— А почему вы не получаете мерный металл? — перебил Яствин демагогически, но Хрулев не обратил внимания, продолжал:

— Третья причина: неотработанность технологии по нескольким новым типам подшипников. НИИ возится до сих пор. Мы сами хотели довести, посылали письмо в главк, но нам ответили: занимайтесь производством, а экспериментировать — дело НИИ.

— Понятно: виноваты все, кроме вас, — бросил реплику Яствин.

Хрулев опять не обратил внимания, он шел напролом:

— Главным виновником в перерасходе фонда зарплаты является отдел материально–технического снабжения.

— Что вы скажете на это? — повернулся Яствин к Любчику и перелистал страницу в папке перед собой.

«Точь–в-точь дирижер, читающий за пультом партитуру…» — отдал Хрулев должное Яствину, а вернее — той ловкости, с которой он вел разгромные дебаты.

«Голубого» чуть покоробило. Заявил тоном человека, на которого возвели неслыханную напраслину:

— Металлом завод обеспечен полностью. Иначе как бы товарищ Хрулев выполнил план по валу? Просто подчиненный директору заводской отдел снабжения неактивно реализовал материалы и комплектующие изделия.

— По валу! — воскликнул Хрулев. — Так почему же вы склоняете меня за невыполнение номенклатуры? За недостачу подшипников на экспорт? Заводу на нынешнее число недодано… — он стал перечислять по памяти, но Яствин его остановил:

— Хватит, ясно. Продолжайте, производственный отдел.

— По номенклатуре действительно недодано семь особо учитываемых типов, в том числе…

— Требую отметить в протоколе, что металла нет по сей день! — воскликнул с раздражением Хрулев, проникаясь мгновенной ненавистью к лживому скользкому «Голубому». Начальник производственного отдела продолжал:

— Экспорт… Подчеркивать излишне, что значит невыполнение. Если с соцстранами можно еще найти общий язык, договориться посредством СЭВ, то с фирмами Италии или Франции — не получится. Зато получается неустойка. За срыв поставок приходится расплачиваться государству золотой валютой!

— Подумаешь! — вставил Яствин. — А что товарищу Хрулеву до золотого запаса государства? Между нами говоря, и некоторые другие директора с отсталоместническими настроениями смотрят на интересы страны сквозь пальцы. Дело прошлое, но мы в свое время делали по–другому. Где бы ни были, что бы н. и делали, думы наши оставались вот тут, на своей земле.

Мы не стеснялись ни в средствах, ни в действиях. Дело прошлое, но для примера годится.

Перед войной послали меня, молодого директора завода, в Америку, в город Цинциннати. Целая группа товарищей отправилась, специалисты по оборудованию, станки подобрать. Стали там водить нас по заводам, всякие чудеса показывать капиталистические: автоматические и прочие линии. Мои спутники‑то оказались верхоглядами, все таращатся по верхам, но я — калач тертый, мне все это до лампочки. Я под ноги гляжу. И что же? Вижу — болты анкерные точат для станков, да такие тонкие — просто на удивление. Мне‑то известно, какие дышла суют у нас в подобное оборудование, сколько лишнего металла расходуют. Раза в три больше! Ну, пока они там то–се про высокие материи, я тихонько нагнулся, вроде шнурок завязываю на туфле, а сам незаметно — хап! — обрезок и — в карман. Хе–хе! Понимаю, скажете: аморально, мелкий экономический шпионаж. Но во имя чего?

Я прекрасно знал, чем рискую и во имя чего. Цель оправдывает средства. Все спроворил честь честью, провез, извиняюсь, в использованных подштанниках… Сдал в лабораторию на анализ, и стало известно, из какой стали делают тонкие болты. Какая экономия металла!

Я даже премию за это получил… Не в похвальбу себе, а в назидание некоторым… Верно?

Заседание одобрительно загудело. Растревоженного Хрулева просто подмывало, у него просто не было больше сил терпеть издевательства. Спросил несвойственным ему, каким‑то придавленным тоном:

— Федор Зиновьевич, неужели у нас до сих пор работают те самые станки «Цинциннати», которые вы отбирали тогда для завода?

— Да, те самые… — важно откинулся на спинку кресла Яствин.

— Извините, но я не совсем понимаю, зачем понадобился этот самый экономический шпионаж с болтами? Не проще ли было вывернуть любой болт с любого станка, поставленного фирмой, и отдать его на анализ? К чему так опасно рисковать собой?

Начальники отделов мельком переглянулись, оценили язвительную подковырку Хрулева.

Яствин густо покраснел:

— Вот видите, как вы дерзко разговариваете, товарищ Хрулев. А я ведь старше вас! Я для вашей же пользы указываю на пороки, присущие вам, руководителю, поставленному, чтоб организовывать и устранять неполадки. А у вас, между нами говоря, процветает протекционизм, порочащий самую суть социалистического производства! Как вы могли допустить, чтоб начальник участка… э–э-э… как его? — пробежал Яствин взглядом но листкам в раскрытой папке. — Да, Ветлицкий! Чтоб он с вашего благословения занимался обманом государства и подбивал на это рабочих? Не понимаете? А подшипники для вертолетов, всученные мошенническим путем заказчику? Это что! А–а! Я буду лично разбираться! — погрозил Яствин.

Хрулев пожал устало плечами. На губах мелькнула чуть приметная улыбка. Пояснил со вздохом:

— На всученных, по вашему выражению, подшипниках вертолеты прекрасно летают и будут летать, поскольку не в подшипниках крылась причина неудач. Я ездил к авиастроителям, они довольны нашей продукцией и сами изменили завышенные технические условия.

— Конечно, конечно! Я ведь не учел, что виноваты все, кроме вас…

Яствин сделал рукой движение продолжать представителю технической службы Трезубову. Этому, пожалуй, пришлось потруднее, чем остальным. Глядя вниз и куда‑то в сторону, он мямлил о потерях от брака, о производственном травматизме, о рационализации. Говорил явно через силу, истязая себя за то, что в угоду начальству городит чепуху о товарище, которого знал не один год и глубоко уважал.

Хрулев с пристальным и не совсем уместным странным любопытством наблюдал за извиваниями кривившего душой однокашника, а в груди его то накатывала, то отливала не испытываемая ранее тупая боль, и даже не боль — гнетущая тяжесть под сердцем.

К исходу второго часа совещания высказались начальники всех служб, в том числе помощник Яствина по кадрам, туповатый, подтянутый, строевого вида мужчина, не преминувший куснуть директора за текучесть кадров. Пересилив себя, чтоб не послать кадровика подальше, Хрулев с насмешливым подобострастием и теми же трескучими словами, которыми говорил помощник по кадрам, произнес:

— Уважаемый товарищ начальник отдела кадров совершенно справедливо и своевременно указал на наши недостатки, за что ему пребольшущее спасибо. Безусловно, мы здесь недоработали, каемся, учтем и впредь будем руководствоваться ценными указаниями и не делать упущений. Народ у нас передовой, сознательный в целом и в частности. Есть, к сожалению, отдельные лица малосознательные, требующие квартир, улучшения условий труда и других мелочей, якобы необходимых для нормальной жизни, но мы со всей принципиальностью и энергией примемся за борьбу с этими нездоровыми проявлениями.

Помощник по кадрам хлопал глазами, тужась определить, в каком смысле следует воспринимать слова директора: в положительном или в отрицательном, а начальники отделов давились от смеха. Нет, сегодня этот Хрулев явно не того… Сам в петлю лезет.

Яствин принялся читать заранее приготовленное решение.

«Отметить… обязать… заострить… указать… Предупредить… объявить выговор, лишить премии…»

— Я не согласен с решением, — сказал Хрулев вставая.

— Жалуйтесь, — пбжал иронично плечами Яствин, взглянув на него недобрым взглядом из‑под полуопущенных век. Затем объявил, что совещание закончено, все свободны.

…Хрулев ехал на завод, не глядя по сторонам, точно за Еетровым стеклом «Волги» были не бурлящие улицы столицы, а бесцветная пустыня. Тупое нытье под сердцем усиливалось. Думал со злостью: «Почему поднялся против меня Яствин? Перебулгачил все и вся своей комиссией?»