— Я бы хотел побеседовать с ним.

— Тебе надо повидаться с лейтенантом Хэнскомбом. Он командует полицейскими. Ты уверен, что не хочешь пойти со мной в морг?

Лейтенант Роджер Хэнскомб (табличка на его столе свидетельствовала о том, что именно этот человек мне и нужен) разговаривал по телефону с подчиненным, которому было поручено осмотреть место преступления в Птичьем заповеднике. Из услышанного я уяснил себе, что полиция все еще ищет причину, по которой труп прибило к южному берегу реки Сограсс в шесть часов утра. Поисковая партия, как оказалось, не очень утруждала себя: людей отпугивало семейство аллигаторов, которое обосновалось тут среди мангровых зарослей. Все знали, что ноги женщины были съедены аллигаторами. Хэнскомб убеждал подчиненного в том, что тот просто обязан по роду своей службы отыскать хоть что-то для опознания погибшей. Да, обязан, и ему наплевать, сожрет ли кого-то аллигатор или нет, — важно, чтобы поручение было выполнено.

Когда лейтенант положил трубку, он был багровым от злости. Но так как Блум просил его помочь мне, Хэнскомб был вежлив и предупредителен.

Он вызвал секретаршу — высокую рыжеволосую девицу в узкой черной юбке, белой блузке и черных туфлях-лодочках на высоких каблуках — и велел ей принести досье. Он назвал его «досье телефонных вызовов и откликов на них». (Позже я узнал, что в полиции хранится список телефонных вызовов вместе с их детальной диспозицией.) Секретарша вернулась минут через десять со скоросшивателем, содержавшим пачку обработанных компьютером данных. Хэнскомб перелистал досье и добрался до 27 сентября. Палец его пробежал по строчкам и остановился на времени, близком к полуночи: одиннадцать тридцать.

— Особняк Уиттейкеров? — спросил он.

— Да.

— Вот здесь отмечено. Вызов поступил в одиннадцать тридцать две, отклик — в одиннадцать сорок пять. Жалобщик… Одну секунду. Не было никакой жалобы… и никто не звонил. Сюда пришел человек — доктор Натан Хелсингер с медицинским свидетельством, требующим немедленного препровождения пациента в психиатрическую клинику, согласно акту Бейкера. Он беседовал с лейтенантом Тайроном, который проверил подлинность документа и командировал полицейского офицера Рудермана. Доктор Хелсингер сопровождал его в своей машине. Они прибыли на место в одиннадцать сорок пять, как отмечено в досье, и Рудерман произвел арест, если вам угодно так это назвать. Это то, что вам нужно?

— Нельзя ли поговорить с офицером Рудерманом? — спросил я.

— Ну… позвольте мне установить, где он сейчас, о’кей? — сказал Хэнскомб.

Он снова вызвал секретаршу в узкой юбке, которая связалась с диспетчером и доложила, что у офицера Рудермана перерыв на ленч. Я взглянул на настенные часы. Было двадцать минут двенадцатого. Очевидно, полиция в Калузе уходила на ленч немного раньше, чем простые смертные.

— Скажите диспетчеру, чтобы вернул Рудермана, — распорядился Хэнскомб.

— Да, сэр, — откликнулась секретарша и неожиданно улыбнулась мне.

Я тоже улыбнулся ей.

— Мистер Хоуп будет ждать его здесь, сэр? — осведомилась секретарша.

— Мы оба подождем его, — ответил Хэнскомб.

— Разве вы не собираетесь в заповедник, сэр?

— А что, мне полагается быть в заповеднике?

— Вы сказали об этом капитану Джейгерсу, сэр.

— Тогда, значит, я должен быть там. — Хэнскомб поднялся. — Устраивайтесь поудобнее, мистер Хоуп. Если хотите, можете поговорить с Рудерманом прямо здесь, в моем офисе. — Он обошел вокруг стола, взял свою фуражку, обменялся со мной рукопожатием и вышел. Рыжеволосая подождала, пока захлопнется входная дверь.

— Он всегда сильно переживает, когда убивают кого-нибудь, — сообщила она и улыбнулась.

— Могу себе вообразить, — сказал я.

— Меня зовут Терри, — представилась она и снова улыбнулась. — Терри Белмонт.

— Приятно познакомиться.

— А как вас зовут? Я имею в виду ваше первое имя.

— Мэтью.

— Хорошее имя — Мэтью. Это из Библии.

— Да, — сказал я.

— Хотите чашечку кофе или что-нибудь выпить? Когда полицейские уходят на ленч, они не очень-то торопятся вернуться.

— Нет, спасибо.

— Обо мне говорят, что я очень колоритна. Потрясающая девушка! Персик и сливки! Так обо мне говорят. Рыжие волосы, отличная фигура. И голубые глаза. Вы заметили, что у меня голубые глаза?

— Да, заметил.

— А у вас глаза карие, — сообщила она.

— Да.

— Мне двадцать семь лет. А вам?

Я решил солгать.

— Тридцать восемь.

— Хороший возраст.

— Ага.

— Терпеть не могу юнцов, которые даже не знают, как расстегнуть лифчик.

— Ага.

— Вы уверены, что не хотите кофе или еще чего-нибудь?

— Уверен.

— Какой ваш любимый цвет?

— Голубой… наверное.

— Я часто ношу зеленое. Это из-за рыжих волос. Они хорошо сочетаются — рыжий и зеленый цвет. Как на Рождество. У меня и нижнее белье есть зеленого цвета. Это редкость — зеленое нижнее белье. Я хочу сказать, что в магазинах вы далеко не всегда найдете зеленые трусики и лифчики. Вот в Нью-Йорке есть магазин, в нем можно купить белье любого цвета, какого только пожелаете. Я однажды заказала себе пару серых трусиков, это очень сексуально, серые кружевные трусики, вы не находите? Высоко обрезанные, по ноге. Но они выглядели грязными, когда прибыли сюда. Не сексуально грязными, а просто чумазыми, как будто покрыты сажей. Это из-за того, что серые. Я-то думала, что они будут хорошо смотреться. Серые… У меня есть серое платье. Оно мне очень идет, поэтому я считала, что и серые трусики подошли бы мне тоже. Но они выглядели грязными, даже не хотелось их надевать — такие они были противные.

Она пожала плечами.

— Серый цвет — трудный цвет, — заметил я.

— Не говорите! — воскликнула Терри. — У вас тоже были проблемы с серым цветом?

— Я редко ношу серое, — признался я.

— Я тоже, за исключением одного серого платья. И я уверена, что не буду носить серые трусики. По правде говоря, здесь я вообще редко надеваю трусики. Слишком жарко. А какой ваш любимый цветок?

— Гардении.

— Мне они напоминают о похоронах, — сказала Терри. — Я люблю розы. Чайные розы.

— Да, они тоже хороши.

— Вам они нравятся из-за запаха?

— Что, простите?

— Гардении.

— О да, — согласился я.

— Они так чудесно пахнут, — сказала Терри. — А вам нравится «Полиция»?

— Мне нравятся некоторые полицейские.

— Что?

— Мне нравится детектив Блум. И лейтенант Хэнскомб показался мне…

— Нет, не та полиция, — возразила Терри. — Другая «Полиция».

Я уставился на нее.

— Это группа, — объяснила она.

Я все еще смотрел на нее.

— Рок-группа, — продолжала она втолковывать мне. — У них такое название. Я без ума от них, а вы?

— Я не очень-то хорошо знаком с ними.

— Они просто сногсшибательны. — Терри улыбнулась. У нее была приятная улыбка. — Кажется, нам с вами нравятся одни и те же вещи.

В дверь постучали.

— О черт! — с досадой сказала Терри. — И как раз тогда, когда мы больше узнали друг о друге.

Полицейскому офицеру Рэндли Рудерману было лет двадцать шесть. Коренастый, с широкой грудью, копной волос цвета спелой пшеницы, выбивающихся из-под шляпы. Войдя, он снял шляпу и встал как вкопанный, словно ожидая выговора.

— Это Мэтью Хоуп, — представила меня Терри. — Лейтенант Хэнскомб хочет, чтобы вы ответили на любые его вопросы.

— Да, мэм, — откликнулся Рудерман.

— Если вам что-нибудь потребуется, — обратилась ко мне Терри, — вы знаете, где меня найти.

— Благодарю вас, — сказал я.

— Я живу в Бродерик-Уэй, — заключила Терри и вышла.

Рудерман все еще стоял в позе «смирно».

— Почему вы не сядете? — спросил я.

— Благодарю вас, сэр, — ответил он, но остался стоять.

— Я адвокат, — сказал я.

— Да, сэр.

— Не имею ничего общего с полицией.

— Это хорошо, сэр. То есть я хочу сказать…

— Садитесь же, — сказал я.

— Да, сэр, спасибо, сэр. — Он устроился на стуле возле двери, положив шляпу на колени.