела и сейчас лежит у себя в Ухтомской. И к ней даже часто машину посылают со всякими делами. Потому что Анна Игнатьевна хоть и болеет, а работает.

— А она скоро поправится? — спросила Маринка.

— Вот уж этого я не знаю, — ответил дежурный.

Маринка с отчаянием посмотрела на Витю.

— Надо в Ухтомскую ехать, вот и все! Дежурный говорит, что это близко! — горячо сказала она, направляясь к двери.

— Я знаю, — сказал Витя. — Туда электричка ходит. Только нам уже в Дом пионеров пора.

«Да, сейчас кино начнется!» подумала Маринка. Она только что прочитала книжку «Пятнадцатилетний капитан», и как теперь интересно увидеть все это на экране, да еще послушать самого Дика Сэнда! Но ведь она дала Жене честное слово!

— Нет, Виктор, поехали к Журавлевой. Женя ведь знаешь как ждет!.. А Нина!..

Витя колебался:

— Ну хоть на минуту зайдем, хоть на Дика Сэнда поглядим!

Но Маринке уже представилась смешная, вихрастая первоклашка с круглыми от любопытства глазами. То-то она обрадуется, когда узнает! То-то праздник будет в детском доме!

И Маринка накинулась на Витю:

— Какой там Дик! Едем сейчас, и всё!

— Ладно уж, — вздохнул Витя, — раз такое дело… Сейчас, только у дежурного адрес спрошу.

Витя и Маринка спустились в метро и поехали на вокзал: Витя купил билеты, и пригородный электрический поезд повез ребят в Ухтомскую.

В вагоне было светло. Усталые пассажиры дремали. Витя с Маринкой сидели на широкой скамейке возле окна, за которым разыгралась метель. Глядя в окно, Маринка думала: какая Женя счастливая — нашлась ее Зина! А ведь если бы нашли Маринкину сестру, они, пожалуй, тоже друг друга не узнали бы…

— Станция Ухтомская! — объявил проводник, помахивая зеленым фонарем.

Вслед за немногими пассажирами ребята вышли из вагона.

Было темно, снег продолжал падать, холодный ветер дул в спину. Куда же идти? Они стояли на тускло освещенной платформе и озирались по сторонам.

— Вам куда, ребята? — окликнул их мужчина с толстым портфелем, перевязанным веревочкой.

Витя подошел к нему:

— Вы не знаете, где здесь живет Журавлева?

— Депутат Журавлева? Как не знать, тут ее все знают! Идите, ребята, по дороге прямо, а потом туда, вон за березовую рощу. Как выйдете из рощи в поле, там увидите ее дом. — Мужчина уверенно показывал рукой куда-то в темноту. Местный житель, он хорошо знал, где роща, и ему казалось, будто он видит ее. — Видишь, мальчик, вон там!

Витя сказал:

— Вижу, — хотя он ничего, конечно, не видел.

Ребята взялись за руки и быстро зашагали, поскрипывая подшитыми валенками по мерзлой кочковатой дороге. Скоро огни станции остались позади. Дул пронизывающий ветер. Сухой снег колол лицо. Ноги скользили.

Маринке стало страшно. Ей вспомнился сон. Кругом вот так же метет снег. И совсем как здесь — поле, а за ним лес. Какая-то тетенька в длинном платье несет Маринку на руках. Маринка маленькая. Ей холодно и страшно, и она тихонько плачет. А тетенька ее утешает. А потом Маринка почему-то лежит прямо на снегу совсем одна. Она кричит, но никто не отзывается. Она барахтается и проваливается в снег…

Раньше Маринка думала, что все это было на самом деле. И она даже как-то спросила маму: «Почему меня, такую маленькую, оставили в лесу? Это же нехорошо!» А мама ответила: «Что ты, Маринка, успокойся! Это все тебе приснилось». И Маринка стала забывать страшный сон. Но сегодня, в эту снежную, вьюжную ночь, ей снова все вспомнилось.

У Маринки бывали и другие странные сны. Особенно часто она видела ту тетеньку, в длинном платье. Тетенька носила ее на руках, пела ей песни… А то Маринка вдруг видела черноглазую маленькую девочку. Будто они вместе играют в саду, где сверкают большие-большие шары. Или будто Маринка катается по комнате в автомобиле, и черноглазая девочка — она немного поменьше Маринки — обиженно плачет. И это, конечно, Маринкина сестра, кто же еще!

А мама не любит Маринкиных снов и старается о них не говорить. Потому, что это всё сны про первую Маринкину маму. А ее уже нет — ее фашисты убили. Раньше Маринка часто вспоминала свою первую маму и тетеньку в длинном платье и плакала…

Ветер задувал все злее и злее. Наконец ребята миновали рощу, которая осталась в стороне, и очутились в открытом поле. Далеко-далеко впереди они увидели огонек. Это было окно Анны Игнатьевны Журавлевой.

Во время поездки в Минск Анна Игнатьевна простудилась и теперь работала у себя дома. На столе перед ней громоздились бумаги, письма, папки. Она взяла увесистую папку с надписью:

«Начато: 7 августа 1944 года.

Кончено:…….»

Похоже на то, что это затянувшееся дело скоро кончится!

Анна Игнатьевна откинулась на спинку кресла, закурила.

«Итак, что мы знаем о деле Максимовой? — думала она. — Мы знаем, что двадцать девятого ноября 1941 года в селе Залесье фашисты убили партизанку Максимову. Старшую ее дочку Женю спасли партизаны. А другую, Зину, подобрала тетя Паша».

Первая поездка в Залесье помогла установить, что действительно тетя Паша и Васильевна — одно и то же лицо.

Но как же Васильевна бросила девочку в лесу? Вот что было совершенно непонятно. Из-за этого Журавлева терялась в догадках и даже вторично выехала в Минск. Следы Зины, которые тогда были наконец найдены, заставляли думать, что девочка погибла в лесу. Но Анна Игнатьевна и майор Гаврилюк продолжали поиски.

Вернувшись в Москву, Журавлева, несмотря на болезнь, вместе с Тамарой Петровной снова просматривала фашистскую кинопленку и другие документы, сопоставляя даты и события, о которых ей рассказали бывшие партизаны…

И вот теперь все ясно. Партизаны эвакуировали ребят на самолете. Тетя Паша в морозную февральскую ночь понесла больную, изможденную Зину в лес. Но не в партизанский лагерь, а к условленному месту, откуда ее должны были отправить на аэродром. Тетя Паша отдала девочку, но на обратном пути наткнулась на эсэсовцев. Ее обыскали, нашли в кармане детскую рукавичку. Стали допрашивать: «Куда шла?»

Васильевна отвечала: «Несла в лес дитё. Пускай замерзает — кормить нечем. Ребенок чужой».

Васильевна так и погибла, но не выдала тайны партизанского аэродрома. А Зина — теперь это уже совершенно ясно — была благополучно вывезена на самолете на Большую землю.

Сейчас, опять продумывая это сложное дело, которое многим казалось безнадежным, Анна Игнатьевна все больше и больше убеждалась, что идет по верному пути. Ошиблась не она — ошибается Кольцова. Сейчас Кольцова придет, и разговор с ней, несомненно, даст Анне Игнатьевне то последнее звено, которого ей все еще недоставало. «Да где же она, эта Кольцова?» Анна Игнатьевна еще несколько дней назад отправила ей открытку. Кольцова обещала приехать в Ухтомскую, даже сообщила, каким поездом. Но назначенный час давно прошел, а ее все еще нет.

В это время в дверь постучали, и вошла Надежда Антоновна:

— Извините, я опоздала! Я к вам прямо с поезда. Ой!

Надежда Антоновна не села — она провалилась в глубокое кожаное кресло и стала объяснять, что ее задержали в затоне.

— Сами понимаете, ремонт всего машинного отделения.

Выехала она из затона не вчера, как рассчитывала, а только сегодня на рассвете.

— И вот прямо к вам! Я даже в Москву не заезжала, дома не была. Маринку еще не видела!

«Точная не точная, а девочку любит!» — подумала Журавлева, кутая ноги серым байковым одеялом. И заговорила:

— Вы просили меня разыскать семилетнюю сестру вашей приемной дочери. Но сестре вашей девочки не семь лет, как вы утверждаете, а двенадцать. Вы меня ввели в заблуждение.

— Это… это… — растерянно проговорила Кольцова, пытаясь встать, но снова погружаясь в бездонное кресло. — Вы ошибаетесь, это невозможно!

Журавлева подняла на Надежду Антоновну свои темносерые глаза:

— Какие у вас доказательства?