Когда я вернулся домой, звонил телефон. Я вошел в кухню через дверь, которая открывалась из гаража, и схватил трубку.

— Хэлло?

— Мистер Хоуп?

Голос женский.

— Да?

— Можно мне называть вас Мэтью?

— Кто это, назовитесь, пожалуйста.

— Терри.

Имя ничего мне не говорило.

— Мы уже встречались сегодня, — объяснила Терри. — У лейтенанта…

— Ах да! Да.

Наступило молчание.

— Вы не позвонили, — упрекнула она.

— Да, я…

— Поэтому я сама позвонила.

Снова молчание.

— Вы еще не обедали? — спросила она.

— Нет, нет еще.

— Отлично. Я поджарила цыплят, привезу их с собой. Вы не женаты? Я забыла спросить вас сегодня утром.

— Нет, я не женат.

— Как насчет чего-нибудь такого?

— Или чего-нибудь этакого, — добавил я.

— Я побеспокоила вас своим звонком?

— Нет, но…

— Тогда о’кей. Я освободилась, адрес нашла в телефонной книге. Все хорошо, не так ли?

— Да, но…

— Увидимся через полчаса. Я захвачу и гарнир. Все, что вы должны сделать, — охладить бутылку белого вина.

— Терри…

— Увидимся. — Она повесила трубку.

Я обследовал телефонную трубку, опустил ее на рычаг и взглянул на часы. Двадцать минут седьмого. Я очень хотел посмотреть на себя: не превратился ли я ненароком в кинозвезду? В кухне не было зеркала. Я побрел в гостиную, спальню, наконец в ванную. Я разглядывал себя в зеркало. Тот же самый портрет. Я поднял бровь — как делал это, когда мне было шестнадцать лет, — левую бровь. Когда мне было шестнадцать лет, кинозвезды всегда поднимали левую бровь. Я презрительно скривил губы. Даже с презрительно искривленными губами и приподнятой левой бровью — все равно из зеркала на меня смотрел до тошноты знакомый старина Хоуп. Пожав плечами, я отправился к небольшому алькову, оборудованному наподобие домашнего офиса, и включил автоответчик.

Пока я отсутствовал, мне звонили три раза.

Третий звонок был от моей плачущей дочери.

«Папа, это Джоанна, — всхлипывала она. — Будь добр, позвони мне, пожалуйста!»

Должен объяснить, что я разведен и моя дочь Джоанна, которой исполнилось четырнадцать лет, находится на попечении бывшей жены. Вот почему я не живу в одном доме с Джоанной, где бы мог обнять дочь и выяснить причину ее слез. Я тут же набрал номер телефона Сьюзен, моей бывшей жены. Когда-то этот номер телефона был нашим общим номером. Но Сьюзен забрала не только нашу дочь. Она получила дом, и «мерседес-бенц», и алименты — двадцать четыре тысячи долларов в год. Джоанна подошла к телефону.

— В чем дело? — спросил я.

— О папа! Слава Богу! — обрадовалась Джоанна.

— Что стряслось, Джоанна?

— Мама хочет отослать меня.

— Отослать? Куда?

— Отправить в школу. Осенью. Она хочет отослать меня в школу.

— Что? — Я не поверил своим ушам. — В какую школу?

— В школу-интернат.

— Куда?

— В штат Массачусетс.

— Зачем?

— Она говорит, это будет полезно для меня. Она говорит, что школа Святого Марка деградирует. Она говорит… Тебе это не понравится, папа.

— Ну, говори же.

— Она говорит, что происходит инфильтрация негритянских детей в школу Святого Марка. Она употребляет это слово. Инфиль…

— Позови ее к телефону.

— Ее нет дома. Поэтому я позвонила и могу сейчас с тобой разговаривать.

— Где она?

— Обедает. С Оскаром Плешивым.

Оскар Плешивый — Оскар Антермейер, последнее увлечение Сьюзен.

— Когда она вернется?

— Поздно, она предупредила.

— Передай ей — пусть сразу же позвонит мне. Когда бы она ни вернулась.

— Папа?

— Да, милая.

— Я действительно должна поехать в эту школу, в Массачусетс?

— Через мой труп, — твердо сказал я.

— Я передам ей, чтобы она тебе позвонила, — вздохнула Джоанна. — Я люблю тебя, папа.

— Я тоже тебя люблю, доченька.

— Я очень сильно тебя люблю. — Джоанна повесила трубку.

Я тоже повесил трубку. Часы на столе показывали половину седьмого. У меня не было настроения принимать Терри Белмонт, ее жареных цыплят с гарниром или без него. Я предпочел бы влезть в машину и проехаться по ресторанам Калузы, чтобы найти свою бывшую жену, черт бы ее побрал, и…

Я велел себе успокоиться.

Это просто очередная прихоть Сьюзен. Когда-то она угрожала поместить Джоанну в женский монастырь, если та не перестанет водиться с оборванцами. Сьюзен превосходно сознавала, что не может отослать Джоанну. Или может? У нее были опекунские права. У меня же не было никаких прав, только обязанность оплачивать счета. Плата за обучение в школе Святого Марка была астрономической, вряд ли она выше в штате Массачусетс или где бы там ни было, черт возьми! Но какое это имеет значение, лишь бы Джоанна получала хорошее образование.

Если ребенок не настолько везучий, чтобы попасть в привилегированную школу «для одаренных», если он не настолько богат, чтобы позволить себе одну из двух частных подготовительных школ — школу Святого Марка в самой Калузе или школу-интернат Реддинга возле города Маканава, — выбор средней школы ограничивается тремя учебными заведениями и к тому же зависит от того, в какой части города проживает ученик. Было бы отрадно заявить, что белые родители в Калузе пляшут от радости, когда им предоставляется возможность послать своих детей в известную школу Артура Козлитта, где высокий процент черных учеников. Увы, это не так. В последние годы разгневанные родители не раз врывались в мой офис, вопрошая, что можно предпринять для перевода детей из школы Козлитта в школу Джефферсона или Тейта с более сбалансированными пропорциями черных и белых учеников.

В Калузе пятьдесят тысяч жителей, треть из них — негры, совсем небольшой процент — кубинцы. Они прибывают сюда с западного побережья, из Майами. Был даже ресторан на Мэйн-стрит, который назывался «Кубинец Майк». Там готовили лучшие сандвичи в городе. Но он закрылся в августе прошлого года: кто-то подложил в него зажигательную бомбу. Белые обвиняли черных, черные обвиняли «красношеих»,[7] а горсточка кубинцев держала рот на замке, опасаясь, как бы огненные кресты не появились однажды ночью на их лужайках. В один прекрасный день в Калузе разразился расовый конфликт, он назревал давно. У нас почти каждый делает вид, что на дворе все еще 1844 год. Мой партнер Фрэнк и я, по-видимому, единственные люди во всей Калузе, кто замечает, что на выступлениях Хелен Готтлиб в зале, рассчитанном на две тысячи мест, — всего полдюжины черных зрителей.

Телефон опять зазвонил.

— Хэлло?

— Папа?

Снова Джоанна.

— То, что мама сказала об инфильтрации, — она говорила о неграх. В школу приняли двух черных ребятишек.

— Какой ужас, — сказал я. Моя бывшая жена, родом из Чикаго, штат Иллинойс, превращается в агрессивную местную провинциалку. — Так ты предупреди маму, чтоб она позвонила мне, как только придет домой.

— Да, папа.

— И не волнуйся.

— Не буду.

— Люблю тебя, дорогая.

— Я тоже. — Трубка умолкла.

Мой партнер Фрэнк говорит, что женщины умеют управлять мною.

Я отправился в гостиную, включил свет, смешал очень крепкий сухой мартини и захватил его с собой в ванную. Я сделал два больших глотка, прежде чем встать под душ, и осушил стакан, когда выключил воду. Обернув мокрое полотенце вокруг бедер, я смешивал себе еще одну порцию мартини, когда позвонили в дверь. Я взглянул на часы. Восьмой час. Это Терри Белмонт.

— Одну секунду, — сказал я.

Я подошел к двери и открыл ее.

— О Боже! — удивилась Терри.

— Я только что принял душ, — объяснил я. — Сейчас оденусь. Вот бар…

— Не беспокойтесь из-за меня, — сказала Терри.

— Дайте мне одну минуту, — попросил я. — Бар справа, угощайтесь.

— Куда мне положить это?

У нее в руках были пакеты.

— Кухня там. — Показал я. — Я сейчас вернусь.