Прежде, чѣмъ Троцкій успѣлъ ступить на американскую почву, опытные интервьюеры отъ мѣстныхъ газетъ поспѣшили учинить ему самый строгій допросъ о прежней и теперешней жизни, о политическихъ взглядахъ, идеяхъ, планахъ, — обо псемъ, что ому хорошо извѣстно, мало извѣстно, совсѣмъ неизвѣстно и но можетъ бить извѣстнымъ.

На другой день въ соціалистическихъ газетахъ появились подробные отчеты объ этихъ интервью. “Форвертсъ” помѣстилъ самую б<иыіі\ю статью, зашілнивъ ею чуть по полстраипцы обширнаго формата. На слѣдующій день появилось продолженіе и т. і.. и т. д.

На одномъ изт. тапнхъ интервью Троцкій, осаждеп-пый полудюжиной нпторпыо.ірмвт., полынопный такимъ неожиданнымъ пріемомъ и помпой, замѣтилъ: “Никоіда на самомъ строгомъ допросѣ жандармовъ я такъ не потѣлъ, какъ теперь, подъ перекрестнымъ огнемъ этихъ спеціалистовъ своего дѣла”.

Въ газетахъ помѣщались его портреты, старые и только что схваченные въ разныхъ позахъ п іюложепінхь.

Вскорѣ по пріѣздѣ 'Грецкаго въ Нью-Іоркъ въ честь его былъ устроенъ, та кт. называемый, Неггрііші пі. “Куперъ Юніонъ”.

Понятно, митингъ атоп. всячески рекламировался предварительно н въ статьяхт. и въ объявленіяхъ съ чисто американскимъ размахомъ и шумомъ.

Я, конечно, рѣшилъ пойти на этотъ митингъ. Хотя я пришелъ съ значительнымъ опозданіемъ, снаружи, вопреки ожиданію, не было никакой толпы, залъ быль ночгн пусть, и я моп. занять мѣсто въ одномъ изъ переднихъ рядовъ.

И помню такое собраніе въ атомъ самомъ аалѣ въ 1012 году, когда такой же Ксссрііоп Мссііпр былъ устроенъ вь честь Дейча. Задолго до часа, объ явленнаго для начала митинга, залъ былъ переполненъ. Не только вся платформа на сценѣ, псѣ сидѣнія нт. амфитеатрѣ и псѣ проходы были заняты, было нанято все пространство позади сидѣній, между сидѣніями и сценой, даже на подоконникахъ: гдѣ только можно было онереті.ея ногой, стоялъ человѣкъ. Такъ широко популярно было имя Дейча, пріѣхавшаго для скромнаго дѣла редактированія маленькой русской газеты.

Теперь же самой искусной рекламы, съ игрой на самыя чувствительныя струны эмигрантской массы, очевидно, оказалось недостаточно для того, чтобы за ночь создать популярность человѣку, жившему до этого далеко за океаномъ н до сихъ поръ громадному большинству, з.апол-няющему обыкновенно залы такихъ митинговъ, совершенно неизвѣстному.

Залъ наполнялся очень медленно, п собраніе пришлось открытъ прп наполовину пустомъ залѣ, послѣ того, какъ время, назначенное для начала, давно прошло.

Опять, въ полномъ согласіи съ установленнымъ обычаемъ, прежде, чѣмъ было дано слово Троцкому, выступило множество ораторовъ, на разныхъ языкахъ изощрявшпхся въ дпфирамбахъ высокому гостю, но особенно надрывался представитель редакціи нѣмецкой соціалистической газеты уіоре, который рвалъ и металъ (онъ былъ, конечно, “интернаціоналистомъ” и желалъ побѣды нѣмцамъ) и изъ кожи лѣзъ, чтобы возможно выше превознести “нашего дорогого учителя”, совершенно забывая, что, по крайней мѣрѣ, три четверти собранія, незнавшаго нѣмецкаго языка, его совсѣмъ не понимало.

Какъ Троцкій, писавшій по-русски, могъ стать учителемъ нѣмца .Іоре, русскаго языка совсѣмъ не знавшаго, и какіе ученые труды, хотя бы на русскомъ языкѣ, имѣлъ въ виду усердный дпфпрамбпстъ, такъ и осталось его личной тайной. Неужели брошюрка “Война и Интернаціоналъ” такъ просвѣтила неприхотливаго ученаго редактора?

Когда публика была въ достаточной мѣрѣ утомлена этой нестройной многоязычной арміей ораторовъ, выступилъ самъ виновникъ торжества Троцкій, встрѣченный дружными апплодпсмептамп.

Извѣстно, что въ Америкѣ популярность оратора измѣряется промежуткомъ времени, втеченіе котораго ему мѣшаютъ начать его рѣчь болѣе пли менѣе неистовыми выраженіями любви, уваженія и преклоненія: апплодпс-ментамп, свистомъ, топаньемъ ногъ и т. и. очень несложными. но оттого не менѣе шумными пріемами.

Это называется “сЬеегіп<*”.

Неизвѣстно, сколько времени продолжался бы “сЬеег-іп§” въ честь Троцкаго, если бы онъ, не успѣвъ еще пріобрѣсти вкуса къ американскимъ угощеньямъ, рѣзко не пресѣкъ его въ самомъ началѣ явными знаками нетерпѣнія, и не началъ свою рѣчь, не взирая на самый разгаръ аппло-дпсментовъ, послѣ того какъ знаки нетерпѣнія не произвели должнаго эффекта.

Публика моментально присмирѣла.

Трудно высказывать сужденіе объ ораторскпхь до-стоипствахъ противника. Тѣмъ пе менѣе, я долженъ со-апаться, что эта рѣчь Троцкаго произвела па меня очень сплыюе впечатлѣніе, просто еъ художественной стороны. Слушая его, я испытывалъ истинное эстетическое наслажденіе, цѣльное, несмотря па то, что я рѣшительно отвергалъ всю идею, на которой опа была построена. Это былъ образенъ ораторскаго искусства.

Я слушалъ его много раза, послѣ этого. То былп иногда рѣчи посредственныя, были хорошія, былп п очень хорошія. По такой, какъ ота, я больше не слыхалъ. Троцкій. несомнѣнно, къ пой тщательно подготовился, па что имѣлъ рѣдкую возможность; н подготовился такъ, какъ онъ къ другимъ рѣчамъ несомнѣнно не готовился и не моп. готовиться. Эта рѣчь была лишена грубо демагогическихъ пріемовъ воздѣйствія па слушателей, но крайней мѣрѣ, такихъ для культурнаго слуха явныхъ, которые мы съ правомъ можемъ Назвать демагогическими благодарная тема дѣлала нхъ совершенно излишними Онъ подавлялъ слушателей массой фактовъ, рисующихъ реальные ужасы войны и непоправимыя рааруіненіл. матеріальныя и духовны#', которыя опа приноситъ сейчасъ и которыми, въ еще большей степени, опа неизбѣжно грозитъ намъ въ будущемъ.

Онъ приводилъ своихъ читателей въ трепетъ, съ ужасомъ сообщая пмъ, что Парижъ съ 6-ти часовъ вечера погружается въ мракъ. И не изъ боязни германскихъ цепелиповъ, — въ горячемъ пафоеѣ выкрикивалъ онъ. — а потому, что, въ своей экономической деградаціи. Франція уже дошла до того, что у ноя не хватаетъ угля; и женщины съ мѣшками ходятъ по улицамъ, собирая осыпавшіеся кѵсочкп угля для того, чтобы согрѣть своихъ озябшихъ дѣтей и спарить имъ немного теплой инщн.

А моральная деградація. Французское правительство, ради побѣды по что бы то ни стало (это было время апогея побѣдъ Германіи), въ полномъ согласіи со своими не менѣе варварскими союзниками, пе останавливаются передъ тѣмъ, чтобы для спасенія цивилизаціи, посылать противъ нѣмцевъ африканскихъ чернокожихъ дикарей, въ ранцахъ которыхь (тутъ негодующій пафосъ Троцкаго достигъ высшаго напряженія) и а х о д или отрѣза и и ы я у ш и и ѣ м с ц к п х ъ со л д а тъ.

Дальше моральное одичаніе, пыаывагмое пойиой, идти нс можетъ. Онъ подавлялъ аудиторію обиліемъ фактовъ, одинъ ужаснѣе другого. И его горячее негодованіе и благородный пафосъ передавались слушателямъ; и, наэлек-трпзованные его краснорѣчіемъ, они проникались искреннимъ возмущеніемъ противъ французскаго правительства и его союзниковъ, ведущихъ Европу къ такимъ ужасамъ экономическаго, соціальнаго и моральнаго разложенія.

Правда, всѣ эти ужасы, при всей пхъ дѣйствительной колоссальности, только невинная дѣтская игра въ сравненіи съ ужасами и деградаціей, вызванными безконечной гражданской войной, разразившейся впосіѣдствін въ Россіи. Правда, что невольпо возникаетъ сомнѣніе въ искренности Троцкаго, когда вспоминаешь, что вдохновителями и руководителями этой гражданской войны являются именно Троцкій и его друзья, успѣвшіе стать у власти, н всякими правдами и неправдами старающіеся распространить священный пожаръ этой гражданской воины на всю Европу, которая съ трудомъ уже обрѣла, наконецъ, столь горячо желанный Троцкимъ миръ, и стремящіеся даже перекинуть этотъ пожаръ на весь остальной цивилизованный и не цивилизованный міръ, еще къ ужасамъ этой тлетворной деградаціи не пріобщенный.

Но слушатели его тогда всего этого не могли знать, точно такъ же, какъ не могли они знать о будущей комму-нистпческп-цивплпзаторской роли китайцевъ, и многихъ, другихъ дѣлъ и вещей Троцкаго и его друзей, отъ которыхъ кровь стынетъ, и передъ которымп блѣднѣютъ самые вопіющіе ужасы войны, такими яркпмп краскамп изображенные Троцкимъ передъ его нью-іоркскимп слушателями.