Солдаты разбрелись по домам. Они входили на женскую половину, насиловали женщин, оскорбляли их честь. Никакого оружия они не нашли, но встретили ненависть мужчин, защищавших женщин до последней капли крови.

Командир отряда приказал крестьянам выйти из своих домов и пройти перед ним друг за другом, чтобы он мог лично наблюдать за обыском.

Под ударами кнутов и прикладов потянулась живая цепь из мужчин, женщин и детей. Солдаты обыскивали каждого человека… Вот они без всякого повода дают пощечину какому-то юноше, вот толкают ногой старика — он падает на землю, а они весело смеются.

А женщины! О ужасные воспоминания!..

Четки падают из рук шейха Абдат-Тавваба. Он сидит молча и думает о том, что произошло в деревне несколько недель назад.

Остриями своих штыков солдаты срывали одежду с женщин, глумились над ними!.. Вот одна понравилась какому-то солдату. Он насилует ее под шум, смех и аплодисменты остальных солдат… И все это совершается на глазах отцов, мужей, братьев и сыновей!

А если какая-нибудь из женщин сопротивлялась, ее убивали… если она звала на помощь — тоже убивали; если кто-нибудь из мужчин бросался, чтобы защитить жертву, пуля в то же мгновение валила его на землю!..

В эту ночь было убито множество детей только потому, что они цеплялись за юбки своих матерей… А сколько погибло женщин, мужчин и молодых девушек!

Когда же солдаты устали от насилия, оргии и крови, командир приказал им удалиться. Один из солдат сказал:

— А почему бы нам не полюбоваться видом зарева в эту прекрасную ночь?!

Эта мысль понравилась командиру, и он приказал поджечь дома. Огонь вспыхнул. Солдаты развлекались зрелищем бушующего пламени, отражавшегося в ночном небе.

А изнывавшие от страха жители деревни посылали проклятия поработителям.

Когда заря окрасила землю своими алыми лучами, солдаты удалились… Они оставили после себя груды пепла, смешанного с кровью!

Шейх Абдат-Тавваб наклонился, чтобы поднять с земли четки… Он почистил их и поцеловал землю, которая пристала к его рукам. Мысленно он снова пережил все, что произошло в Каире. Он видел лица людей, падавших на улицах под ливнем пуль, и кровь людей смешивалась с землей, которая их вскормила. Но вот шейх взглянул на свою деревню, и ему представились страшные клубящиеся языки пламени и дым. Рыжие солдаты бросают в это пламя всех, кого он любил… Он остался совсем один… жизнь потеряла смысл!

Молчание стало невыносимым, и староста воскликнул:

— О шейх Хасан! — словно желая побудить слепого чтеца корана вступить с шейхом Абдат-Таввабом в один из веселых споров, как в былые дни.

Однако ему никто не ответил. Из отдаленного угла послышался возглас:

— О господин староста!..

Староста прошептал:

— Аллах возместит!.. О люди божьи, и для тирана настанет день, аллах отомстит ему!

В это мгновение раздался голос шейха Абдат-Тавваба, голос, полный скорби и возмущения:

— Аллах отомстит? Каким же это образом, господин староста? Скажи мне!.. Мы сами выбирали свою власть. Аллах мстит нам… нам!

Опечаленные жители деревни с вопрошающим недоумением повернули к нему головы.

И шейх Абдат-Тавваб, так же как он выступал с толкованиями корана, начал рассказывать о демонстрации в Каире, о том, как англичане принуждают египетских солдат убивать своих братьев, которые требуют свободы, как англичане осыпали подарками египетского офицера, привязавшего повстанца к хвосту своей лошади и волочившего свою жертву до тех пор, пока не наступила смерть. И офицер был счастлив этим, как если бы совершил благородное дело…

Возмущенные крестьяне перебили шейха. Он умолк.

Шейх Абдат-Тавваб потерял все. Если прежде он считал жизнь самым лучшим даром, то теперь ему стало все равно — жить или умереть. Но, прежде чем умереть, он должен был наказать тех, кто заставил его утратить радость бытия. Он хотел, чтобы деревня помнила, как шейх Абдат-Тавваб отомстил.

Однако поле его битвы было не здесь, не в этой деревне!

Неожиданно шейх Абдат-Тавваб встал и сказал:

— Я уезжаю.

Крестьяне спросили его, не собирается ли он пойти к тому офицеру, который привязал повстанца к хвосту своей лошади.

Нахмурившись, шейх ответил:

— Да!

Напрасно старались крестьяне удержать его. Шейх настаивал на своем и завещал жителям деревни снова начать борьбу, даже если деревня будет сожжена дотла!

Шейх Абдат-Тавваб быстро пошел по дороге, его окружали мужчины.

— Да здравствует справедливость! — кричали они.

Впервые после пережитого голоса людей зазвучали все вместе, казалось, они снова обрели себя для новой жизни.

Шейх Абдат-Тавваб стал прощаться. Когда он поцеловал последнего, тот спросил:

— Когда же ты вернешься к нам?

Шейх Абдат-Тавваб ничего не ответил. На его глаза навернулись слезы.

Шейх Абдат-Тавваб не вернулся больше в деревню.

В Каире помнят, какие удивительные дела он совершал во время восстания, спасая египтян от рук англичан и мстя за них.

И, хотя прошло уже тридцать лет, односельчане шейха Абдат-Тавваба до сих пор с печалью и гордостью рассказывают о нем. Шейх погиб под копытами лошади египетского офицера. Да, египетского! Лошадь тащила шейха по земле, а он, истекая кровью, не переставал повторять: «Да здравствует Египет!»

О Басюуни! Фирдаус… Фирдаус живет в Александрии, в доме своего отца, а ты здесь, в Каире, один, оторван от нее, как изгнанник, ютишься на чердаке в комнатушке.

О Басюуни! Ты уплатил за нее выкуп, но прошло три месяца, а свадьба так и не состоялась. Жизнь стала невыносимой для тебя.

О Басюуни! Фирдаус была здесь, в Каире. Если бы ее отца не перевели туда! Ведь с того дня, как он уехал с семьей, ты словно горишь в адском огне.

О Басюуни, ты навещал ее, видел ее и беседовал с ней. Твой глубокий бархатный голос, звучавший мужественно и серьезно, привлекал Фирдаус. Ее лицо заливалось краской смущения, когда она внимала тебе, и взгляды ее из-под ресниц выражали восхищение тобой.

Если бы и сейчас она была рядом с тобой, окидывая тебя горячим взором с головы до ног и упиваясь твоим присутствием! О, если бы… О, если бы!.. Ведь так было, когда Фирдаус жила с семьей в Каире и ты после помолвки страстно целовал ее! Но теперь Фирдаус уехала с семьей в Александрию. Она оставила тебя на произвол судьбы в этой жалкой комнатушке, где стены и потолок держатся каким-то чудом.

О Басюуни, посмотри на свои вещи… Все они неприглядны и мрачны. Кровать твоя напоминает гроб, а эта разостланная на полу вся в пятнах, с оборванными краями циновка похожа на ковер, сделанный из глины и забрызганный грязью.

О Басюуни! Если бы знать, что сейчас делает Фирдаус!

Может быть, она занята свадебным нарядом, примеряет его перед зеркалом, рассматривая себя в этом наряде, и представляет твои объятия в ночь свадьбы, когда ты будешь весь в шелку, благоухать духами.

О Басюуни, это не может больше так продолжаться, ведь сердце твое изнывает от страданий. Встань, мужчина, соберись и поезжай в Александрию. Там ты разыщешь Мухаммеда, своего будущего тестя, отца невесты, и скажешь ему:

— Дядюшка Мухаммед, что же помешало нашей свадьбе? Мы совершили помолвку, и я уплатил выкуп, чтобы жить со своей женой, с подругой жизни, с любимой похитительницей моего сердца, с любовью моей!..

Ох! Нет, нет, Басюуни, ты не можешь сказать ему: «с моей любимой, похитительницей моего сердца, с любовью моей», потому что эти слова ты произнесешь для нее, в комнате с закрытыми окнами и дверьми. Во всяком случае, во что бы то ни стало ты должен, Басюуни, уехать рано утром в Александрию.