Оба они не были готовы отвечать на вопросы о том, что произошло во время уик-энда и вообще что происходит. Ни Сьюзен, ни Мэтью сами точно не знали этого и если догадывались — после того как два дня и две ночи занимались любовью с небольшими перерывами и ни разу не выходили из дому, — то их догадки носили характер легких и неопределенных флюидов и пока не стоило делиться ими с Джоанной. И что, собственно, вы можете сказать вашей четырнадцатилетней дочери по такому деликатному поводу? Здравствуй, дорогая девочка, рады тебя видеть, твои мама с папой совсем потеряли головы на весь уик-энд? Нет. Будет лучше, если папочка исчезнет в ночи, как террорист с неразорвавшейся бомбой, а ответы на вопросы потом — если вопросы будут.

В этом году занятия в школах Калузы кончились девятого числа. В прошлом году — двенадцатого. Каждый год детей отпускали на свободу во второй понедельник июня, а возвращались они после каникул в начале августа. Джоанна теперь могла спать по утрам допоздна; она позвонила отцу в контору вскоре после ухода Неттингтона. Едва Мэтью взял трубку, девочка запела: «Желаю счастья в День отца…» на знакомый всей Америке мотив «Желаю счастья в день рождения»; лирика весьма посредственная, зато чувства самые сердечные.

— Привет, детка, — сказал Мэтью. — Когда ты вернулась?

— Примерно в одиннадцать. Я подумала, что звонить тебе уже поздно. Но ты меня прости за уик-энд, папочка.

— Пустяки, не в чем извиняться.

— Это потому, что мама так настаивала… ну, ты же знаешь, как она относится к нашим встречам.

— Нет, не знаю, — сказал он осторожно. — А как?

— Ну, она всегда старается меня как-нибудь обмануть, чтобы мы с тобой не встретились. Да ты же знаешь сам!

— Ах вот оно что, — невразумительно промычал Мэтью.

— Я ей сказала, что до смерти боюсь позвонить тебе и сообщить, что удираю на уик-энд, она пообещала позвонить сама и согласовать это с тобой. Я знаю, она так и сделала, но мне все равно неприятно.

— Как ты говоришь? Что она сделала? Позвонила мне?

— Ну да. Я все-таки набралась смелости и хотела позвонить сама, когда пришла домой укладываться в дорогу. Но мама сказала, что уже все утрясла и мне лучше уехать без звонка. Не буди спящую собаку — так она выразилась. То есть ты отнесся спокойно, а если я позвоню, могу все испортить.

— Значит, это меня она назвала спящей собакой?

— Ну ты же знаешь мамочку…

— И сказала, что я отнесся спокойно?

— Надеюсь, так оно и было, папочка. Или ты очень рассердился?

— Нет-нет. Мама была дома, когда ты пришла за своими вещами? Тебе не пришлось оставлять ей записку?

— Что? — Джоанна удивилась. — Записку? Нет. Какую записку? О чем ты?

— Ничего. Ничего.

— Я бы позвонила сама, но я такая трусиха.

— Успокойся, детка, в «Граун-ап инкорпорейтед» обо всем позаботились.

— Кто?

— «Граун-ап инкорпорейтед». Ты не помнишь? Я и мама обычно…

— Нет, — перебила его Джоанна. — «Граун-ап инкорпорейтед» это что-то настоящее или вы придумали?

— Конечно же, придумали.

— Ты и мама?

— Ну да.

На другом конце линии наступило молчание.

— А как прошел уик-энд? — спросил Мэтью.

— Хорошо.

— Я так понял, что с вами ездил и брат Дианы?

— Тебе мама сказала?

— Да.

— Она не должна была. Я этого не хочу, папа. Она, наверно, еще наговорила тебе, что я в него влюблена?

— Ну, намекала на нечто похожее.

— Не хочу, чтобы она так делала, — повторила Джоанна и опять замолчала.

— Когда мы с тобой увидимся? — спросил Мэтью.

— Ты пригласишь меня сегодня вечером на обед?

— С удовольствием. Когда за тобой заехать?

— Я спрошу у мамы. Кажется, у нее сегодня свидание с Питером Надоедой, так что я могу уехать на весь вечер.

— Вот оно что! — сказал Мэтью. — У мамы свидание?

— Кажется. Я тебе позвоню попозже, ладно?

— Великолепно.

— Я тебе купила чудный подарок, — сказала Джоанна и повесила трубку.

В наиболее цивилизованных городах не начинают выпивать раньше половины пятого. В Нью-Йорке, например, как утверждает Фрэнк Саммервилл, вам не нальют ни в одном баре раньше половины шестого. Но в Калузе многолюдно только в курортный сезон, а в остальное время года это город тихий и уединенный; туристы и горожане постарше порой приходили к выводу, что время ложится тяжелым бременем на их плечи, а где же вы с большей приятностью избавитесь от этой тяжести, нежели в баре? В баре вы получите в Счастливый Час две порции вместо одной — за ту же цену. Счастливый Час начинался в Калузе в четыре пополудни.

В четыре часа семь минут, в тот самый момент, когда Джоанна второй раз позвонила отцу и сообщила, что с вечером все о'кей, Джимми Ноги сидел в баре «Желтая птица», слушал, как пианист изничтожает хорошую музыку Коула Портера, и ждал, когда к нему присоединится некий Гарри Стэг. Джимми пришел в бар вовсе не затем, чтобы убить время. Джимми явился обсудить с Гарри серьезное дело: как разыскать девку, которая сперла у его брата золотой «Ролекс».

Стэг появился в четыре десять, пятью минутами раньше назначенного времени. Стэг был весьма пунктуальной личностью. Очень высокий — впрочем, практически любой человек казался рослым по сравнению с Джимми. Стэг носил белый полотняный пиджак, брюки и открытую рубашку мягкого пастельно-голубого тона и белые итальянские туфли на босу ногу. Выглядел точь-в-точь как один из полицейских в шоу «Гвардия Майами» и так же, как тот полицейский, отпустил короткую щетину. Джимми ненавидел это шоу, потому что такое дерьмо, как полицейские, там изображали героями. И в шоу «Хилл-стрит-блюз» тоже. Пропаганда. Тем не менее Джимми поднялся, когда Стэг подошел к столу.

— Привет, как дела? — поздоровался он и протянул Стэгу руку.

Они обменялись коротким рукопожатием. Стэг слегка повернул голову и сверху вниз взглянул на фортепиано, как бы любопытствуя, кого это там терзают. Подошедшему официанту заказал «Джонни Уокер» со льдом и снова взглянул на фортепиано.

— Где этот парень учился играть? — спросил он у Джимми.

— Похоже, что в Сан-Квентине, — ответил тот.

— Да, похоже, — согласился Стэг. — Они тут все переделали. Раньше этот кабак вроде бы назывался «У Франко»?

— Вроде бы.

— Да, именно так. «У Франко». А теперь это «Желтая птица», хм.

— Да.

— Большая разница — «У Франко» или «Желтая птица».

— Да.

Официант принес два виски со льдом и поставил на стол.

— Я же заказывал одну порцию, — сказал ему Стэг.

— Вторая от заведения, сэр.

— Если бы я знал, заказал бы что подороже.

— В следующий раз, сэр, — улыбнулся официант и отошел от них.

— Они должны предупреждать, что подают две вместо одной, — сказал Стэг. — Чтобы дать вам шанс заказать пойло получше.

— Нынче никого ни о чем не предупреждают, — отозвался Джимми.

— Да, в этом вонючем мире все пошло к такой-то матери. — Стэг глотнул виски. — Террористы и прочая сволочь. А что у тебя случилось?

— Ищу кое-кого, — отвечал Джимми. — Девку, которая свистнула у моего брата часы.

— Ну, тогда о'кей. Когда ты сказал, что ищешь кого-то, я сначала удивился, зачем ты обратился ко мне, разве у меня бюро по розыску пропавших без вести? Но раз ты объяснил, что у твоего брата украли часы, тогда другое дело.

Стэг вынул из внутреннего кармана белого пиджака блокнот и карандаш.

— Что за часы? — спросил он.

— Золотой «Ролекс». За них заплачено восемь кусков у Тиффани в Нью-Йорке.

— Стоящие часики.

— Чистое золото, браслет и все такое. Восемь кусков у Тиффани, — повторил Джимми.

— Да-а, восемь кусков не пустяк.

— Мой брат готов убить ее за эти часы.

— Попробуем сначала найти часы, а потом уж поглядим, захочет ли он ее убивать, если получит назад свой «Ролекс». Многие говорят, что готовы убить, а на самом деле просто хотят вернуть свое добро. Дай мне время порасспросить кого надо, посмотрим, что я могу сделать, идет?