Мы с Проффиттом уснули под самое утро. Лёжа на полу, спрятавшись за мебелью, которой я забаррикадировал окно, я был весьма неприятным образом разбужен, когда северные вьетнамцы начали обстреливать Таншоннят и некоторые районы города ракетами и снарядами из 130-мм полевых орудий. На календаре было 29 апреля. Налёт продолжался шесть часов. Примерно в десять тридцать один из корреспондентов, у которого была любительская радиостанция, настроенная на волну американского посольства, объявил: «Только что передали. Всё. Полная эвакуация. Пора прощаться».

Забыв о приличиях, все торопливо бросились к выходу. Толпы корреспондентов, чиновников из посольства, вьетнамцев из числа мирных граждан и всяких прочих «эвакуируемых лиц» побрели по полупустым улицам к эвакуационным пунктам. Проходя мимо группы ополченцев АРВ, я вяло им улыбнулся. «Домой уезжаете? — спросил один из них. — Американцы ди-ди?»

«Да, — ответил я, почувствовав себя дезертиром. — Американцы ди-ди». В конце концов нашу разношёрстную колонну отправили на сборный пункт, располагавшийся через дорогу от какой-то больницы. С окраин города поднимались столбы дыма, кто-то сказал, что северовьетнамских солдат засекли всего в двух милях от нас. Мы стояли в ожидании, обливаясь потом и прислушиваясь к ровным раскатам от разрывов снарядов 130-мм орудий. В конце концов подъехала машина с мигалкой, за которой следовали два автобуса коричнево-зелёного защитного цвета. Мы сели в автобусы, в каждый набилось человек по шестьдесят-семьдесят, и наша маленькая колонна направилась к Таншонняту.

Как раз когда мы въезжали в аэропорт через главные ворота, южновьетнамский самолёт оторвался от затянутой дымом и испещрённой воронками взлётно-посадочной полосы. Старый транспортный самолёт С-119 поднялся едва ли на несколько сотен футов, когда с земли взлетела и по спирали понеслась за ним шаровая молния. Ракета с оглушительным грохотом врезалась в С-119, и он рухнул прямо на город. До этого мы просто нервничали, но тут нам стало страшно, потому что нас должны были вывозить на вертолётах. Уязвимая цель.

Автобусы остановились перед комплексом зданий — Управлением военного атташе. Когда американское участие в войне было в самом разгаре, этот комплекс носил название «Пентагон-Восток». Уэстморленд использовал его под свой штаб. Посадочной площадкой для вертолётов должны были стать теннисные корты по соседству. Мы, расталкивая друг друга, вывалились из автобусов, нас заставил поторопиться тяжёлый снаряд, с грохотом разорвавшийся на площадке в семидесяти пяти ярдах от нас. «Без паники!» — сказал кто-то голосом на несколько октав выше нормального.

Когда мы оказались в помещении, нас построили, разбили на вертолётные группы и выдали опознавательные знаки. Все длинные коридоры в этом здании были до последнего фута забиты американцами, беженцами-вьетнамцами, корреспондентами из десятка разных стран, было даже несколько владельцев старых французских плантаций. Стены сотрясались от взрывов снарядов, бивших по ВПП. С периметра авиабазы доносился треск стрелкового оружия. Придётся взлетать с горячей площадки. Я надеялся, что это будет в последний раз, и старался не думать о зенитных ракетах.

Обливаясь потом, мы прождали там почти до вечера, до прибытия первого из группы вертолётов морской пехоты. Это были большие машины, CH-53, и каждый мог взять на борт столько же пассажиров, сколько небольшой авиалайнер. «Побежали! — заорал сержант-морпех из числа охранников посольства. — Побежали! Багаж бросаем — места нет. Бегом! Бегом! Бегом!» Я бросил свой чемодан, с которым протаскался целый день, выскочил наружу и побежал через теннисные корты к вертолётам. Вокруг посадочной площадки засели стрелки-морпехи, держа под прицелом деревья и рисовые чеки, начинавшиеся от самых границ аэродрома. Вместе с шестью десятками людей, половину из которых составляли гражданские вьетнамцы и офицеры АРВ, я взобрался на борт одного из CH-53.

Вертолёт оторвался от земли и быстро пошёл вверх. Через несколько минут мы были на высоте шесть тысяч футов, далеко под нами на земле горел южновьетнамский транспортный самолёт. Всё было так знакомо: оглушительный шум внутри вертолёта, бортовые пулемётчики, пригнувшиеся к своим пулемётам, нацеленным на зелёно-коричневую сетку, покрывавшую дельту Меконга, по которой бежали полноводные реки, покрывшие её как сеть кровеносных сосудов; и наводящее страх и одновременно возбуждающее настороженное ожидание появления трассирующих пуль или приближающейся по спирали шаровой молнии — ракеты с тепловым наведением. Одна такая взлетела было, но ушла в сторону за ловушкой, имитирующей тепло, выделяемое вертолётным двигателем, её отстрелил ведущий вертолёт нашего звена. По нам немного постреляли с земли — стреляли южновьетнамские солдаты, которым, судя по всему, было обидно, что американцы их предали.

В своём воображении я перенёсся на десяток лет назад, в тот день, когда мы вошли во Вьетнам, с важным видом, уверенно, исполненные идеализма. Мы верили тогда, что прибыли с высокоморальными целями. Но идеализм наш как-то порастерялся, моральные устои подточились, а цель была забыта.

Минут через двадцать мы долетели до побережья. Мы были уже в безопасности, за пределами дальности ракет, нам уже никак не светило попасть в число последних американцев, погибших во Вьетнаме. Оторвавшись от пулемётов 50-го калибра, бортовые пулемётчики заулыбались и, выставив вверх большие пальцы, показали: «Всё отлично». Пролетев над водами Южно-Китайского моря, над тысячами рыбацких джонок, набитых беженцами, CH-53 снизился и совершил посадку на американский корабль «Денвер», транспортно-десантный вертолётоносец, входивший в ту армаду, которую 7-й флот собрал для проведения эвакуации. Когда вертолёт опустился на полётную палубу, нам немного поаплодировали, и, когда мы выходили из вертолёта, какой-то морпех похлопал меня по спине со словами: «Добро пожаловать домой. Рад, конечно, что выбрался?» Само собой, я был рад. Я спросил его, из какой он части. «Девятая ЭБМП», — ответил он. 9-я экспедиционная бригада, та же самая часть, в составе которой я высадился когда-то в Дананге. Но сейчас её бойцы казались намного более циничными людьми, чем мы, служившие в ней десять лет назад. Морпех посмотрел на блёклую голубую линию, за которой начинался Вьетнам, и сказал: «В общем, можно теперь на эту страну миллиардов не тратить».

Эвакуированные прошли регистрацию, и их отправили на приём пищи вниз, в столовую, где было адски жарко. Большинству из нас кружила голову радость от того, что мы спаслись, но какой-то безутешный дипломат из американского посольства всё сидел, бормоча себе под нос: «Всё кончено. Это конец, конец целой эры. Погано всё кончилось, но хоть как-то кончиться она была должна». Он обессилено сидел обливаясь потом, и всё мотал головой. «Конец эры». Я тоже так думал, но я слишком устал, чтобы размышлять об историческом значении события, в котором только что принимал участие: Америка проиграла первую в своей истории войну.

На следующий день, 30 апреля, капитан корабля объявил, что сайгонское правительство капитулировало перед северовьетнамским. Мы спокойно восприняли эту новость. Всё было кончено.