Мне с моими сорока с чем-то бойцами пришлось делить место в самолёте с несколькими большими ящиками и джипом связистов. Груз были закреплён целой паутиной цепей, и нам пришлось забиться в узкий проход между ними и фюзеляжем. Некоторые из бойцов в изнеможении разлеглись на ящиках, остальные попытались заснуть на полу, используя друг друга в качестве подушек. И тут нам в очередной раз пришлось терпеливо ждать. Назначенное время вылета осталось далеко позади. Поползли слухи о том, что вылет отменят. В конце концов экипаж поднялся на борт, зачитал обычные инструкции о том, как вести себя во время перелёта, и поднял трап. Он закрылся с металлическим звоном, как дверь в тюремной камере. Затем самолёт прогрохотал по взлётно-посадочной полосе и поднялся в воздух, направляясь на юг над Южно-Китайским морем.

За время пятичасового перелёта мы попытались по мере сил отдохнуть. В памяти сохранилась картина: смешавшиеся в кучу люди, оружие, оборудование, юный морпех, который курит, погрузившись в размышления о чём-то своём, другой морпех — свернулся как зародыш, набросив на себя бронежилет вместо одеяла, чтобы укрыться от холода, присущего большой высоте; помню Джеймса Брюса, лежащего совершенно неподвижно, полуоткрыв рот — так же он будет лежать через шесть месяцев, когда его настигнет смерть.

Замигал предупредительный сигнал. С-130 круто спикировал, чтобы не попасть под огонь зенитной артиллерии, совершил посадку и вырулил на стоянку. «По коням, второй», — сказал Кэмпбелл. — Приехали». Взвалив на плечи рюкзаки, бойцы, разминая ноги, дожидались открытия трапа. Затем неуклюже, как средневековые рыцари в броне с головы до ног, они сошли на землю и построились возле серого ангара с металлическими стенами. Было жарко, сыро и облачно. На южной границе аэродрома, за несколько сотен ярдов от нас, я различил группу маленьких морпехов, устанавливающих палатку для отделения. Вертолёты, доставлявшие грузы с места высадки Третьего Девятого, порхали вокруг гладкого хребта высоты 327, этой геологической несуразности, торчавшей посреди рисовых чеков к западу от базы. Далеко от нас возвышалась зеленовато-чёрная стена Аннамских гор, вершины которых терялись из вида за облаками, которые стремительно неслись по небу.

Начали прибывать остальные роты, огромные транспортные самолёты выныривали из наползавших туч. Из самолётов выходили цепочки людей в зелёном обмундировании и расходились, направляясь к периметру базы. Я думал, что услышу стрельбу, но никто не стрелял. Я не понял — радоваться этому обстоятельству или огорчаться. Ко мне подошёл и представился молодой лейтенант в разношёрстной форме — рубашке цвета «хаки» и зелёных повседневных брюках. Он был из роты «D», координировал высадку. Лейтенант спросил меня, из какого я подразделения.

«Чарли[23] вон там». Он махнул рукой в направлении участка, где устанавливали палатку, пожал мне руку и сказал: «Добро пожаловать в Дананг», как будто я прибыл с визитом для участия в каком-нибудь массовом мероприятии. Выстроившись в колонну по два, мы прошагали мимо склада и эскадрильи вертолётов H-34 на стоянке. Пилоты глядели на нас с присущим ветеранам безразличием. Они были разодеты как «Терри и пираты»: в камуфляжной форме, бесформенных панамах, с револьверами на приспущенных поясах. Я прикинул, что Вьетнам хорош хотя бы тем, что одеваться можно более-менее свободно. Наглядные свидетельства некоторых недостатков мы увидели чуть подальше. Один из самолётов попал под лёгкий зенитный обстрел. В одном из крыльев зияло несколько дыр с рваными краями. На некоторых лицах читался вопрос: «Если пули делают такое с самолётами, то что же они сделают со мной?» Разгружавшийся неподалёку вилочный погрузчик тут же предоставил ответ на этот вопрос. На нём были сложены алюминиевые ящики, походившие на здоровенные ящики для инструментов. Это были гробы.

Рота окапывалась на участках, тянувшихся вдоль грунтовки, взвод Леммона на правом фланге, взвод Тестера — на левом. Мой взвод занимал участок посередине. Бойцы Леммона оживлённо переговаривались: они летели именно на том самолёте, который продырявили пули. В них стреляли, их высадка проходила при сопротивлении со стороны противника! Можно было сказать, что несколько пуль — не бог весть какое сопротивление, но мы, по крайней мере, не испытали того унижения, что выпало на долю Третьего Девятого. Их прибытие в район боевых действий выглядело как эпизод из какой-нибудь комической оперы. Они пошли на захват плацдарма, как морские пехотинцы в документальных репортажах времён Второй мировой, но встретили их не пулемёты с артиллерией, а мэр Дананга со стайкой школьниц. Мэр зачитал небольшую приветственную речь, а девушки надели морпехам на шеи цветочные гирлянды. Украшенные венками подобно героям античности, они пошли на захват высоты 327. Выяснилось, что занята она исключительно обезьянами, — «gorillas» вместо «guerillas»[24], как кто-то пошутил — которые не оказали сопротивления вторжению своих прямоходящих и хорошо вооружённых дальних родственников.

Роте «Чарли» был отведён южный сектор периметра, на левом фланге её позиции упирались в асфальтированную дорогу, которая вела в город Дананг, а на правом — в позиции роты «А». Передний край обороны располагался у грунтовой дороги, прямо по фронту от нас. Он состоял из проволочного забора, зигзагообразных траншей, проложенных между каменными сторожевыми вышками (наследием колониального владычества французов), двойного заграждения из колючей проволоки, минного поля и трёх рядов проволочных спиралей. Передний край занимал батальон региональных сил (ополчения) АРВ, который мы должны были официально сменить дня через два-три. До этого момента Первому Третьего предстояло занимать вторую линию обороны. Питерсон сообщил нам, что ряды рисовых чеков и деревень, простиравшиеся на юг, уже много лет являются оплотом коммунистов, и считаются наиболее вероятным путём подхода противника в случае атаки вьетконговцев. Проще говоря, если они нападут, то в первую очередь — на роту «С».

Это предупреждение заставило бойцов пошевеливаться, и они усердно проработали весь день, отрывая окопы, заполняя и укладывая мешки с песком, похлопывая по ним плашмя сапёрными лопатками. Офицеры ходили вдоль рубежа обороны, обозначая и переобозначая боевые позиции. Я старался делать всё по правилам, организуя перекрывающиеся сектора огня, размещая пулемёты так, чтобы они покрывали огнём всё пространство по фронту — короче говоря, применяя все свои знания, полученные в Куонтико на занятиях по тактике оборонительных действий стрелковой роты. Я занимался своим делом всерьёз, но мне было нелегко убедить себя самого в том, что всё не понарошку. Пока что в нашей операции было что-то надуманное, как на учениях. Прослушав на Окинаве инструктаж шкипера о наступлениях и контратаках, я представлял себе мрачные картины: поля, испещрённые воронками от снарядов, развалины городов. Но Вьетнам, судя по тому, что я успел увидеть, не был похож на охваченную войной страну (какое-то время спустя американская огневая мощь устранит этот недостаток). «Оплот коммунистов» перед нами казался мне тропическим парком. Бамбуковые и кокосовые рощицы стояли посреди рисовых чеков словно острова в море цвета яшмы. Крестьянки в конических шляпах, с шестами для переноски грузов на плечах, трусцой обгоняли мальчонку, ехавшего на буйволе. Мимо нас продефилировала стайка молодых девчушек — соблазнительные, надо сказать, создания, в шёлковых штанах и полупрозрачных аодаях. Пулемётчик по фамилии Банч помахал им из окопа, он ответили вежливыми улыбками. Он прокричал им: «Эй, нэссон, номер один. Джото ичибан». Уилльямс, командир его отделения, напомнил ему, что он не на Окинаве. Я же тем временем изучал местность, выглядывая в бинокль красные орды, но единственными признаками войны были наши собственные «Фантомы», с рёвом уносившиеся на север с полными бомбовыми отсеками.