Самая замечательная их черта — доброта. Когда Симмонсы только переехали, у них не было ни мебели, ни кухонной утвари — их пожитки еще не прибыли из Веллингтона. На помощь пришли Сэм и Милли, она с удовольствием угощала их маорийским хлебом, одолжила вилки, ложки и все необходимое. А когда привезли мебель, Сэм приходил и помогал Джеку вносить ее в дом. Был он мужчина крепкий, здоровый как бык. И он, и дети находились под пятой Милли. Только и слышишь: «Сэм, сделай то, Сэм, сделай это!», «Сэм, куда ты запропастился?» Безусловно, это Милли заставила его скосить траву во дворе Симмонсов, когда те уехали на рождественские праздники. А когда Джек поблагодарил его, Сэм рассмеялся и ответил, что лишь выполнял приказания своего командира, да и овцы спасибо сказали. Он разводил овец и продавал их на местной ярмарке. Сэм — личность занятная. Вечно приносил детям конфеты. А когда его жена сердилась, отвечал, что хуже не будет, все равно зубы у ребят гнилые. Он и Марка, и Энн угощал — пусть уж будут плохие зубы у всех, так справедливее.

Если взвесить все «за» и «против», то отношения между двумя семьями были вполне добрососедскими. Марк и Энн часто ходили на пляж с детьми Херемаиа. Сэм время от времени приносил подарки: то баранью ногу, то мешок картошки. Как-то угостил их ханги, и Салли очень понравилось, но кина она отказалась попробовать, а пуха[35] показалась ей несколько грубоватой.

Джек поставил велосипед в гараж, запер дверь и направился в курятник. Кур они держат недавно, это последнее увлечение Симмонсов, и Джек страшно гордился результатами. Пока курятник мал и кур немного, но скоро у наседки Марии выведутся цыплята.

…Бедняжка, как ей достается от соседских ребятишек! Все за ее перьями охотятся.

Джек лишь качает головой. Вот и курятник. Странно, дверь заперта небрежно. Впрочем, он торопился утром. Куры с кудахтаньем бегут к нему, провожают до кладовки с зерном.

— Ну, налетели, — смеется Джек. — Не торопитесь, сейчас дам.

Он высыпает зерно на пол, и куры начинают клевать. С минуту Джек наблюдает за ними, затем идет туда, где смиренно высиживает цыплят Мария.

— Как дела-то? — шепчет Джек. Наседка лишь тревожно кудахчет в ответ. — Давай-ка, старушка, посмотрим. Ну-ка пусти. — Курица сопротивляется, бьется у него в руках.

— Ну-ну, не бойся, глупая, — успокаивает Джек.

Яиц всего восемь. Но лишь два из них целы. Скорлупа у остальных раздавлена, цыплята внутри мертвы.

Джек остолбенел. Если бы он был маленьким, то наверняка бы заплакал. Но он взрослый, и вместо слез в нем поднимается ярость.

Так вот почему плохо закрыт курятник! Утром все было в порядке, он запирал сам. На полу следы, так и есть, отпечаток маленькой ступни. Не наседка же в самом деле раздавила яйца.

Кто-то побывал здесь днем. Наверняка кто-нибудь из соседских детей. Только они способны на такое.

Дрожащими руками Джек посадил наседку на место, та тут же стала устраиваться поудобнее.

— Поздно, старушка, поздно, — в ярости шепчет Джек. — Но видит бог, на этот раз они у меня получат!

Джек закрывает за собой дверь курятника.

— Салли! Салли!

Жена появляется на пороге и спешит навстречу.

— Что случилось, Джек? — недоумевает она.

— Опять эти Херемаиа, — зло бросает Джек, — Все! Лопнуло мое терпение. Ведь сто раз просил, чтобы не подходили к курятнику. При тебе предупреждал. Говорил, говорил, да что толку…

— В чем дело, Джек?

— В чем дело?! Эти ребята — в них все дело. Пока нас не было, они залезли в курятник и…

Он не договорил. Заскрипела проволочная калитка — появляется Хенаре. Он машет рукой и бежит к ним.

— Здрасьте, мистер Симмонс, здрасьте, миссис Симмонс! Хорошо съездили? Мы уже соскучились по вас.

Улыбаясь, он забирается на забор.

— Лучше не подходи, — рычит Джек.

Хенаре, удивленный тоном Джека, тревожно смотрит на него.

— А что случилось, мистер Симмонс? — В его глазах недоумение.

Джек молча подходит к забору, поднимает руку и…

— Джек, не надо! — кричит Салли. Она видит, как Хенаре сползает с забора, тело его сотрясается от плача, он закрывает лицо руками — слезы катятся градом. Он еще не понимает, в чем дело.

А Джек орет:

— И чтобы больше я никого из вас не видел по эту сторону забора! Слышал, что я сказал?

Хенаре смолкает. Салли поворачивается к мужу.

— Зачем ты так, Джек!

Вдруг дверь дома Херемаиа распахивается, и во двор вылетает Милли.

— Что такое? — кричит она. — Что здесь происходит, а?

Она подбегает к сыну и склоняется над ним. Привлеченные криками, во двор высыпают и остальные дети.

— Ну-ка, марш в дом, — командует Милли. И, страшная в своем гневе, поворачивается к Джеку. — Считай, что тебе повезло — Сэм уехал! — кричит она.

— Опять ваши дети нашкодили у меня в курятнике! — взрывается и Джек. — Спасенья от них нет!

— О чьих детях речь?! — перебивает его Милли. — Чьи это дети нашкодили?! Кто именно?! — Она выкрикивает фразы, точно кнутом бьет. — Ну, кто, кто?!

— Сами знаете кто, — отвечает Джек.

Милли Херемаиа начинает смеяться. Смех у нее заливистый, даже вызывающий.

— Конечно, как не знать! Разумеется, всегда виноваты мои дети. То стекло разобьют, то велосипед упрут. Другие дети так не делают, только мои. И в курятник ваш они без конца забираются. Вы ведь так думаете, да? А я вам вот что скажу, всезнающий и всемогущий мистер Симмонс: может, мои ребятишки когда и лазили к вам в курятник, да только не сегодня, вот!

— Бросьте, Милли, будто своих детей не знаете? От них спасенья нет!

— Хватит, сыта по горло вашими разговорами! Конечно, мои дети не ангелы, но и ваши не лучше. Подите спросите вашего прекрасного сынка, чем он вчера занимался. Не знаете? Так это потому, что ни я, ни муж не пойдем трезвонить об этом каждому встречному-поперечному.

— Постойте, постойте, Милли…

— Что, правда глаза колет? Знаю я тебя, Джек Симмонс. Вечно наговариваешь за глаза. Думаешь, я ничего не вижу! Эти соседи, они ведь маори, что, угадала? Вечно воруют, вечно обманывают. Слушай, слушай, хорошенько слушай. Думаешь, только Симмонсы по воскресеньям уезжают? А твои соседи-маори тоже дома не сидят — что, непонятно говорю? Сегодня мы все ездили собирать маис. И вернулись как раз перед вами. Ну как, мистер, ведь вы же никогда не ошибаетесь? Что скажете? — Милли Херемаиа, как огромный куст, возвышается посреди двора. Но вот она поникает и сгибается, как после урагана. — И попробуйте еще хоть раз тронуть моих детей! Вы меня слышите? Слышите, что я говорю? Только попробуйте… еще раз…

Она обнимает Хенаре, и они медленно идут к дому. Дверь за ними тихонько закрывается.

Невеселым был в тот вечер ужин у Симмонсов. Детей пораньше отправили спать. Салли убирает посуду, моет, а Джек помогает вытирать.

— Видишь, я оказался неправ, — вздыхает он.

— Да, Джек, плохо, что ты не сдержался.

— Но я же чаще бываю прав. Ты ведь знаешь этих неугомонных.

— Чаще или реже — не в этом дело. Важно, что ты сейчас неправ.

— Салли, я был вне себя, поэтому не сдержался. — И он замолкает. — А впрочем, — добавляет он, — Милли ведь за всеми не уследит. И кто-то из них мог уже после возвращения слазить туда.

— Ну о чем ты, Джек, — вздыхает Салли.

— А, черт! Больше некому. Ты ведь знаешь, у них одно на уме.

— Не всегда.

— Почти всегда. Ты-то что заступаешься? Будто я не знаю, на что они способны.

— Ах, Джек! То, на что способны, еще не значит, что виновны. Неужели ты не понимаешь?

Салли отворачивается, садится за стол, искоса поглядывает на мужа. Он в сердцах комкает полотенце и швыряет на пол. Потом смотрит в окно на дом Херемаиа. Черт бы их всех побрал…

— Нужно что-то делать, Джек.

— Знаю.

— Так что же?

— Извиниться, наверное. Пойти и извиниться.

— Да, это самое лучшее.

— Таким дураком себя чувствую, — подавленно шепчет Джек.