Через Рейн переправились по нескольким мостам, представляющим собой тройные канаты с настилом поверх. Они оказались столь прочны, что прошел даже тяжелогруженый обоз.

Самые ненадежные союзники — маркоманы, квады, гепиды и другие — были посланы вперед. Аттила заявил, что пусть они лучше сразу перебегут на сторону противника и обременят его, чем предадут гуннов во время решающей битвы.

Теплые дни этой весной, как и утверждали предсказатели, установились рано, и в долинах, по которым шла конница Аттилы, трава была высока и сочна.

Передовое войско союзников, возглавляемое Ардарихом, захватило Августу Тревелов без сопротивления. Ардарих применил хитрость, которую в свое время использовал Аларих при захвате Рима, продав римлянам триста отборных юношей, которые ночью, перебив стражу, открыли Соляные ворота. Ардарих еще загодя отправил в Августу Тревелов караван с товарами. Когда караван подошел к городу, то городская стража ворот не открыла. Караванщики остановились поодаль и разложили для обозрения товары. Горожане не вытерпели и вышли за ворота полюбопытствовать. Началась бойкая торговля. Причем купцы продавали товар удивительно дешево и вели себя мирно, уверяя горожан, что гунны еще очень далеко. После, оказавшись в плену у Ардариха, легат крепости бил себя кулаком по лысой голове и недоумевал, как он мог так глупо попасться.

Два дня союзники грабили город, пока тот не обезлюдел. И ушли из него, когда на горизонте показалась конница Аттилы. Среди тарханов Аттилы возник ропот, что, мол, союзники ничего не оставят гуннам. На что Аттила заметил, что отныне Ардарих уже не сможет предать гуннов, ибо после примененной им хитрости Аэций ему не поверит. Что и произошло в действительности. Осведомитель донес, что германский вождь послал к Аэцию тайного гонца с предложением выступить вместе против гуннов. Прямодушный Аэций заявил гонцу, что тот, кто схитрил однажды, предаст и дважды. Союзникам ничего не осталось, как сражаться на стороне Аттилы.

Прослышав, что город Паризия, ранее именовавшийся Лютеция — крепость весьма мощная и с многочисленным гарнизоном, хитроумный Аттила велел Ардариху захватить ее, а сам двинулся на Амьен, по пути грабя мелкие города.

Дальше весь путь гуннов сопровождался дымом сплошных пожарищ, слившихся в один, дым тянулся по следам конницы, отмечая кровавый путь, «поистине пылала костром большая часть Галлии, и не было ни у кого упования на стены». Отблески пожарищ в ночное время напоминали извержение вулкана и видны были за много миль.

В тылу конницы шел разбухший, словно коровье вымя, обоз. От Амьена Аттила двинулся на Орлеан и долго осаждал его, предприняв три неудачных штурма. На четвертый гунны ворвались в город. Но как только начался грабеж и избиение жителей, Аттила получил донесение, что Аэций стремительным маршем идет к. Орлеану, готовясь отрезать гуннам обратный путь на восток. Аттила велел перебить всех жителей города, включая стариков и младенцев. На совете было решено отправить в Паннонию все обозы, а самим отходить, прикрывая их. Маршрут движения наметили через город Санс на Труа, места еще не разоренные, а оттуда к переправам. На следующий день гунны покинули Орлеан, оставив его в развалинах и обезлюдевшим.

По всей западной империи гонцы Аэция разносили весть о необычайной свирепости степняков, тем самым укрепляя решимость союзников римлян биться на стороне империи. За Аттилой теперь навсегда укрепилось прозвище «бич Божий».

Самый ценный караван был секретно отправлен в Сармизегутту. В охрану его были назначены отборные воины–биттогуры. Перед этим Аттиле привиделся во сне небесный воин Тэнгри, который объявил ему, что сражение он должен дать на Каталаунских полях, что в дне пути на восток от города Труа. Впрочем, об этих полях Аттила уже и сам знал от осведомителей. Это было, пожалуй, единственное место в округе, где можно было действовать большими массами конницы. Так что караван Овчи почти до самых переправ сопровождала вся армия Аттилы, а сам постельничий оказался свидетелем сражения.

2

Каталаунским полям отныне предстояло остаться в памяти человечества местом, где на небольшом пространстве произошла самая грандиозная битва [90] всех времен, в которой участвовало наибольшее количество народов. Более миллиона человек сошлись здесь на участке земли, едва превышающем квадратную римскую милю.

Собственно, поля ничего примечательного не представляли, являя продолжение всхолмленной равнины, ограниченной рекой и полукругом темнеющего вдалеке большого леса. Отсюда до предгорий Альп было не менее двух дней пути. На зеленеющей равнине виднелись виноградники и массивы пшеницы, а также несколько убогих деревушек, покинутых жителями, прослышавшими о приближении жестоких гуннов.

В ночь перед величайшим сражением Аттиле явился призрак Ругилы. Кроме Аттилы, пребывающего в глубокой задумчивости, в шатре находились пятеро силачей телохранителей устрашающего вида и несколько наложниц за перегородкой. Сначала из темного угла шатра потянуло запахом сырой земли и тлена, и оттуда вдруг выступила странная фигура, закутанная в истлевший плащ с накинутым на голову глубоким капюшоном. Призрак держал в руке чью–то отрубленную окровавленную голову. Неустрашимые телохранители оцепенели, девушки за отдернутой занавеской вскрикнули. Призрак протянул отпрянувшему Аттиле отрубленную голову, и вождь узнал искаженное волчьим оскалом лицо бывшего тысячника Уркараха. Глаза его были открыты и горели ненавистью.

— Я Ругила, — глухим замогильным голосом произнес ужасный незнакомец. — И послан сказать, что на тебе моя кровь и кровь твоего брата Бледы!

Аттила быстро пришел в себя, остался сидеть в кресле, лишь пальцы его, обхватившие подлокотники, кресла, побелели.

— Кто тебя послал? — угрюмо спросил он.

— Тот, в чье существование ты не веришь!

Верховный вождь надменно вскинул седеющую голову и с угрозой воскликнул:

— Не тревожь меня, дядя! Иначе, клянусь громоносным Куаром, чью волю я исполняю, ты будешь вырыт из могилы и четвертован, как сообщник злых духов ночи!

— Ты не волен над мертвыми, — сказал покойник. — Там нет ни Куара, ни злых духов. Знай, твои желания низменны, и лишь замыслы Неба достойны свершения! Так будет!

Утром приближенные заметили, что Аттила подавлен и вял. Он оживился лишь когда поднялся на бревенчатую башню в сорок локтей высоты, которую за ночь воздвигли для вождя, чтобы он мог обозревать местность. Тургут сообщил правителю, что все окрестные мелкие ручьи и озера выпиты лошадьми и воинами.

— Если до вечера битва не закончится, нам негде будет напоить коней и людей, — добавил Тургут.

На что Аттила ответил:

— Если мы победим, то напоим лошадей в той реке, — Аттила показал на запад, где протекала Сена, — если потерпим поражение, то напоим в той! — Он показал на восток, в сторону Рейна.

Потом он вдруг произнес с мрачной решимостью слова, не имеющие отношения к предыдущему разговору, как бы кому–то гневно возражая:

— Цель растет вместе с вождем: вначале она низменна, как желание, в конце величественна, как замысел!

Внизу возле башни шаманы приносили жертвы, стучали в бубны, взывая к богам гуннов, прося даровать победу любимцу Неба, не подозревая, что Богоравный только что выразил презрение богам.

С башни открывался превосходный вид на огромную, слегка покатую на запад равнину, напоминающую раскрытую ладонь. На ней неподвижно чернели тринадцать прямоугольников римских легионов, вытянувшихся более чем на милю. Между легионами почти не было промежутков, а глубина построения достигала центурии. Только такая плотная масса пехоты в состоянии сдержать стремительную атаку конницы. На левом и правом флангах римлян, подобно грозовым тучам, виднелись густые конные толпы федератов. В тылу стояли четыре легиона резервов. Нетрудно было понять, что Аэций готов биться и в окружении.

Впереди наблюдательной вышки уже стояли развернутые тумены биттогуров и витторов. Сегодня они пойдут на острие атаки. Их храбрость должна решить судьбу битвы. На левом фланге разместились надежные угры, на правом — акациры. В тылу оставались кутригуры, утигуры и другие. Протяженность фронта гуннов не превышала римский. Верховный правитель счел свое войско достаточно могучим, чтобы презреть уловки и схватиться с противником грудь о грудь. Никто не посмеет обвинить гуннов, что они победили хитростью!