«В лагере Либерозе, Лузация,

31 августа 1759 г.

…По прибытии сюда я нашел русских генералов изрядно подавленными всеми тяготами войны. Граф Салтыков неоднократно повторял мне, — и, кажется, всем вокруг тоже, — что русская армия сделала уже вполне достаточно; … что теперь фельдмаршал Даун должен со своими свежими войсками завершить столь хорошо начатое дело. Сам же он готов его поддерживать и снова сражаться, ежели фельдмаршалу потребуется помощь. Но пока он намерен дать отдых своим войскам,… поелику твердо решил сохранить уцелевших сих храбрецов, столь доблестно бившихся у Пальцига и Франкфурта[213].

Я безуспешно представлял ему, что, не преследуя короля прусского, ow отдаст австрийцам плоды всех своих побед. На сие он ответствовал, будто нисколько не ревнив к славе и желает им от всего сердца совершеннейших успехов, а сам сделал уже вполне достаточно.

Находясь еще в Петербурге, и в еще большей мере здесь, при армии, приметил я, что всё, почитающееся русским, глубоко убеждено в пренебрежении со стороны венского двора их интересами и единственном стремлении союзников переложить на них все тяготы сей войны. Вообще, после своих побед сделались они чрезвычайно заносчивыми и говорят об австрийцах в малопристойных выражениях. На шведов же смотрят с презрением и ничего об оных не желают даже слышать. Граф Салтыков прямо сказал мне, что ни в коем случае не хотел бы иметь их в своей армии: „Прежде это были храбрецы, но время шведов прошло…“»[214]

«Не мое дело в политические дела вступать, но ежели изволите по прошедшим временам посмотреть, надеюсь, много экзампелей сыщется, да и прошлого года Цорндорфская баталия довольно доказывает, какая помощь нашим подана, а и поближе, под Франкфуртом, король прусский за полторы сутки стал Одер переходить, чтоб нас атаковать; г. Даун был в девяти милях; к нему курьер за курьером, Гадик был в шести; я спросил у Лаудона, где Гадик, он может еще к нам послать?; тот сказал: не знаю. Король перешел — к нему курьер, король стал батареи делать — другой; баталия началась; полковник, который и возвратился, еще баталия не окончилась, и у своего полку ранен, стало не далеко были: могли бы послать, когда бы хотели; баталия сомнительна — еще курьер, баталия выиграна — курьер; король в конфузии реку перебрался; Гадик близко был, для чего не атаковал и всех не побрал? Лаудоновых всего два полка были в деле, а семь с места не тронулись; у нас осталось только три полка, кои не были в деле, и те при обозе, при артиллерии, у раненых и больных; ружья переломаны, а амуниция вся передрана и растеряна, побитые тела насилу в трое суток похоронили, раненых разбирали, артиллерию отправляли, вся армия была не в состоянии; у них все было цело и свежо. Я не попрекаю, а меня попрекают, для чего таки я совсем короля не потребил; кто отведал, тот знает, каково его величество легко потребить. Король стоял при Фирстенвальде и много в двадцати тысячах, не имея двадцати пушек. Я посылал генералом Карамелли к Дауну: атакуем; я с вами, сказал, не прочь; увидим; постой, подержи короля, я только от вас требую; я все в его угодность, что я под Франкфуртом, в Лосоу, Гогенвальд, Либерних (?); Гадик был впереди, а наши гусары и казаки всякий день шармицели[215] имели, где и граф Гордт взят; кто же был впереди и действовал. Даже что фураж почти на шпагах получали и рвали из рук, король же стоял в лесах, болотах, приступиться было не можно. <…> Господин Даун меня всячески уговаривал, чтоб я стоял, он пойдет атаковать принца Генриха, я бы короля тут держал; потом прислал, что нельзя, не атакует короля; вот я того и ждал, и хотел также приступить, хотя и не требовали; вдруг слышу: поворотил в Саксонию;… Я, милостивый государь, поступок графа Дауна не хулю, может быть, он поступил по указам, видно, что чужими руками жар загребать хотел, а своих людей берег… я хочу ведать ныне, в чем их желание состояло? Короля атаковать? — для чего сами не атаковали с такой великой армиею, почти дома; Богемия и Моравия в заду, магазины везде и крепости, в случае несчастия везде ретирада надежная. Ежели в чем бы я мог быть виновен, то для чего так далеко зашел, ибо ежели бы под Франкфуртом баталию проиграли, то бы могла вся армия пропасть, так быв отдалена не только от границ, от Вислы и Познани…»[216]

«Окончание войны, мир или как изволите только конец были в наших руках: король прусский так разбит и разгромлен был, что не более 30 тысяч имел человек и около двадцати пушек в такой робости, коя всем известна; фамилия побежала в Магдебург, Берлин ждал себе гостей, нас или австрийцев. Господин Даун все то пропустил, в чем же, в пустых прожектах, пересылках, намерениях, в рассылках разных корпусов; что из того вышло? Все упустил из рук, стыда довольно получил, наконец и все потеряет; с такой великой армией, свежей довольно, не мог ни малого дела сделать, ниже на готовое; уже лучше этого случая не могло быть как мы ему дарили, разбив, разоря короля, подчивали, он ничего не сделал; вот я теперь две недели праздно стою, терпим нужду, не смею прогневить свою государыню, уже принужден отселе выступить; ежели еще стоять, то лошадей поморим, а нам разве придется пешим идти и провиант на себе везти, да и того нет; я, не надеясь на их обещание, велел свой изготовить; ежели все так манить будет, то пойду к своим магазинам. Милостивый государь, этаких храбрых людей право жаль терять напрасно, такой уже армии заводить трудно; дай Боже им здравия, еще есть к чему прибавить, хотя рекрут, между стариками такие же будут. А от союзников нам добра ждать нечего, хотят, чтоб все мы делали, а они бы были целы, во всю кампанию еще неприятеля не видали…»[217]

«По неведению прямого состояния доходов в Пруссии всяк может о собирании контрибуции сравнение полагать с Саксониею и Мекленбургиею, токмо мы ныне искусством удостоверены, что наложенные контрибуции прусские жители не в состоянии заплатить как за неимуществом своим, так и за недостатком ходячей монеты, которая из земли королем прусским вывезена; а употребленные отсюда великие суммы денег на содержание здешней армии почти все в Польше к немалому обогащению поляков издержаны. Впрочем, худому примеру короля прусского последовать не должно»[218].