— Алмасты! — прошептал Безносый. — Недавно прошел. — Он плюнул через правое плечо три раза кряду.
То же самое сделал и Дзивулл. Оба вынули из походных сумок по кусочку жареного мяса, произнесли заклинание: «Злой ты или добрый, иди своей дорогой, прими угощение, нас не трогай». Из лесной чащобы донесся отдаленный глухой рык, похожий на медвежий. Воины облегченно вздохнули. Свернули с тропинки, чтобы случайно не наступить на след демона. Вскоре опять выбрались на тропинку. В лесу темнело. Зайдет солнце, можно и заблудиться.
— Надо было ехать прямой дорогой, — сказал Безносый.
— Она тоже заросла лесом. А ущелье завалено камнями. Ты же видел, сколько там змей! — не оборачиваясь, буркнул Дзивулл. — Хай, я не ошибся! Смотри!
Впереди деревья расступались. На плоской возвышенности показалась одинокая скала.
Воины слезли с лошадей. Вскарабкались на скалу. С вершины ее открылся вид на небольшую лощину, прикрытую со стороны степи высокой скалистой грядой. В глубине лощины над кустарником возвышалось каменное строение, окруженное полуразвалившейся оградой. Дзивулл сплюнул, возбужденно сказал:
— Вот он, поминальный храм! Усыпальница дакийских царей!
— Разве царей Дакии? — с сомнением произнес Безносый.
— Ха, чей же еще? Сколько людей искали, не нашли!
Что правда, то правда. Только Дзивулл с его необычайной наблюдательностью мог третьего дня заметить в лесу едва заметный просвет и догадаться, что это бывшая дорога. Дзивуллу следовало быть прорицателем, раз у него такое собачье чутье. Тогда они продрались сквозь густые заросли и обнаружили скалистую гряду, на которую невозможно было подняться, проехали вдоль нее, увидели узкое ущелье, доверху заваленное камнями и кишащее змеями. Дзивулл решил, что за грядой что–нибудь скрывается. И вот сегодня повел в обход.
— Богатое захоронение? — алчно спросил Безносый.
— Чегелай говорит, две повозки с золотом.
— Хай! — выдохнул воин.
— Много всяких украшений, — присовокупил сотник.
У вечерних костров можно обменять два золотых браслета на шлем, а на два серебряных — боевой пояс. Кому не хочется иметь украшения? Они не только приятны глазу, но и увеличивают достоинство владельца.
2
Опытный воин привычен к опасным неожиданностям. Но не ко всяким. Когда в свете потайной плошки, которую нес впереди сотник, из каменного склепа вдруг высунулась черная рука и погрозила им пальцем, показавшимся Безносому необыкновенно длинным, оба вскрикнули. Дзивулл выронил плошку. Замогильный голос в темноте зловеще произнес:
— Нечестивцы! Я сверну вам шеи, если вы не вылезете из склепа, куда вас никто не звал!
Нечистая сила внушает гунну неодолимый ужас. Лучше встретиться с сотней врагов, чем с одним духом ночи — чэрнэ.
Юргута, как решил он позже, спасло то, что он шел позади Дзивулла. В два прыжка воин выскочил из поминального храма. Еще прыжок — и он в седле. В усыпальнице раздался отчаянный вопль Дзивулла.
Безносый не помнил, как вырвался из леса. Жеребец, бешено храпя, нес прильнувшего к гриве воина по ночной степи. В спину дул свежий ветер, пригибал травы, шуршал в кустарнике. Слыша позади настигающий мстительный клекот и шум крыльев, Безносый, зажмурившись, кричал:
— Духи поминального храма! Жертвую вам десять баранов!
Сорвал с запястья серебряный браслет, кинул через левое плечо, хотел снять правый сапог, где хранились монеты, но, заметив впереди огни костров и скачущих к нему всадников, пожалел.
А к нему уже подъезжал десятник заставы, удивленно спрашивая:
— За кем гнался? Или от кого убегал, а?
— За оленем гнался. За скалы убежал, — буркнул успокоившийся Юргут и плеткой почесал потный затылок.
Коренастый плосколицый десятник удивился еще больше.
— Ха, скалы–то где? Где скалы? И какая ночью охота?
— За подпругой торопился! Понял?! — взревел Безносый. — Подпруга лопнула, понял?! А запасную потерял!
— Как лопнула? У тебя ж целая! А где Дзивулл?
— Не у меня лопнула, у Дзивулла! Он там остался! — Юргут показал на чернеющий лес. — Подпругу ждет!
— В лесу остался? Один? — испугался простодушный десятник. Простодушие сродни глупости. Сгрудившиеся за его спиной воины насторожились, затаили дыхание, придвинулись ближе друг к другу. Хай, остаться одному ночью в глухом лесу — немыслимо! Многие суеверно сплюнули через плечо, коснулись ладонями заговоренных мечей.
Сейчас десятник сообразит спросить: зачем его одного оставил? И разве нельзя было доехать охлюпкой? [31] Тьфу! Быстро повернув жеребца назад, Безносый бросил через плечо:
— Поеду помогу. Со мной не ездите.
Когда Юргут скрылся в темноте, ошеломленный десятник спросил, ни к кому не обращаясь:
— Хай, как так? Разве нельзя охлюпкой доехать? Говорит, за оленем погнался! Разве товарища одного оставляют? Ва?
— Ва?! — дружно откликнулись воины, вложив в это односложное восклицание озабоченность и презрение.
Безносый шагом ехал к лесу, уныло чесал плеткой то затылок, то спину. Как быть? Ясно, что демоны ночи схватили Дзивулла. И скорей всего растерзали. Но если сотник мертв, на стан не вернешься. Чегелай сразу спросит, зачем оставил одного, а? Тогда не миновать аркана. Вот не везет! За измену — аркан, за стрелы — аркан, за нарушение клятвы — опять аркан! А тут еще Дзивулл… Возникло возмущение на сотника. Если погиб, сам виноват. Почему не крикнул: «Жертвую сто баранов!» Кто на это не польстится? Тогда бы Дзивулла не тронули. Ведь оставили в живых Юргута. Хай, в таком деле догадливым надо быть! Или пожадничал?
Приближался лес, темный, зловещий. Показалось, между кустов мелькнули чьи–то горящие глаза. Юргут вспомнил гигантский след ноги алмасты, остановил жеребца. Старые воины говорят, что встреча с диким человеком предвещает беду. Вот и случилась беда! Лесной дух оказался недоволен появлением гуннов в лесу.
Воздух заметно посветлел. Рысьи глаза воина уже хорошо различали в дорожной пыли следы копыт своего жеребца. Безносый досадливо поцокал языком, сплюнул. Они с Дзивуллом уже ограбили несколько могил за Прутом. Ничего же не случилось! Ха, может, оттого эту усыпальницу стерегут чэрнэ, что она — царская? Ясное дело, ее непременно заговорили самые сильные дакийские шаманы. Как он об этом не подумал?! Цх!
Соловый жеребец не хотел возвращаться, упрямился, тревожно всхрапывал. Приходилось его понукать. Воздух стал еще прозрачнее. Скоро взойдет солнце. Вдруг Безносый натянул поводья, замер.
На дороге лежал его браслет. Тот самый, который он пожертвовал духам. Покоился в углублении конского следа. Вокруг ни души. В утреннем свете блестели серебряные лепестки гнезд, а в гнездах — красные гранатовые камешки. Ва, его ли? Безносый потянул из ножен меч, склонился, ловко подхватил украшение на кончик стального жала, поднес к глазам. Сомнений не осталось. Его вещь. Хай, что такое? В растерянности воин уронил браслет. Вновь поднял. От напряжения зачесался лоб, потом вся голова.
А в лесу уже пели свои утренние песни беззаботные птахи. Лес теперь не казался таким угрюмым и страшным. Безносый ожесточенно чесал слипшиеся волосы, шевелил обрубками ноздрей, исподлобья всматриваясь в плотную завесу листвы. Духи не приняли его жертвы? Почему же в таком случае оставили в живых?
Может, оттого не тронули, что он полуримлянин? В детстве мать повесила ему на шею христианский крестик, говорила, что он убережет Юргута от многих опасностей. Безносый долгое время не знал, к кому склониться — то ли к Тэнгри, то ли к Христу. Но мать умерла, а гунны всегда побеждали римлян и готов, которые тоже были христианами. Поэтому он стал приносить жертвы Тэнгри, а крестик на всякий случай спрятал.
А может, духи не осмелились напасть на него потому, что его меч заговорен? Что дакийские шаманы против гуннских! Один Уар чего стоит! Против гуннских никто не устоит! Но ведь и у Дзивулла меч заговорен. Вполне возможно, что и он жив. Но если сотник жив, он не простит Безносому позорного бегства. Ах, как плохо!