После часа бешеной скачки герцог Маронский остановил коня. Подоспевший капитан-адъютант быстро, как того требовал Устав, спешился и подхватил повод черного скакуна.

       - Сир, нам следует поспешить, - сказал адъютант.

       Он говорил совершенно спокойно, не выказывая волнения или смятения.

       Герцог ловко соскочил с седла и приложил руку к тяжело вздымающимся бокам могучего жеребца.

       - Если мы загоним лошадей, то тогда точно все будет кончено. Отдых полчаса.

       - Простите, Сир, вы сможете пересесть...

       - Нет, Мартин, - оборвал герцог, - я не брошу Грома. На сегодня хватит позора.

       Адъютант молча поклонился. Чуть поодаль, у ореховой рощи, застыли всадники из сотни охраны.

       Герцог сделал несколько шагов, опустился на траву, расстегнул застежки и стянул тяжелый шлем. Войлочная подкладка пропиталась потом и совершенно размокла, на гребне шлема красовалась свежая вмятина - если бы имперский солдат в последний момент не поскользнулся, все было бы кончено, а так - маронская сталь выдержала. Само собой, в глазах потемнело, из носа пошла кровь, но это мелочи, не достойные упоминания. Как там говорят селяне? "Старому волку рана в охотку".

       Если бы это была единственная неприятность! Как все благоприятно складывалось: двукратное превосходство в пехоте и почти пятикратное в кавалерии. Закаленные, не знающие страха ветераны и пылкие выпускники Академии, готовые умереть за своего повелителя. Кто сможет устоять перед такой армией?

       Из травы неуместно весело выглядывали красные капельки земляники. Герцог снял тяжелую перчатку и сорвал ягоду. Пальцы окрасились красным соком. А ведь где-то здесь они в детстве носились, размахивая деревянными мечами, а старый лорд-наставник смешно ковылял по кочкам, пытаясь догнать и урезонить сорванцов. И сюда же они с Бриджиттой убежали с коронного бала. Прямо как в песне: "Трава нам постелила ложе, и полог сплелся из ветвей..." А сейчас по долине Марона шествуют имперские легионы, оставляя за собой сожженные деревни и разрушенные города, а Бриджитта с детьми укрылась в дальнем поместье.

       Герцог не боялся смерти и был готов к неудачам. Мастерство истинного полководца заключается в умении смирять гордыню при победе и не предаваться отчаянию при поражении. Но сейчас угнетало воспоминание о мерзком тянущем чувстве собственного бессилия. В детстве его преследовал ночной кошмар: человек без лица медленно надвигается, протягивая длинные руки с узловатыми пальцами, а ватные ноги отказываются слушаться, крик застревает в горле, и остается одно - сделать усилие и проснуться. Только вот сегодня все происходило наяву.

       Имперский стратег оказался необычайно искусен. Он словно предчувствовал ходы противника, и Герцог чувствовал себя зеленым юнцом, вышедшим на поединок с мастером меча. Маневры имперских легионов были безупречны по замыслу и исполнению. Непобедимые доселе маронские драгуны попросту не успевали за стремительным передвижением легионеров, и лихие кавалеристские атаки раз за разом натыкались на бронированный, ощетинившийся копьями строй.

       Неприятной неожиданностью оказалась дальнобойность имперских арбалетов и превосходная выучка стрелков. Короткие стрелы с закаленными наконечниками насквозь пробивали железные доспехи драгун. Похоже, столичные инженеры лишили Марон монополии на тяжелые арбалеты.

       Сражение еще толком не началось, а потери уже были весьма ощутимыми.

       Сейчас, обдумывая произошедшее, герцог понимал, что единственно мудрым решением было бы признание собственной неготовности к сражению и немедленное отступление. Это позволило бы сохранить большую часть войска. Какой, впрочем, смысл сокрушаться об утраченных возможностях. Да и кто мог ожидать, что появившаяся с фланга сотня легионеров, на которую сперва даже не обратили особого внимания, разорвет в клочья корпус ветеранов и ударит в тыл городскому ополчению?

       Вчерашние лавочники, плотники и студенты столкнулись с огромными воинами в звериных шлемах и шипастых доспехах. Происходящее нельзя было назвать сражением - сначала избиение, затем паника и беспорядочное бегство. Обезумевшая толпа снесла порядки боеспособных ветеранских частей, а имперские легионы медленно и неукротимо двинулись вперед.

       - Сир!

       Герцог обернулся. Адъютант подошел совершенно бесшумно.

       - Сир, противник в миле от нас. Прикажете вступить в бой?

       Молодец все-таки этот капитан. Спокойствие и решительность. Старая школа, настоящий рыцарский дух, хоть он, кажется, всего лишь младший сын захудалого баронского рода. Если есть такие воины, значит еще не все потеряно. Трепка жестокая, но может именно она позволит объединить силы провинций. На западе ждут резервные полки, города собирают новое ополчение, с юга на соединение движется стотысячная армия кочевников. Даже бароны готовы выставить свои дружины. Так что Императора не ждет легкая прогулка по маронской земле.

       - Нет, Мартин, мы уходим. Коня!

       - Запомни этот день, Мартин, - сказал Герцог почти весело, - здесь и сейчас решается судьба мира.

       Адъютант молча оглядел приземистый постоялый двор. Потемневший от времени сруб с высокой, в южном стиле, крышей, меньше всего походил на место, где принимаются эпохальные решения. Особую пикантность ситуации придавало намалеванное над входом изображение призывно улыбающейся обнаженной женщины с рыбьим хвостом.

       Герцог ловко соскочил с коня и взбежал на плечо, на ходу приняв от адъютанта парадный алый плащ. Командующий армией, пусть даже и проигравшей, не должен выказывать слабость.

       Герцог вошел в зал решительно и уверенно - тяжелые сапоги стучат по истертому полу, плащ развивается за спиной, доспехи звенят при каждом шаге. Он никогда не любил парадных облачений и торжественных выходов, но что делать - уверенность командующего придает силы соратникам.

       Его ждали.

       Здесь собрались предводители армий, противостоящих Империи. Великий хан племен - невысокий широкоплечий человек с неподвижным бронзовым лицом, поджав ноги, сидел на расстеленном красном ковре. Рядом расположились сыновья, похожие друг на друга как близнецы, такие же, как отец невозмутимо-спокойные. Каждый из них имел под началом двадцатитысячную орду.

       Городское ополчение возглавлял бывший военный советник герцога, больше похожий на веселого гуляку и балагура, чем на опытного полководца. Осторожные бургомистры долго не решались доверить ему командование, но их убедили несколько успешных стычек, превративших плохо организованную толпу торговцев и ремесленников в боеспособную армию.

       Несколько баронов - огромных, косматых, увешенных золотом и железом с самым независимым видом сидели за столом и оглядывали друг друга с явным подозрением. Жизнь такая - ежели всем доверять, то мигом потеряешь замок, а доверчивых - вон целое кладбище за бугром. Да и за сотни лет претензий к соседям накопилось ой как немало. Но, несмотря на буйный нрав, распущенность и чревоугодие, бароны были лихими вояками, а в их дружинах царила железная дисциплина.

       Герцог по очереди приветствовал всех присутствующих - предельно учтиво хана и дружески всех остальных.

       Шустрые служанки ловко расставили на столе блюда с жареным мясом, чаши с крепким бульоном, кувшины с пивом и прозрачные графины с наливками. Все, за исключением кочевников, предпочитавших сидеть на коврах, расположились за огромным, потемневшим от времени дубовым столом. Герцог поднял кубок:

       - Друзья! За победу и низложение тирана!

       - Смерть тирану! - взревел в ответ десяток глоток, а один из баронов с такой силой грохнул кулаком по столу, что затрещала толстенная дубовая доска. Про себя герцог отметил, что к общему тосту присоединились кочевники, обычно не склонные к публичному выражению чувств. Очевидно, недавний рейд имперской легкой кавалерии по границе Дикой Степи заставил их поменять многое в своем отношении к жизни.