Мы прибыли въ Иркутскъ. Тамъ въ тюрьмѣ я провелъ недѣлю вмѣстѣ съ Бронштейномъ п другими товарищами. Затѣмъ мы разстались: насъ разослали въ разныя мѣста. Бронштейна я, однако, не потерялъ изъ виду. Связь между нами поддерживалась перепиской; хотя надо сознаться, поддерживалась она не очень дѣятельно, а потомъ и совсѣмъ прекратилась: не было реальныхъ связей и общихъ захватывающихъ интересовъ.

За то я имѣлъ возможность слѣдить за низіъ по печати. Въ Иркутскѣ выходила прогрессивная газета “Восточное Обозрѣніе”, которую читали всѣ ссыльные, и въ которой почти всѣ они сотрудничали (присылая корреспонденціи о мѣстной жизни, часто содержавшія очень интересный и цѣнный этнографическій матеріалъ).

Такой человѣкъ, какъ Бронштейнъ, не могъ не обратить на себя вниманія, и редакція скоро заключила съ нимъ лестно-выгодный для него, по условіямъ того времени, договоръ о сотрудничествѣ.

При отправкѣ первой статьи, однако, возникъ очень серьезный вопросъ о псевдонимѣ. Рѣшить его было не такъ легко, какъ это можетъ показаться съ перваго взгляда. Назвать себя, какъ большинство поступало, по какому нибудь женскому имени: Тайнъ, Малинъ, Ленинъ, Мартовъ и т. п., пли по мѣсту жительства, Ангарскій. Ленскій, Печерскій и т. п. Бронштейнъ, разумѣется, не могъ уже хотя бы потому, что такъ дѣлали другіе, а онъ не могъ быть “какъ другіе”. Самымъ простымъ выходомъ было бы назвать себя своей настоящей фамиліей, это было бы пъ «исшей степени оригинально: никто такъ пе поступалъ. Но ото было еще болѣе невозможно. ')того вопроса опъ даже пе ставилъ. ІІапиать себя Бронштейномъ значило паисегда прикрѣпить къ собѣ ненаішстиьій ярлыкъ, указывающій на его еврейское происхожденіе. Л ото было какъ разъ то, о чемъ онъ хотѣлъ, чтобы псѣ, какъ можно скорѣе и основательнѣе, забыли. Нго отчужденіе отъ родителей въ ранней молодости, пожалуй, въ значительной степени можно объяснить нежеланіемъ имѣть передъ собою слишкомъ реальное напоминаніе о его національности: отецъ имѣлъ типичныя черты и повадки еврея.

Наконецъ, выходъ былъ найденъ. Бронштейнъ открылъ имѣвшійся подъ рукой итальянскій словарь, и первое» слово на страницѣ должно было стать его псевдонимомъ. Слово ото окапалось “ЛпГиіоіо" (противоядіе). II Бронштейнъ назвалъ себя “Антид Ото”.

Успѣхъ его нт, газетѣ быль такой, что о большемъ и мечтать невозможно было. Нго честолюбіе должно было получить полное удовлетвореніе; во волкомъ случаѣ, максимумъ того, на что можно было расчитывать при данныхъ обстоятельствахъ.

Но, понятно, что вта литературная дѣятельность въ сравнительно маленькой газеткѣ, къ тому же находящейся за тысячи верстъ, не могла заполнять и далеко не заполняла его жизни. У него оставалось очень много свободнаго времени и ищущей выхода анергіи, которую рѣшительно некуда было расходовать. II опъ принималъ дѣятельное участіе во всѣхъ играхъ и развлеченіяхъ, которыми ссыльные старались скоротать время. Особенно пристрастился онъ къ крокету, отчасти, можетъ быть, потому, что характеръ втой игры, болѣе, чѣмъ всякой другой, да малъ особый просторъ проявленію его природной ловкости, сообразительности и находчивости. (I тутъ, какъ всюду и во всемъ остальномъ, гдѣ ему представлялся случай такъ или иначе проявить свою индивидуальность, Бронштейнъ органически пе переносилъ соперниковъ рядомъ съ собой: и одержать побѣду надъ пимъ въ крокетѣ было самымъ вѣрнымъ средствомъ пріобрѣсти злѣйшаго врага въ немъ.

Глава о литературныхъ талантахъ Бронштейна росла и скоро дошла до заграничныхъ революціонныхъ кружковъ. Руководящимъ органомъ русскихъ соціальдеж кратомъ въ то время была из.давівиіаяея въ Женевѣ п тайно переправлявшаяся въ Россію газета “Искра”. Несмотря па то, что во главѣ ея стояли такія силы, какъ Г. В. Плехановъ, родоначальникъ научнаго соціализма въ Россіи; его не менѣе велпкій антиподъ Ленинъ, вождь большевиковъ и вершитель судебъ Россіи впослѣдствіи, Аксельродъ, Засуличъ, Дейчъ, Потресовъ, Мартовъ, — “Искра” не могла пренебречь такою восходящею звѣздою, какъ Брон-штенъ. И онъ получилъ приглашеніе принять активное участіе въ газетѣ. Бронштейнъ не заставилъ себя долго ждать. Онъ бросилъ крокетъ, жену и двухъ дѣтей (второй только что родился) и бѣжалъ изъ ссылки, пробывъ тамъ около года. На время я потерялъ его изъ вида.

Глава пятая.

ІІ-ой съѣздъ 1*. С. Д. Г. II. н расколъ въ иартін. — Г.ольшевпкн и меньшевики. — ІЗронштсГшъ-Троцкій, Плехановъ и Ленинъ.

Въ ноябрѣ 1002 іода я, окончивъ срокъ ссылки, вернулся въ Николаевъ. Тамъ мнѣ скоро пришлось съ головой окунуться въ дѣла мѣстной соціа.іьдемократической организаціи. Хотя память о 5іигпі оті ІЗгап" періодѣ временъ Львова (Бронштейна; еще не умерла, но организація влачила жалкое существованіе. Въ то время, какъ при Бронштейнѣ подпольно-общественное дѣло было все, а частная жизнь революціонера была лишь придаткомъ къ ней (вспомните “Вѣра безъ дѣла мертва есть”;, — теперь интеллигенты, стоявшіе во главѣ организаціи, были заняты своими частными дѣлами, отдавая революціи лишь крохи свободнаго отъ личныхъ дѣлъ времени, да и то еще съ опаской, какъ бы не повредить себѣ и своей кое-какъ налаженной маленькой карьерѣ.

Попятно, что при такихъ условіяхъ, дѣла шли черезъ иень-колоду.

При помощи привезенныхъ изъ Сибири связей мнѣ удалось организовать болѣе правильную доставку нелегальной литературы. Я устроилъ полученіе единичныхъ зкеемиляровъ “Искры”, завелъ свяли съ нелегальной типографіей “Организаціоннаго комитета” и сталь печатать листки. Скоро организація наша пополнилась притокомъ нѣсколькихъ новыхъ интеллигентныхъ силъ, и мы сообща дружно взялись па работу. Мы возобновили изданіе “Нашего Дѣла”, уже въ печатномъ, а не гектографированномъ видѣ, начавъ съ -і-го номера, того номера, на которомъ остановился Бронштейнъ.

Работа въ организаціи освѣжилась п оживилась. Незамѣтно прошло нѣсколько мѣсяцевъ. Межту пашей организаціей и соціальдемократическнми организаціями другихъ городовъ завязались болѣе или меиѣе прочныя связи. II мы послали своего делегата на партійный съѣздъ, состоявшійся въ Лондонѣ въ 1903 году.

Мы съ нетерпѣніемъ ждали результатовъ этого съѣзда, долженствовавшаго объединить всѣ разрозненныя со-ціальдемократическія организаціи въ Россіи въ единую цѣлостную партію. Но насъ ожидало разочарованіе. Посланный намп делегатъ не вернулся. Отчетъ о съѣздѣ намъ былъ представленъ субъектомъ, позорно прославившимся на съѣздѣ и извѣстнымъ со времени этого съѣзда подъ кличкой Гусева. Этотъ Гусевъ былъ однимъ изъ тѣхъ надежныхъ эмиссаровъ, которыхъ приверженцы Ленина, оказавшіеся на съѣздѣ въ большинствѣ и получившіе впослѣдствіи назвапіе большевиковъ, поспѣшили разослать по организаціямъ въ Россіи и заграницей для того, чтобы въ нужномъ для Ленина свѣтѣ изобразить результаты съѣзда. “Отчетъ” Гусева никого изъ насъ не удовлетворилъ. Онъ, очевидно, не договаривалъ, глухо намекая на то, что меньшинство затѣваетъ какія-то каверзы противъ большинства и выбранныхъ съѣздомъ органовъ, что оно чуть не готовится къ расколу. Отъ того же Гусева мы узнали, что нашъ землякъ Бронштейнъ, который тоже былъ на съѣздѣ, заручившись изъ Женевы мандатомъ отъ Сибирской организаціи, также находится въ этомъ меньшинствѣ, и, понятно, играетъ видную роль среди “бунтовщиковъ”.

Участіе Бронштейна, о преданности дѣлу котораго у насъ у всѣхъ остались лучшія воспоминанія, еще больше увеличило наше недоумѣніе.

Что-то непоправимое случилось на съѣздѣ: но что именно, мы не знали.

Тѣмъ временемъ я очутился въ одесской тюрьмѣ, такъ и не разъяснивъ своихъ недоумѣній.

Въ тюрьмѣ я встрѣтился съ В. Н. Малянтовпчемъ, впослѣдствіи товарищемъ министра Почтъ и Телеграфовъ при Керенскомъ, и другими товарищами по партіи. Воспитанные на идеяхъ строгой партіноп дисциплины въ духѣ Германской Соціальдемократпческой Партіи, мы всѣ единодушно осуждали “ бунтовщиковъ”-меныпевпковъ п лой-яльно считали себя сторонниками большевиковъ.