Целый год ее не называли по имени и не навещали! Кто же это мог быть?

Но прежде, чем Надар нашла ответ, возвратился привратник, на этот раз с запиской в руках. Надар взяла ее дрожащей рукой и, читая, пошла к себе в комнату. Две крупные слезинки капнули на бумагу. Надар робко улыбалась. Прошло некоторое время, прежде чем до ее сознания дошло, что привратник стоит тут же, около нее. И впервые с тех пор, как Надар поселилась в этой уединенной комнатке, она почувствовала, что должна как-то отблагодарить привратника. Она порылась в сумочке и протянула ему целый пиастр!

Закрыв за привратником дверь, она еще раз прочитала записку. Потом поднесла ее к губам, поцеловала и прошептала:

— Да, я люблю тебя, потому что ты… тот, кто любил меня, когда уже никто обо мне не помнил!

Затем она сложила записку и спрятала у себя на груди…

Надар и Сами давно знали друг друга. Сами любил ее. Каждую ночь он видел ее во сне и разговаривал с ней. Однажды, когда Сами уже совсем решился на сватовство, он вдруг узнал о ее помолвке с Рашидом. На Сами обрушилось горе, но он промолчал…

Прошло много дней. Надар очутилась в своей комнатенке на чердаке, а Сами судьба бросала с одного места на другое.

Вернувшись, он узнал, что случилось с Надар, и написал ей…

Все устроилось согласно желаниям Сами. Теперь они жили под одним кровом. И жизнь, которая прежде была так сурова к Надар, начала ей улыбаться.

Прошел еще один год. И когда наступил праздник весны, Сами спросил:

— Где ты хочешь провести этот день, дорогая?

Надар потупилась. На нее нахлынули воспоминания, до глубины души взволновавшие ее. Затем она посмотрела на Сами, улыбнулась ему и ответила:

— Согласишься ли ты, Сами? Я предпочитаю посидеть на деревянной скамье у берега Нила на улице Масперо и потом вернуться домой.

Сами удивленно засмеялся и переспросил:

— На деревянной скамье? На улице Масперо? Что за мысль! Ради бога, почему? Что это тебе пришло в голову?

У Надар внезапно заблестели глаза, и она ответила с нежностью в голосе:

— Ты спрашиваешь — почему? Потому что ты был со мной там. Я была одна, и в то же время я была с тобой… У нас тогда впервые совпали порывы души и сердца стали биться вместе.

Многие в нашей деревне Заркун видели его, многие говорили: «Я видел его… Я видел, когда он покупал табак в лавке дядюшки Махмуда… Он поздоровался со мной на мосту через канал ан-Нусан… Он сидел возле сакии ан-Нуанан, беседуя с дядей абу-Мансуром».

Все они встречали его, все разговаривали с ним… Эти люди были бедняками, и им очень нужны были сто фунтов, которые обещало правительство и английский комиссар тому, кто поймает или укажет его местопребывание. Однако ни один из них не сделал этого. Все они смотрели на него с восхищением. Все любили его, помогали ему чем могли, укрывали в своих домах, приносили ему еду туда, где он находился, рассказывали о нем с гордостью и уважением.

Счастье светилось на их лицах, когда они слушали рассказы о том, как он скрывался при содействии друзей, и они радовались, будто сами спасли его и защитили. Этим они как будто бросали вызов правительству и старосте — омде. Они говорили со злорадным смехом:

— А ну, сатана, попробуй найди его!

Все это заставило старосту потерять рассудок. Он хлопал себя руками по бокам и говорил каждому жителю деревни:

— Вот так история, люди… что случилось с вами?.. Или вы с ума сошли?.. Разве вы не нуждаетесь в деньгах?.. Что же вам нужно? Я не знаю, что вы нашли в этом мерзавце хорошего?

Однажды староста встретил служащего сельской конторы аль-Хисафи. Староста гневно оскалил зубы и, размахивая жилистой рукой, посмотрел вокруг, затем внезапно рассмеялся, вытащил из кармана коробку дорогих сигарет и, сунув ее в руку аль-Хисафи, подмигнул ему:

— Возьми… пусть шайтан тебя заберет. Передай от меня… ему… ему… возьми, это дяде твоему, Рамадану… ты понял?

Аль-Хисафи быстро спрятал в карман сигареты, затем медленно, с безразличным видом удалился, чтобы передать их из рук в руки, пока они не попадут к абу-Джабалю, в каком бы доме или месте он ни находился. В любом доме, в любом месте.

Все люди знали эту историю…

И даже за две остановки от нашей станции Заркун, у станции Аль-Вест, где проходит поезд из Деменхура и резкий гудок обгоняет стук колес, я сам слышал, как незнакомый человек с жаром говорил другому:

— Я видел его… я видел его, клянусь аллахом, я видел его собственными глазами!

Его приятель придвинулся к нему.

— А не он ли это такой смуглый, худощавый, высокого роста, очень высокого, волосы с проседью. У него длинные закрученные усы… ему лет тридцать… или тридцать два? Я тоже видел его… я видел его возле сакии твоего дяди Абдуррахмана. Он шел, прихрамывая на правую ногу, в руках у него была палка из лимонного дерева. Это он… точно он. Однако…

— Что однако?..

— Однако стыдно… разве это можно сделать?

— Что стыдно?.. Их староста сам сказал, что тот, кто поймает его или укажет, где он находится, получит вознаграждение в сто фунтов… Ты что, с ума сошел?

— Нет, я не сошел с ума, это сто фунтов бешеные…

— Бешеные… Как бешеные?

— Да это они, сто фунтов, лишают людей рассудка. Берегись… береги свой ум! Очнись!

— Ну, а что случилось?.. Разве я что сказал?

— Ладно, будет об этом.

Следовательно, эта история не была уже тайной нашей деревни. Она была у каждого на языке, и мои односельчане гордились ею. Они чувствовали, что сами что-то значат, и начинали верить в себя. Рассказывая о Сейиде абу-Джабале, они добавляли различные подробности и клялись, что все это действительно имело место, как бы ни казалось странным.

История Сейида абу-Джабаля быстро распространилась среди людей, как пламя распространяется в сухом камыше, пока наконец не достигла районного центра.

И вот однажды в управлении зазвонил телефон и грубый голос, потребовав писаря или старосту, сказал:

— Ты что, бездельник… не знаешь, где он? Прикидываешься дурачком? Или ждешь, чтобы я приехал сам и нашел его? Ладно, я приеду и возьму его!.. Подожди!

Это случилось в нашей деревне Заркун в те памятные дни, дни революции 1919 года, о которых у нас вспоминают до сих пор и всегда говорят при этом о мужестве египтян, об их борьбе за независимость, о конституции и повторяют историю Сейида абу-Джабаля. Рассказывают, как он пришел из Деменхура и скрывался и что сделали с ним, когда схватили. Хотя все знают эту историю со всеми подробностями с начала до конца, однако ее передают из уст в уста снова и снова, и она обрастает все новыми подробностями.

Кто-нибудь начинает: «Ты помнишь, он убил двух англичан… взял винтовки, а солдат бросил в канал в одежде… Разве не так это было?.. Всю жизнь англичане убивали наших людей, отбирали у нас урожаи, сосали нашу кровь и угоняли наших детей на войну. Он отомстил двум из них… так им и надо!.. Нет, молодец Сейид! Видно, сын хорошего отца. Дела облагораживают человека. Он настоящий сын своего отца…»

Однако наступил вечер, после которого каждый честный человек со стыдом стал произносить название своей деревни… Ни один человек у нас, когда его спрашивали: «Откуда ты?» — не мог в то время ответить: «Я из Заркун». В конце концов мы дали деревне другое имя — аль-Азафтун.

Это случилось после того, как абу-Джабаля схватили. В тот вечер пришел полицейский чиновник, с ним были солдаты с кнутами и винтовками и англичане… Они окружили деревню и открыли по ней огонь. Запылали огни на гумнах. Солдаты взламывали двери в домах, насильно врывались в жилища, рылись в женских одеждах, разыскивая Сейида абу-Джабаля. А он, взяв винтовку шейха Алуана аш-Шантави, перепрыгивал с крыши на крышу, а шейх закрывал его спиной. Один из солдат услышал, как абу-Джабаль закричал шейху аш-Шантави, чтобы тот отошел в сторону, иначе его тоже схватят…