Александра Соколовская, впослѣдствіи жена Бронштейна-Троцкаго, узнавъ, что я марксистъ, чрезвычайно обрадовалась, неожиданно нашедшп союзника. До этого она была единственной марксисткой во всемъ саду, п ей на себѣ приходилось выносить всю тяжесть нападеній со стороны всѣхъ завсегдатаевъ сада, начиная съ самого Франца, самаго старшаго изъ всѣхъ насъ (ему было лѣтъ 28-30) и кончая самимъ молодимъ — Бронштейномъ. Всѣ они причисляли себя къ народникамъ и рьяно накидывались на Соколонскую, какъ на марксистку.
Положеніе Соколовской было гІ;мъ болѣе трудное, что ігі. зтнхъ словесныхъ схнаткахъ Ій пі)иходнлось опираться почти исключительно на весьма скудную нелегальную литературу, которую было очень трудно доставать; иногда приходилось пользоваться рукописными, подчасъ безграмотными списками. Изъ легальныхъ книгъ — книга II. Отрунс2) “Критическія замѣтки объ экономическомъ развитіи Россіи” и вышеупомянутая книга Ьольтопа только что появились.
Противники же Гоко.юнской имѣли къ споимъ услугамъ обильную и солидную легальную литературу: Николая —она, И. В., Карѣена, Михайловскаго и т. д. Разнымъ смѣлымъ и рѣшительнымъ спорщикомъ былъ Лева Бронштейнъ. Заранѣе предвидя побѣду, онъ обдавалъ противника своимъ безжалостнымъ сарказмомъ.
Ему казалось, что по устами говоритъ сама непреоборимая и неумолимая логика. Интонаціей и всей манерой спора, онъ какъ бы говорилъ упрямому противнику о безполезности борьбы противъ неотразимой силы желѣзныхъ силлогизмовъ.
Не надо забывать, что ему тогда было всего 18 лѣтъ, и, живя ит. провинціальномъ городѣ и будучи ученикомъ реальнаго училища, онъ физически не имѣлъ возможности пріобрѣсти много знаній, особенно въ области соціальныхъ вопросовъ. Въ дѣйствительности, онъ имѣлъ знапій гораздо меньше, чѣмъ можно было бы предполагать, принимая во вниманіе его исключительныя дарованія, и гораздо меньше, чѣмъ очень многіе изъ посѣтителей “салона” Франца, которыхъ онъ съ такимъ успѣхомъ сражалъ. Усидчивыя кропотливыя занятія для пріобрѣтенія солидныхъ знапій и обогащенія своего умственнаго багажа, невидимому, мало привлекали его. Онъ принималъ самое горячее участіе во всѣхъ спорахъ въ “салопѣ” Франца, фактически не прочитавъ рѣшительно пн одной книги, какъ народниковъ, къ которымъ онъ себя причислялъ, такъ и марксистовъ, прошвъ которыхъ онъ съ такнмь остервоиѣніемъ боролся
Но, обладая блестящей памятью, онъ умѣлъ на лету схватывать доводы сторонниковъ н противниковъ, быстро ассимилировать нужное ему и тутъ же преподносить слушателямъ продуктъ своей талантливой импровизаціи, заполняя пробѣлы прочнымъ цементомъ непобѣдимой “логпкп”.
Въ реальномъ училищѣ онъ, разумѣется, занималъ первое мѣсто. Но не потому, что онъ больше другпхъ занимался, плп обнаруживалъ особенную любовь къ преподаваемымъ тамъ наукамъ, а потому, что, прп своихъ способностяхъ, онъ могъ усвоить преподносимую въ училищѣ премудрость, почти не занимаясь. При этомъ не видно было, чтобы онъ питалъ особый интересъ къ наукамъ, преподававшимся въ училищѣ. Несмотря на свои экстраординарныя дарованія, онъ никогда не проявлялъ склопно-сти сколько-нибудь расширить свои знанія въ какой-нибудь изъ паукъ, въ которыхъ онъ дѣлалъ такіе хорошіе успѣхи въ училищѣ. Принимая во вниманіе его независимый характеръ, на первый взглядъ трудно даже понять, почему онъ продолжалъ посѣщать училище. Будучи отданъ въ училище отцомъ, когда онъ былъ еще маленькимъ мальчикомъ, онъ, надо полагать, продолжалъ посѣщать его по инерціи, а позже потому, что, до поры до времени, училище все-таки представляло единственное поле, гдѣ онъ могъ проявлять свое превосходство надъ другими. А это ему и тогда уже нужно было, какъ рыбѣ вода. Если бы возможность захватывающей революціонной дѣятельности съ открываемой ею болѣе широкой сферой моральнаго господства, подвернулась за годъ плп даже за полгода до окончанія училпща, не можетъ быть сомнѣнія, что онъ, не задумываясь, бросилъ бы училище, не дожидаясь полученія аттестата.
Изъ наукъ, преподававшпхся въ училищѣ, одна, казалось, интересовала его больше другпхъ. Это была математика, возможно опять потому, что математика, во многихъ отношеніяхъ близка столь любимой имъ “логикѣ”. При ея помощи, какъ и прп помощп “логпкп”, можно, не тратя времени па кропотливое п скучное пріобрѣтеніе реальныхъ знаній, сплою собственнаго ума, посредствомъ, подчасъ, сложныхъ выкладокъ и пскуспыхъ комбинацій величинъ (плп понятій) тірпдтп къ нужной истинѣ и убѣдить въ ней другпхъ. Впрочемъ, и въ области любимой логпкп онъ'не прочелъ ничего сверхъ того, что полагалось по школьпой программѣ, если не считать “Эристики”
Ю
(искусстііо спорить) Шопенгауэра, которая какъ-то попала къ его руки.
Это — маленькая брошюрка, состоящая иаъ 20 пли 30 краткихъ положеній, параграфомъ, иъ которыхъ преподаны правила, какъ побѣждать нротимннка въ спорѣ, не-занисимо отъ того, дѣйствительно ли мы ирамы или нѣть. Шопенгауорь предупреждаетъ читателя не забывать, что его “эристика”, это не искуг-етмо докааымать истину, а искусстмо одерживать мерхъ къ спорахъ, хотя бы нъ ущербъ истинѣ. Шопенгауэръ не преподаетъ приняла, которымъ надо слѣдовать при медеіііи спора, а скорѣе разоблачаетъ пріемы, — болѣе или менѣе грубые, или, болѣе или менѣе тонкіе, — къ которымъ прибѣгаютъ спорщики съ цѣлью побѣдить нъ спорѣ. Иъ концѣ каждаго такого параграфа, разоблачающаго одинъ изъ пріемомъ спора, Шопенгауэръ даоть сопѣть, какъ данный пріемъ парн-ронать. Можно себѣ нредстанпть, какъ Пропіптейнъ обра-домался этой маленькой, по оттого отнюдь не менѣе ці.н-ной, брошюркѣ. Нъ пей онъ нашелъ прямо откровеніе Нѣді. это была та “логика", которой опь до этого такъ гордился. На немногнх'і, страницахъ его любимый методъ получилъ сное “научное" обоснованіе и тмердую формулировку. Искусстмо побѣждать неякой цѣной I Какіе томи самыхъ научныхъ сочиненій могутъ замѣнить эти нѣсколько страничекъ?
Получимъ аттестатъ объ окончаніи реальнаго училища, оиъ считалъ смое формальное образоманіе совершенію законченнымъ. Кстестпенныя мъ молодомъ челомѣкѣ колебанія по окончаніи средне-учебнаго замедепія, сомнѣнія, какой мыбрать дальнѣйшій путь, какъ строить будущую жизнь и т. п„ — были сомершенно чужды бурно-актинному Лемѣ Ьроніптейиу. Обладая нужнымъ запасомъ природной “логики”, онъ считалъ себя сомершенно потгесцонлсинимъ къ жизни, къ тому, чтобы нылннть смое “я” на широкой аренѣ общественной дѣятельности, т. процессѣ пыработкн номыхъ формъ жизни для моего человѣчества
Психологи обыкпоменмо разлагаютъ ною многообразную челонѣческую психику на три элемента: познаніе, чувство и молю.
Познаніе, какъ мы видѣли, у Ср«чиитейіы спщилпсь, главнымъ образомъ, къ тому, что онъ схватывалъ изъ нескончаемыхъ споромъ, и къ “логикѣ”. Что касается чув-стпа, то, хотя я былъ съ нимъ мъ очень близкихъ отноше-п
піяхъ, я не могу припомнить никакихъ фактовъ, которые указывали бы на то, что у Бронштейна бы:іп какія-нибудь склонности въ какой-нибудь области изящныхъ искусствъ, любовь къ театру, художеству, музыкѣ и т. п. Изящную литературу, онъ, конечно, читалъ. Обладая блестящей памятью, онъ любилъ иногда цитировать наизусть нѣкоторыя стихотворенія Некрасова, но особенно онъ увлекался одно время Кузьмою Прутковымъ, любилъ пользоваться его “философскими” сентенціями и съ наслажденіемъ цитировалъ наизусть длиннѣйшіе отрывки изъ его стихотвореній. Если у него былъ любимый писатель изъ прозаиковъ, то это, пожалуй, былъ Щедринъ, сарказмъ котораго былъ, невидимому, очень близокъ его сердцу. Въ разговорахъ онъ очень часто любилъ прибѣгать къ оборотамъ и формамъ, заимствованнымъ изъ того или иного сочиненія Щедрина.
Но дѣйствительная индивидуальность Бронштейна не въ нознаніи и не въ чувствѣ, а въ волѣ. Бронштейнъ, какъ индивидуальность, весь въ активности, Активно проявлять свою волю, возвышаться надъ всѣми, быть всюду и всегда первымъ, — это всегда составляло основную сущность личности Бронштейна; остальныя стороны его психики были только служебными надстройками и пристройками.
