— Захочу, в два счета переоденусь! — сказала Женя.

Галя вышла из себя, крикнула:

— Захочу, и на второй год останусь! — и убежала.

Женя посмотрела на мокрые следы, темневшие на паркете. Видно, девочки и в самом деле беспокоятся, хотят, чтобы она пошла в школу, если Галя из-за нее даже забыла про паркет и пробежалась по нему в мокрых валенках! А ведь вестибюль — это зал дяди Вани.

Женя не выдержала. Она украдкой взяла в коридоре тряпку и, поминутно озираясь на дверь, досуха вытерла мокрые паркетины. Так же украдкой она взяла банку с мастикой, суконку и стала торопливо наводить блеск.

Часовая стрелка показывала семь часов тридцать минут, а Женя все еще терла пол. Тридцать три… тридцать пять… Надо идти, а то она опоздает! Но эта Упрямая паркетина не блестит и не блестит! Семь часов сорок минут… Через двадцать минут звонок… Женя что было сил водила суконкой взад и вперед. Ага, то-то же! Пол так и засверкал.

Женя помчалась в спальню. Раз-два — точно по сигналу «тревога», форменное платье уже на ней. Раз-два — волосы приглажены! Вот она уже схватила портфель, накинула пальто, нахлобучила ушанку и понеслась по тротуару, обгоняя прохожих.

Школа!

Женя кинула пальто гардеробщице и побежала наверх. Влетела в класс и в ту же секунду, словно вся школа только ее и ждала, надтреснуто задребезжал звонок.

— Девочки, здравствуйте! — крикнула Женя и покосилась на Галю.

Вот они, ее подруги, весь пятый «В»!

— Женя, как ты поздно!

— Ты же чуть не опоздала!

А староста Валя Афанасьева крикнула на весь класс:

— Женя, ты почему вчера не пришла? Болела?

— Что ты! Я никогда не болею!

И нарочно громко, чтобы ее услышали все девочки из детского дома, чтобы они не догадались, как ей вчера было тяжело и плохо, как она весь день себе места не находила, Женя сказала:

— Я вчера веселилась. — Она стала складывать учебники в парту. — Я пела, играла на рояле, каталась с горы в Доме пионеров… — И запнулась, покраснела.

Про гору — это у нее вырвалось нечаянно, она и сама не заметила, как это вышло. Она ведь только Гале Платоновой, только своим девочкам хотела показать, что никакая она не «наказанная», не «разнесчастная». И теперь ей стало неловко. Но слово не воробей, вылетит — не поймаешь!

— Ты каталась с горы? Какая ты счастливая! — подбежала к ней Вера Красикова. — Что было в Доме пионеров?

— Там, говорят, Гулливер! — подхватила Света. Икрамова.

Девочки окружили Женю, и ей пришлось рассказать, что было на катке.

— Гулливер выше дома… — Женя наморщила лоб, припоминая, что еще было на снимке в «Пионерской правде», — а кругом фонарики цветные, ветки всякие и вообще… — Она замолчала — почувствовала, что на нее пристально смотрит Галя Платонова.

Тут вошла классная руководительница и объявила, что сегодня арифметики не будет: Надежда Викторовна захворала, у нее грипп. А сейчас…

Что будет сейчас, все и так поняли. В класс вошла. Нина Андреевна и весело поздоровалась:

— Добрый день, девочки!

Она открыла журнал и стала отмечать отсутствующих.

— Женя Максимова, а почему ты вчера не была? Грипп? — ласково говорила Нина Андреевна.

Вчера Галя Платонова, чтобы выгородить подругу, сказала: «Максимова не совсем хорошо себя чувствует».

— Да, уж этот грипп, уж такая это болезнь… — Карелина продолжала писать, — не поймешь, то ли ты болен, то ли ты здоров… А температура как у тебя, нормальная?

Девочки заулыбались.

— Нор…нормальная, — ответила Женя заплетающимся языком.

— Нормальная? — участливо переспросила Нина Андреевна. — А при нормальной опаснее всего. Это гнилой грипп, он дает тяжелые осложнения. — Карелина кончила записывать и закрыла журнал. — И ты зря пришла в школу. Когда температура нормальная, организм, значит, не борется.

Женя окончательно растерялась:

— Нет, Нина Андреевна, что вы… Он ничего… он борется… — пролепетала Женя, сама не понимая, что говорит.

Сказать неправду, да еще Нине Андреевне, к которой она так привязалась! Женя целых два месяца ходила к ней на дом заниматься. И они не только грамматику проходили — они вместе читали Толстого, Тургенева, Пушкина. А сколько раз они вместе писали Наташе в Арктику, дяде Саше на Дальний Восток!.. И сейчас Женя даже побледнела от огорчения, вид у нее стал такой, словно она и впрямь больна. Учительница подошла к ней, потрепала ее короткие тугие косички:

— Дома-то, наверно, скучно было одной? Вот и пришла. Так, что ли?

Нина Андреевна говорила ласково, с таким сочувствием, что Женя позабыла обо всем.

— Ужасно было скучно! — вырвалось у нее. — Так скучно!..

Девочки в недоумении переглядывались, улыбались. Галя Платонова прикрыла лицо рукой. Позади раздался сдавленный смех. Застенчивая, обычно молчаливая Света Икрамова зажала себе рот обеими руками и валилась на парту.

— Икрамова, почему тебе весело? — строго спросила Нина Андреевна.

— Простите, я нечаянно… я просто… — Губы и щеки Светы вздрагивали, она еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

Учительница подошла к ней. Класс замер.

— Итак, я жду. Объясни.

Света посмотрела на Женю, которая стояла с виновато опущенной головой. Нет, она не хотела выдавать подругу, у которой организм ни с того ни с сего борется! И Света невольно залилась громким, заразительным смехом. Девочки не выдержали. Смех прокатился по всем партам.

— Икрамова, что с тобой? Если не можешь успокоиться, выйди из класса!

Женя хотела броситься к Свете, крикнуть: «Нина Андреевна, Икрамова тут ни при чем! Это все из-за меня!» Но ведь тогда она должна рассказать все — и даже про то, как ее обидели. А это значит пойти против всего дома… И, не зная, как же поступить, она растерянно смотрела то на учительницу, то на Свету.

Вера Красикова вскочила:

— Нина Андреевна, Икрамова не виновата, это все Женя Максимова! Почему она молчит? Она ведь не болеет, она вчера с горы каталась в Доме пионеров! — Вера тряхнула своими густыми рыжими волосами.

Девочки зашумели. И Свету Икрамову и Женю Максимову все любили. Правда, сейчас Женя странная какая-то, прямо не узнать…

— Тише! — остановила их учительница и вернулась к своему столу.

Теперь ясно, почему так странно жмется Женя, почему так расшумелись девочки. Нина Андреевна, по привычке, взялась обеими руками за спинку стула:

— Максимова, а ты урок выучила?

У Жени на душе стало легче.

— Да, Нина Андреевна, выучила. — Она посмотрела учительнице прямо в глаза.

Лицо Карелиной смягчилось.

— Прочитай стихи и расскажи, что общего между косарем и Герасимом, почему косарю радостно работать.

Стихи? Женя с удивлением озиралась по сторонам. И вдруг вспомнила: да, заданы стихи! Ведь еще там, в столовой, Аля говорила про какие-то стихи. Но почему же в ее тетради про стихи ничего не сказано? И Женя поняла, что в спешке, волнуясь, она толком не разобралась в Алиной записи.

— Нина Андреевна, я… я бы выучила, только я забыла… Если бы я знала, что задано… — путалась Женя.

Нина Андреевна с недоумением посмотрела на Женю, на ее соседку Галю Платонову:

— Как это может быть? А подруги твои, что же, ничего не объяснили?

Женя молчала.

Учительница задумчиво посмотрела в окно, разрисованное инеем. И Женя догадалась, что она не сердится. Нет, она очень огорчена.

Наконец Нина Андреевна повернулась к классу, взяла перо, и Женя, сидевшая у самого стола, увидела, как в журнале против ее фамилии появилась зловредная, изогнувшаяся, как змея с острым жалом, синяя двойка.

По классу пронесся шопот.

А Карелина сказала:

— Я не буду выяснять, кого Женя обманула: меня — свою учительницу, вас — своих подруг или самое себя. Это одинаково стыдно. — Она положила перо на стол. — Вы, конечно, удивляетесь: я ведь очень ценю Максимову. Но именно потому-то я сегодня к ней так строга. Тут снисхождение на пользу не пойдет!

Женя понурилась. Ее мучило, что она не может прямо и открыто сказать всю правду. Обманула!.. А ведь она никого не хотела обманывать. «И вот до чего дошла — двойки стала получать! — горько думала Женя. — Теперь и Маринке даже ответить нельзя. Она про пятерки пишет, а я ей что же…»