— Нет, Лида, в начальники штаба я все равно не гожусь, — твердила Шура.

— Что за глупости! У тебя просто еще нет опыта. — Лида ступила на мостовую, посмотрела налево, направо. — Главное, надо верить в свои силы.

Всю дорогу Лида объясняла Шуре, каким должен быть начальник штаба, и выходило, что он должен все уметь и все знать, обо всем и обо всех подумать, каждое свое слово взвесить. Да это так и есть: начальник штаба — образец для всех пионерок. Образец! «А какой же я образец! — думала Шура. — Нет, не выйдет из меня начальник штаба!»

Как только они зашли в пионерскую комнату, туда прибежала Женя с разорванным синим платьем в руках.

— Вот! — Женя тяжело дышала. — Давайте скорее шить. Платье должно быть готово сегодня, а после ужина нам долго работать не позволят. Значит надо закончить в двадцать два ноль-ноль. — И она положила платье на диван возле Лиды.

— Что это? Зачем? — поразилась Лида.

Девочки наперебой стали рассказывать про Нину и кто за нее вступился.

Шура вскочила с дивана:

— Девчата, что же мы теряем время? Давайте за работу!

— Шить! Шить! — раздались голоса.

Красная скатерть была мигом убрана. На столе появились ножницы, коробка с нитками, сантиметр. Майя с грохотом придвинула швейную машину к окну и сняла футляр.

Пионерская стала похожа на швейную мастерскую.

Самая старшая из девочек, девятиклассница Тоня Горбаченко — она считалась лучшей рукодельницей, — расстелила на столе платье. Ее обступили Лида, Шура, Галя Платонова. Все они тоже отлично шили.

Женя не смела дохнуть — она ждала, что скажут «портнихи».

Сколько дырок… На нем, оказывается, и заплаты и штопка уже есть. Не скажешь, что его сшили всего три недели назад.

— Вот так платье! — буркнула Галя.

— Вот так Нина! — мрачно поправила Шура.

Дверь приоткрылась, и Нина Волошина, вытянув шею, спросила звонким шопотом:

— Что, готово?

— Уйди… Сейчас же уйди! — прикрикнула Женя.

А Тоня все еще переворачивала платье то на одну сторону, то на другую.

— Вот что, Женя, — сказала она наконец. — В двадцать два ноль-ноль ты отнесешь Марии Михайловне ноль. Никакое ателье такого платья не починит! Давайте пойдем к Марии Михайловне и так и скажем на нет и суда нет!

Женя подскочила к столу.

— А мы ни в какое ателье и не дадим! — Она схватила платье. — Сами починим! У нас у самих на плечах головы есть. Раз надо — подумаем и что-нибудь придумаем. Очень даже просто!

Тоня Горбаченко обиженно посмотрела на нее и, ничего не отвечая, отошла к окну.

— Женя права! — горячо сказала Галя Платонова, мастерица на все руки и первая хозяйка в доме. Так ее называли потому, что она была председателем хозяйственной комиссии совета. — Надо хорошенько подумать. И вот что я думаю…

Дверь снова тихо приоткрылась. Нина просунула свой курносый нос.

— Можно? — шопотом спросила она.

Майя подбежала к двери и так же шопотом ответила:

— Прищемлю нос, тогда узнаешь… Девочки совещаются. Не мешай! — И опять захлопнула дверь.

— А я думаю сделать просто. Вроде гладкого сарафана, — говорила курчавая толстушка, шестиклассница Кира Александрович, щуря свои близорукие глаза.

Тоня повела плечом:

— А я боюсь, что у нас получится простой, гладкий… тришкин кафтан! Распорем, разрежем, а сшить не сошьем.

Девочки смущенно молчали. Тоня ведь самая старшая. Может, она и в самом деле права?

Шура посмотрела на Тоню, на платье, и ей захотелось крикнуть: «Да, правильно! Все разрезать, все распороть — и никаких заплат!» Но подумала — она ведь начальник штаба, а кто его знает, что должен сказать начальник штаба! И промолчала.

— Идея! — вдруг закричала Лида. — Все разрезать, распороть и не латать, а сшить новое платье с отделкой!

— Правильно, молодец! — подхватила Галя Платонова.

Лида побежала в кастелянную. Майя и Кира бросились за ней.

— А мы что ж зеваем? — Женя взяла со стола лезвие от безопасной бритвы, которым чинили карандаши, и начала распарывать платье.

Через несколько минут девочки вернулись из кастелянной. Лида размахивала над головой большим куском новой материи, синей в красную горошину. Из кармана достала и выложила на стол шесть блестящих, синих с красными крапинками пуговиц.

— Здо́рово? Это все тетя Даша. В сундуке откопала!

Тоня взяла материю:

— Теперь и разговор другой: это сюда, а это вниз… Женя, ты тоже давай решай. Сегодня ты у нас, выходит, за главного. Из-за тебя весь сыр-бор загорелся.

Она провела мелом по распоротому платью и стала кроить. Длинные ножницы в ее умелых руках то поскрипывали, то стрекотали, то курлыкали.

— Хорошо, очень хорошо, только быстрей! — подгоняла Женя. — Мерить пора! — Она обернулась и крикнула: — Ладно, иди — можно!

Она словно видела Нину сквозь эти толстые, дубовые, плотно закрытые створки.

Дверь смаху отворилась, и в пионерскую вбежала Нина.

Где же платье? На столе лежат какие-то куски синей материи. Два длинных рукава беспомощно свисают к полу.

Нина заплакала:

— Только всё испортили! В чем я ходить буду?

— Не реви! — рассердилась Женя. — Мерку снимать надо!

Нина, всхлипывая, сняла платье.

Кто не знает, что такое примерка! Девочки накалывали, сметывали, сшивали на Нине. Они совсем ее замучили. И еще требовали, чтобы она стояла не шевелясь, не переминаясь с ноги на ногу, чтобы даже не смела кричать: «Колется!»

Лида застучала на машине. Но и теперь Нину не отпустили. Гале вздумалось прикинуть на ней пелерину, вырезанную из газеты. Нина ежилась, плечо само собой тянулось к уху.

— Нина, стой прямо!

— Пройдись!

— Повернись!

— Руки подними!

— Руки по швам!

Нина робко поднимала на Женю глаза. Женя хмурилась и вертела ее во все стороны, точно куклу.

На самом деле Женя, конечно, давно перестала сердиться. Она ведь очень любила маленьких. Она и во время войны с ними возилась. В прифронтовых деревнях и бойцы, и офицеры, и Женя в свободную минуту нянчили малышей. Дети напоминали им родной дом, семью, оставленных где-то в тылу своих ребят…

И сейчас, примеряя Нине платье, Женя только притворялась, будто сердится. А Нина смотрела на ее сдвинутые брови и с отчаянием думала: «Нет, она меня не простила!» И виновато опускала глаза.

Работа не прекращалась ни на минуту. В четыре часа Лида пошла заниматься на рояле. Ее сменила Шура. Потом на машине строчила Кира. А когда Кира устала, за шитье села Женя. Она толкнула ногой широкую узорчатую педаль. Вот чудно — шить ногами!

— Смотри, готово! — с торжеством сказала она, показывая свою работу вернувшейся Лиде.

Лида как-то загадочно посмотрела на Женю.

— Знаешь что? Давай-ка распори все, что ты сшила… Да, все, все…

«Распори»? И тут Женя ужаснулась: она ведь лицевую сторону сшила с изнанкой!

— Ничего, — утешала ее Кира. — Помнишь поговорку: «Шей да пори!»

Кира собирала поговорки и пословицы и записывала их в тетрадь. В разговоре она любила щегольнуть понравившейся ей поговоркой. Она как-то даже в протоколе заседания совета, когда обсуждался вопрос об успеваемости, написала: «Постановили: ученье свет, а неученье — тьма!» И теперь, стараясь утешить Женю, Кира припомнила все свои записи:

— Или еще знаешь что? «Тише едешь, дальше будешь!»

— От того места, куда едешь! — буркнула Женя, с треском раздирая материю по шву.

А время шло — нет, оно летело. И Женя поняла, что сегодня закончить платье не удастся.

Вечером Женя долгих два часа занималась с завучем русским языком и арифметикой. Под конец урока она начала вертеться, ерзать — нет, ей уже не сиделось. «Как-то там, в пионерской?» — думала она.

В восемь часов Тамара Петровна наконец отпустила Женю. Она сразу бросилась в пионерскую. Лида сидела за машиной. От долгого напряжения глаза ее покраснели. Майя и Кира выкраивали карманы и о чем-то шопотом спорили. Галя дошивала пояс и сосредоточенно молчала.