II потому художественная цѣльность пхъ впечатлѣнія ничуть нарушена не была, и тріумфъ Троцкаго былъ полный. Эта часть рѣчи, касающаяся ужасовъ войны, была рѣшительно доминирующей, какъ по объему, такъ и по содержанію, какъ это мы всегда видѣлп п до него у всѣхъ абстрактныхъ сторонниковъ мира во что бы то ни стало, назывались ли они “интернаціоналистами'’, антимилитаристами пли нейтралистами, безразлично.

Отличалась она отъ другихъ не новизною идеи, не глубиною мысли, а исключительно художественностью выполненія.

Разъ война такое ужасное зло, то ясно, что всякій соціалистъ долженъ рѣшительно и безоговорочно быть противъ нея. II тотъ, кто пріемлетъ войну, кто своимъ сознательнымъ участіемъ въ ней, въ топ пли иной формѣ,

нъ той млгі шіой, хотя самой малой п робкой мѣрѣ, такъ пли иначе содѣйствуетъ продленію ея хотя бы на одпнъ день, тотъ яніяется измѣнникомъ, предателемъ дѣла рабочаго класса. II у соціалистомъ, оетанпіихся вѣрными сво-нмъ идеямъ, ст» атпмп отщепенцами ничего общаго быть не можетъ; съ ними не можетъ быть ннкакнхі. отношеній, кромѣ отношеній самой бе.тіюіцадпой борьбы, какъ ст. отъявленными врагами рабочаго класса. Объ атомъ онъ считалъ нужнымъ ааямнть ст. самаго начала, такъ какъ не хочетъ, чтобы на атотъ счетъ у кого-ннбуи* остались какія бы то ни было сомнѣнія. Ото отмежеваніе отъ соціалъ-натріотонъ и предателей (опъ такъ рѣшительно и прямо мсе время выражался), какое бы высокое положеніе въ соціалистическомъ мірѣ они до этого пн занимали, какъ бы они пн назывались: Плехановъ, Вапдсриельде, Тома, Гедъ и т. п.—мсть первое дѣло для всякаго честнаго соціалиста.

Какъ я ни былъ увлеченъ художественной стороной рѣчи, этотъ странный логическій скачекъ отъ ужасовъ • войны къ абстрактному, прекраснодушному, мѣщанекн-наивпому антимилитаризму ^иапс1 імстс рѣзнулъ мое ухо.

Какт. бы тамъ ни было, но тутъ Троцкій не допускалъ никакихъ компромиссовъ и обрушился со всей силой своего краснорѣчія на французскаго соціалиста Тома и цру-гпхъ, навсегда опозорившихъ себя тѣмъ, что вошли въ буржуазныя правительства обороны, признали войну, приняли въ ней сознательное участіе н тѣмъ самымъ взяли на себя отвѣтственность за всѣ изображенныя имъ экономическіе, соціальные и моральные ужасы ея.

А когда онъ заговорилъ о томъ, какъ девять русскихъ волонтеровъ были разстрѣляны на фронтѣ за какое-то нарушеніе дисциплины, краснорѣчіе его достигло наибольшей еіыы, н негодованію его не было предѣловъ. И пусть правительство французское не пытается свалить нею тяжесть этого отврати тельнаго преступленія на военныя фронтовыя власти: оію цѣликомъ отвѣт< тіачпю за него. II пусть Тома не утѣшаетъ еебя тѣмь, что опь этого смертнаго приговора не шцпнеалъ. Кго матеріальной подписи можетъ быть, тамъ не было, но морально его имя ныжжеію тнмъ позорными неизгладимыми Сукнами. II да бу дуть прокляты тѣ соціалисты, которые н ікслі; этого находятъ нозможпость протягивать руку тікимь соціалистамъ, какъ Тома, для какого бы то пн было совмѣстнаго дѣйствія. Тутъ опъ дошелъ до апогея: его бьещее, казалось, изъ самой глубины души, бичующее негодованіе передалось всему собранію, напряженно слушавшему его съ затаеннымъ дыханіемъ.

Это было въ самомъ концѣ 1916 года, незадолго до того, какъ вспыхнула Русская Революція. А въ началѣ 1918 года, Троцкій уже въ качествѣ фельдмаршала, а не скромнаго эмигранта, докладывалъ въ Москвѣ о наруше-, ніяхъ дисциплины въ подвѣдомственной ему арміи. Отъ былого пафоса и лаепфпстскаго негодованія не осталось и слѣда. Онъ спокойно и дѣловито, какъ подобаетъ человѣку на такомъ высокомъ и отвѣтственномъ посту, информировалъ о принятыхъ имъ мѣрахъ и. успокоительно, сообщалъ о томъ, что все обстоитъ благополучно и 10 нарушителей дисциплины арестованы; онъ мимоходомъ лпшь, въ скобкахъ, какъ о маленькомъ досадномъ упущеніи, замѣтилъ: “Къ сожалѣнію они еще не казнены”.

Но публика на Кесерііоп Мееііпд объ этомъ тогда, конечно, не могла знать, какъ она не могла знать, съ какой изумительной легкостью тотъ же Троцкій скоро послѣ этого казнилъ и убивалъ не девять, и не десятки'и сотни провинившихся передъ нимъ солдатъ, п не только солдатъ, но и женъ и дѣтей и другихъ родственнпковъ ихъ, если эти солдаты ускользали отъ кары... й потому цѣльность художественнаго впечатлѣнія опять ничуть нарушена не была.

Я съ нетерпѣніемъ слушалъ Троцкаго, все еще надѣясь услышать отъ него разъясненіе, почему это изъ несомнѣнныхъ ужасовъ войны слъдуетъ, что бельгійцы, французы, сербы и пр. должны побросать оружіе передъ лицомъ побѣдоносно наступающей рати Вильгельма; и какія блага отъ этого могутъ послѣдовать, какъ для побѣжденныхъ бельгійцевъ, французовъ, сербовъ, русскихъ, такъ п для народовъ, находящихся подъ властью правительствъ побѣдителей.

Отвѣтъ скоро не замедлилъ придти.

Онъ былъ до нельзя простъ. Изображенные имъ ужасы войны такъ подавляюще колоссальны, губительны и очевидны для всѣхъ, что не можетъ быть нп малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что рабочіе, больше всего на себѣ испытывавшіе эти ужасы, вернувшись съ фронта, нп одной минуты не смогутъ терпѣть тотъ политическій п общественный строй, который породилъ эти ужасы. Не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія, что, придя домой, они немедленно всюду устроятъ возстанія противъ свопхъ правительствъ

и сметутъ пхъ с'ь лица земли вмѣстѣ со всѣми ужасиымп буржуазными отношеніями, выразителями которыхъ оти правительства являются, и установятъ соціалистическій строй.

Ужасы войны испытали рабочіе всѣхъ странъ, какъ побѣдительницъ, такъ и побѣжденныхъ. II потому вер-иушиіеся съ фронта рабочіе будутъ устраивать революцію всюду, все равно, побѣдило ли пхъ правительство или потерпѣло пораженіе.

У меня сразу открылись глаза, — мнѣ псе стало ясно. Разъ, вернувшись съ Фронта, всѣ рабочіе неизбѣжно устроятъ соціалистическую революцію, то не все ли, въ самомъ дѣлѣ, равно, какая страна останется побѣдительницей.

Важна не побѣда, а скорѣйшее повсемѣстное возвращеніе съ ((фонтовъ. Такъ просто!

Ну, а если не устроятъ? Тогда... “Тогда”, заявилъ Троцкій, угрожающе потрясая кулакомъ пъ воздухѣ, “тогда — я сдѣлаюсь мизантропомъ”. Такимъ образомъ, какъ видите, прочная гарантія была вполнѣ обезпечена.

“Немедленное прекращеніе военныхъ дѣйствій” потъ что важно. А всякія “безъ аннексій, контрибуцій” и прочія агитаціонныя привѣски, — ато мелочи, необходимыя лишь, какъ приманка для того, чтобы вызвать необходимый уходъ съ фронта домой.

Какое, въ самомъ дѣлѣ, могутъ имѣть значеніе псѣ эти вещи, разъ все общество, весь міръ, все рапио будутъ перестраиваться на совершенно новый ладъ, п вся карта Европы п всего міра будетъ заново перекраиваться въ полномъ согласіи съ программой, подробно и детально начертанной Троцкимъ въ его брошюрѣ “Война и Интернаціоналъ”.

Нечего говорить, что рѣчь ота имѣла колоссальный успѣхъ.

Троцкій быстро пріобрѣлъ популярность въ мѣстной русской колоніи. Онъ скоро окончательно порвалъ съ ‘’е-е-ціалъ-ннтріотамн”, устроившими его нрііыдъ въ Америку и гака, радушно принявшими его.

Онъ сдѣлался редакторомъ “Новаго Міра” и быстро превратилъ ату газету во второе ирданіе “Нашего Слова”.

Время пріѣзда Троцкаго пь Пыо-Іоркъ совпало съ сезономъ баловъ, устраивавшихся въ ото время иь несмѣтномъ изобиліи всѣми организаціями. II Троцкій былъ

весьма заманчивой приманкой для тѣхъ изъ организацій, которымъ удавалось залучпть его въ качествѣ оратора на такой балъ п, такимъ образомъ, значительно увеличить доходность предпріятія. Я видѣлъ и слушалъ его на многихъ балахъ.

Но столкнуться съ нимъ и говорить мнѣ не приходилось. Его рѣшптельная и опредѣленная вступительная рѣчь отбпвала всякую охоту къ этому. Да и вообще онъ держалъ себя очень недоступно. Онъ произносилъ рѣчь, вызывалъ должный энтузіазмъ, получалъ свою порцію тріумфа и сходилъ съ кафедры; но не спускался въ толпу, не слпвался съ нею, какъ старшій любящій п любимый товарищъ, а исчезалъ какъ-то въ высь, въ закулисныя облака, окруженный атмосферой высокомѣрнаго холоднаго отчужденія, которое, какъ толстая броня, отпугивала отъ него даже самыхъ горячихъ поклонниковъ его, разъ они не принадлежали къ партійнымъ и организаціоннымъ верхамъ.